Простым текстом

Радик. Пчелиный король.

- Привет. Ну, как ты?
- Да, нормально.
- Чего делаешь?
- Сейчас чего делаю? В данную минуту? ... «Гамлета» смотрю со Смоктуновским.
- Ого. Чего это тебя так?
- Не знаю...
- Съездил с Москву вчера.
- Да уж, съездил. Промотался целый день... Вернее, не промотался. Все хорошо было. Встречался по делам. Эмоций много было, Ильмир.
- Что за эмоций?
- Ну, как-то все здорово было. Для себя много чего взял... на собрание опять же съездил к Адаму.
- Как собрание?
- Да, ну его... воду льют из пустого в порожнее. Скукатища. Я сбежал. Потом с Адамом болтали. Ну, не болтали, беседовали о его учебе, настроении. Мысли у него хорошие. Не по годам. Мне так нравятся его рассуждения. Спокойные, не дерганные. Уверенность чувствуется и в то же время скромность. Сожалеет, правда, о том, что не все получается.
- Да. Адам крутой.
- Крутой? Не знаю... то, что он пишет это здорово.
- Да. Жжет.
- В смысле?
- В Контакте стихи у него я читал недавно.
- Понравились?
- Да. Необычно...
- Так вот. Пообщались, потом по домам разъехались. Не высыпается Адам. Вот что меня волнует. С утра до вечера в этом колледже, а потом еще к друзьям на побывку, только потом, глубокой ночью домой.
- Ну, Леш, он сам этого хотел.
- Да, наверное. Главное, что пишет. Эссе его мне понравилось на тему «Пошлость»...
- Леша, я тебе чего звоню-то? Я тут с Радиком созвонился на конец-то. Который мне от мамы привез посылку. Там две курицы, банка меда, варенье, сметана деревенская... прокисла уже всяко...
- Ты хочешь, чтоб я забрал? Сам не будешь приезжать?
- Пусть у тебя пока это все будет. Мне только мед нужно передать. На работе обещал. Вот. Остальное, возьми себе что ли. Я не могу сейчас приехать из-за работы.
- Говори адрес.
- Текстильщиков. Это недалеко от тебя должно быть.
- Разберусь. Дом какой?
- 23/2, квартира 911.
- Высотка что ли?
- А я почем знаю...
- Ладно. Скажи телефон для связи. Я зайду сегодня.
- Спасибо.
- Не за что. Пока...
- Пока.
   Смотрю на телефон. Ильмир как всегда не кладет трубку первым. Он как всегда чего-то еще ждет. Еще каких-то слов от меня, как мне кажется. Уже несколько лет мы не вместе. Почти не общаемся. Редкие встречи заканчиваются скомканным прощанием. Всегда - будто напишем на листочке боязливый диалог и сомнем. Не вышло... Не получилось... в корзину. Кто-то из наших общих знакомых полагает, надеется, что мы вновь сойдемся. Что за бред - отвечаю. Что за бред. Отвечаю я им. Не сойдемся... так, как было в течении 10-ти лет совместного жития-бытия, вновь не будет. А по-другому я не хочу... не хочу.
   Звоню Радику. В трубке резкий голос. Простецкий какой-то. Я съежился от его «ты». Ты это, знаешь? А училище где, знаешь? А Племхоз где, знаешь? Во, во! Туда иди, а потом вдоль ограды к первому дому. Я выйду. Ну, или на пятый поднимайся...
   Неуютно мне стало от этого тыквенного разговора. Что ж, мое дело маленькое – доплестись, забрать, откланяться. Собираюсь. На улице прохладно, но не сыро. Дождя не будет, зонт не понадобится. Уже легче. Сумка, ключи, обувка. Не стал наряжаться, одел, что попало и боты драные нацепил. В лифте понял, что забыл пачку с сигаретами. Значит не покурю. Хорошо. Не сдохну. Туда и обратно, по времени - как на электричке от Москвы до Домодедово. Сорок минут и я вернусь. Тогда и покурю. С кофе.
   Дома вечернего двора. Они всегда такие – с приподнятыми бровями. Когда же, когда же в них домочадцы вернуться? Зажигается свет то тут, то там. Вскидываются новые бровки занавесок.
- Где там папа?
- На работе еще.
- А скоро мама придет?
- Скоро, Танечка. Скоро...
   Прохожу мимо последнего подъезда последнего дома у автозаправки. Еще немного и выйду на трассу. Горлышко тротуара между районами виднеется. У торца дома, сразу за подъездом машина с поднятой крышкой багажника. Стоят мужики в костюмах. Четверо? Шестеро? Не важно... не помню уже. Товарищи распивают и закусывают. Домой, получается, не торопятся. У них в багажнике мини бар, батон, колбаса... Прохожу мимо, не вглядываюсь в лица. Это они меня, пожевывая, могут изучать. В спину что-нибудь бросить, сказать что-нибудь эдакое. Хотя, зачем им это? Обо мне. Они в своем... багажном отделении. Они у себя...
   У перекрестка тротуар залит водой. Длинная, глубокая лужа. Не пройти. Приходится выходить на дорогу, в лоб приближающейся веренице автомашин. Сто метров адреналина. Проносятся мимо лица. За рулем он. За рулем она. Рядом с ним она. Рядом с ней он. Одна, один. Один, одна. Кто куда, но мне навстречу. С дороги запрыгиваю через покосившийся бордюр на сухой асфальт пешеходной дорожки. Иду к училищу, как объяснил... приказал мне Радик.
   Училище это – автошкола, кажется. Надо же, забор новый соорудили вокруг. Год назад все было заброшено как-то. Дико. Теперь чистенько. Перехожу на сторону автошколы. Иду вдоль ограды к виднеющемуся дому пятиэтажному, серенькому. Тут, что ли Радик обитает?
   У ворот, распахнутых во двор училища, двое парней оживленно беседуют. Один сплевывает. Думается мне – прекрасны, они. Просты, как дворовые собаки. Это восторг у меня вызывает. И я чувствую, как страх, боязнь к горлу подкатывают. Вдруг, залают. Вдруг, зыркнут на меня и закурить, попросят. А сигарет-то у меня нет...
   Зависть странная меня на мгновение посетила. Вот, ведь, хозяева мира передо мной. Зачем им всякие балеты-шмалеты, вернисажи туда же, арии оперные, Веласкесы, Рубенсы, Шагалы? Зачем? Все просто! Автомобиль. Рули, Колян, на Варшавку. Катюху с Дашкой захватим и к Герычу... Правы они... Это их поле, их зона, их ареал обитания. А мы все лезем с искусством своим «драным». Это мы выживаем, а не они. Это мы пальцем тычем, обвиняем в невежестве, но от денежек не отказываемся. Филармонии не бесплатны. Абонементы на год – только гони денежку. Пожалуйте, просвещаться.
   Вот и дом Радика.
- Алло. Радик, это Алексей. Ваш дом такой серый? С очень большим подъездом и лестница высокая, бурая такая. Да?
- Да. Точно. Общежитие.
- Я поднимаюсь?
- Да. Поднимайся. Я пока оденусь. Выйду.
   Дверь железная настежь. Кодового замка нет. Рекреация. Тут же двери деревянные, общежитские. Как же знакомо все это. Вечно. Я поднимаюсь по лестнице, этаж за этажом. Мусоропровод замусляканый масленой краской. Стены от пола голубые, потом побелка... Зачем я здесь? Зачем меня сюда кинуло? В безвременье... Пятый этаж. Куда теперь? Номера квартир совершенно другие. Ильмир ошибся или меня заманили, таким образом, и будут теперь резать, расчленять и выносить в пакетах к автошколе, чтоб потом на машинах с блямбачкой «У» вывезти, закопать в грибных лесах... Заговор. Это заговор...
- Алексей?
   В дальней части подъезда отварилась дверь. Радик. Подхожу ближе. В проеме за мужчиной свет и тепло, виден кусочек кухни. Орехово-охровый свет бьет из-за спины Радика.
- Проходи. Разувайся. Проходи, давай.
- Да я же на минутку. Забрать только.
- Успеешь. То, что забрать, еще собрать нужно. Проходи. Посмотришь, как мы живем.
   Разуваюсь, прохожу в комнату справа от кухни.
- Тепло у вас.
- Это общежитие. Мы тут лет пять, как живем.
- Своя квартира?
- Надеюсь, будет.
- Уютно и тепло у вас.
- Зимой-то не очень.
- Батареи слабые?
- Не... стены. Мы же на пятом. Крыша плоская. Оттуда холод. И вон, видишь, углы протекают. Плесень. Тут беспорядок немного. Сам понимаешь, порядок с маленьким ребенком невозможен.
   В комнате неожиданно появляется голая девчушка в одной пинетке на правой ножке. Малышка совсем. Тянет ручонку к деду.
- Айт. Ая. Ая...
- Ой, голышка! Чего тут у нас голышка по квартире бегает? Смотри, чужой дядя испугается и уйдет. Пойдем-ка одеваться.
- Не хочет она одеваться! – доносится девичий голос из дальней комнаты.
   Я остаюсь один. Обычная стенка. Не старая. Недавно купленная. Добротный диван. Из таких, которые на рынках на фото мебельных «Диваны, кухни, шкафы» красуются. Стол в левом углу. Ноутбук ракрытый на столе. Окно. Серебристая тюль китайская. Вид из окна. Видно мой район. Трубу котельной, автозаправку... Позволяю себе рассматривать содержимое стенки пока хозяина нет. За стеклами фарфор, хрусталь, фото, открытки, коробочки. Все старое Все такое, что передают по наследству для новой жизни на новом месте. В одной из ниш солдатики рядком и разворот картонный с юбилейными монетами. В углу фарфоровый украинец или белорус. Разве что балеринки изящной, фарфоровой рядом с гарным хлопцем нет. Грузинка танцует, вкинув фарфоровую ручку. Фотографирую эту полочку. Хожу тихонько по гладкому ламинату новенькому. Ламинат в тех же тонах, как и вся мебель. Орех и охра. Беру в руки куклу махонькую. Платьишко аккуратное. Личико татарское. Ручки, ножки подвижные. В руках держать приятно. Ручка в сторону, помахали. Ножкой дрыг, топ-топ-топ... Входит Радик.
- Пойду я, Радик. Чего мне мешаться?
- Да, перестань! Пошли на кухню. Чай или кофе?
- Я, правда, ничего не хочу. Спасибо.
- Садись. Сейчас чайник поставлю. Что тут у нас? Ты по-английски читаешь? – Радик протягивает мне несколько пакетиков.
- Ты какой будешь чай? Или все-таки кофе?
- Чай.
- Зеленый или черный, или тут еще всякие есть. Внучка рассыпала. Все теперь в одной куче.
- Так это хорошо. Значит всегда сюрприз. Что первым попадется.
- Что тут написано.
- Блек ти. Черный. А это грин ти. Зеленый. Это улонг. Белый. Хербл. Просто цветочный, красный.
- А. Гибискус.
- Гибискус.
- Не. Не люблю красный этот. Кислятина.
- Я тоже не люблю. Я зеленый буду.
- Давай садись. Я сейчас тебе покажу кое-чего. – Радик уходит.
   Я осматриваю кухню. Большая, просторная. Плита обычная, отечественная, кухонный гарнитур – под орех, холодильник и тот под орех. На полу в пакетах арбуз и две дыни. Детский пластмассовый, навороченный стульчик. Под ним горшок. Тоже навороченный. 
   Радик... Какой он? Сколько ему лет? За пятьдесят? Волосы немного сальные, взъерошенные слегка пряди на затылке. Волосы не густые, уже редкие. Достаточно высок, осанист. И живот у него добрый. Не пузатый Радик и не толстый вовсе. С животиком. Такой «добрый» живот. Внуки, чтоб ручонками обхватывали и утыкались в него. Лицо у Радика примечательное. Смелый разрез глаз. Все округлое, по-деревенски добротное, гладкое. Татарско-башкирский пошиб. Губы точеные и пальцы на вид теплые. Будто созданы для того, чтобы голышки обеими ручками за один указательный могли ухватиться и потянуть за собой. «Деда, подём! Подём...»
   Радик с бумажным пакетом возвращается из зала.
- Вот! С женой ездили в Подольск.
- В Коломну. – доносится девичий голос из дальней комнаты.
- Хех. В Коломну. На Кремль тамошний посмотреть. Знаменитый. Гордость России который.
- Сами ездили или с экскурсией.
- Сами. Взяли с женой вот, и поехали. Так там есть вот что. Пастила. Это, как в Туле тульский пряник. Своя гордость. Ты попробуй. Попробуй. Это яблоки вывариваются как-то, а потом вот эту вкуснотищу тянут или пекут. Не знаю.
   Я пробую лакомство. На вид удивительно изысканное. Слои тугого бисквита в пастельных нежных тонах. Сверху кайма белой будры. Вкуснотища. Еще какая вкуснотища. Решаюсь вслух похвалить.
- Очень вкусно. Жаль, что мы тут живем и не знаем, что на местах есть вкуснотища подобная. Нашего совсем не рекламируют. Всякой ерунды заграничной валом и во всех красках, а такое вот чудо и не сыскать, кроме как на месте.
- Алексей, ты смотри, смотри какая тут еще коробочка. Видишь, она как бы в дореволюционном стиле оформлена. Понятно, что не с того времени, а как будто с того. Ты чай с сахаром будешь?
- Можно.
- Или с медом? Мед ешь?
- Ем.
- Сейчас мёд достану.
   Радик начинает искать мед. По всей кухне бегает глазами, пальцами прохаживается по всем  пакетам и коробкам.
- Ладно, Радик. Не нужно. Нет, так нет. Сами садитесь. Чай даже не налили себе.
- Я сейчас. Сейчас найду.
   И находит. Баночка с темно-ореховым медом.
- Это цветочный. А есть еще липовый. Липовый мне нужно найти. Держи пока цветочный.
- Спасибо. Достаточно. Не нужно больше ничего искать.
- Не! Погоди! У нас этого меду всегда навалом. Настоящего башкирского. Это же брэнд. Знаешь?
- Конечно, знаю.
- Есть гречишный, подсолнуховый. Всякий есть. Я когда в детстве был, то мне мама этот мед через «не хочу» всовывала, как рыбий жир. Застал?
- Рыбий жир? Знаю, что это, но меня им не пичкали.
- Повезло. Так вот – я к меду привыкший. Что он есть, что его нет. Мне уже все равно. Но он есть всегда. У нас всегда мед в доме. Вспомнил. В комнате липовый.
   Радик опять исчезает. Я пью чай с цветочным медом. Маленькими глотками. И мед с ложки, с краешка подцепляю передними зубами, чтоб потом кончиком языка втереть его в нёбо, дать ему распуститься, обволочь щеки. Радик приходит с трехлитровой банкой густого цвета топленого молока мёда. Гордо, с достоинством ставит ее на стол.
- Вот! Почти настоящий.
- Почти?
- Тут чуть-чуть примесь есть. Смотри. Видишь полоса совсем белая. Это чистейший липовый. А если вкрапления и куски чуть желтоватые, то это уже немного цветочный присутствует. Мед стопроцентно липовый, но с капелькой примеси. Не важно. Главное липовый мёд не горчит! Нет у него этого характерного для всего остального мёда горьковатого послевкусия. Держи, пробуй.
   Радик плюхает в пиалу увесистую ложку с вязким, бархатным молочным медом. На ложке остаются вихры. Не опадают, топорщатся лучами. Чудо. Я очень хочу попробовать. Вспомнить этот настоящий вкус и моего детства. Я не стал пока говорить Радику, что и я родом из Башкирии.
- Ты не смотри, что он такой как бы засахаренный. Так положено. Истинный мед на двадцать пятый день или чуть позже засахаривается. А тот, что течет – его греют. Для виду товарного. Убивают тем самым всю пользу. Этот натуральный.
- А как же получается, что мед разный? Вот, Радик, скажите. Одна пчелиная семья один только мед дает или разный может?
- Те пасечники, которые для себя, они на участке пару тройку ульев поставят и пчелы трудятся. У таких пасечников цветочный мед выходит или гречишный, если участок рядом с гречишным полем. Ну, или подсолнуховый. К стати, самый полезный. А вот те пасечники, которые основательные, у которых это жизнь вся – они ульи перевозят. Цветет липа, они к липе, цветет гречиха, они к гречихе. Они знают все как нужно и куда нужно, вовремя чтоб. Так что один рой за весну, лето разный мед дает. Ей пчеле что? Какой цветок рядом к тому и летит. В Башкирии много липовых лесов. Потому башкирский мед и брэнд. Нигде больше нет такого обилия липовых лесов.
   За моей спиной шорох. Оглядываюсь. В дверях женщина. Статная, русская, миловидная. И волосы... волосы у нее орехово-охрового оттенка. Разувается женщина. Сразу думаю – вот она пчелиная королева, а Радик пчелиный король. Радику крылья приделай и, точно, король королем в ульи.
- О! Супруга моя пожаловала! А у нас гости!
- Здравствуйте. – приветствую я.
- Здравствуйте. – приветствует меня королева. – А где тут кто? Почему меня не встречают. – навстречу бабушке выскакивает кроха внучка в штанишках и вязаной кофточке. Одетая теперь. – Моя ты прелесть. – бабуля исчезает с внучкой на руках.
- Ну, мне точно пора. Вам с семьей нужно быть. Я задержался.
- А чего? Семья никуда не денется. Я тебя даже ни чем не угостил основательно.
- Спасибо, Радик, я не голоден.
- Ну, смотри. Такси будешь вызывать?
- А нужно?
- Сумка килограмм двадцать пять. Не унесешь.
- Где она?
- Вон, позади тебя, в прихожей.
- Эта?
- Она.
- Да, вроде, подъемная. Пойду.
- Погоди. Это не все еще. Курица. Две курицы.
   Радик лезет в холодильник. Кое-как вытаскивает огромный ком из нижней морозилки.
- Это курица!?
- Две! Они в дороге подтаяли. Я же медленно ехал из Уфы в Москву-то. С ребенком же ехали. Так что пришлось заново замораживать. В лед. А курицы деревенские, не бройлер какой-то. Так что заказывай такси. Пойдем, я тебя до низа провожу. Покурю заодно.
- Радик, а вы меня угостите сигаретой, а тоя свои забыл. Выскочил как-то скоро и забыл.
- Конечно! Что за проблема. Пойдем.
  Выходим на крыльцо. Закуриваем. А Радик все продолжает свою повесть.
- Невестка, как полагается, сейчас в декретном отпуске. Она девочка замечательная из туймазинских. Повезло сыну с ней. Сына уволили недавно. Он по связи работал в крупной нефтяной компании. Так они производство сократили. Передали все свои трубы местным подразделениям. Два месяца сын будет еще зарплату получать по увольнению.
- Так найдет за это время работу.
- Найдет, конечно.
- Жена каждый день в Москву ездит на работу. Мы раньше в Уфе жили. И не собирался я никуда переезжать. И не думал даже! Жене по линии Министерства Образования  пять лет назад работу в Москве предложили. Вот и поехали. Квартиру дали в этом общежитии. Год назад мы на баланс города перешли. А домодедовской администрации мы, как собаке пятая нога нужны. Вот за год и разруха началась. Вахтерш нет теперь, таджики раз в месяц если помоют коридоры, то и хорошо. Дверь сами вот ставили, замок скоро врежем, который кодовый, домофон проведем. А с капремонтом и не дождемся, наверное... я сам электриком работаю. Фонари. Те что на улицах. Это всё моя работа.
- Замечательная работа у вас. Светлая. Фонарщик, значит вы?
- А вообще я по специальности учитель географии. А оно, вон как повернулось.
- Не жалеете?
- А чего жалеть. Как говорит знакомый моего сына - Все к лучшему. Я же профи. А когда профи, то все оно к лучшему... А ты, Алексей, чем занимаешься? Тоже ведь в Домодедово живешь? Работаешь тут или в Москве?
- Тут. Из Москвы года три, как переехал. Надоела мне Москва.
- Да. Тяжелый город.
- Я, Радик, пишу для музыкального театра. В драматическом театре пьесы – так это не мое. Я не драматург. Я либретто пишу.
- Знаем такое дело.
- Заработок не всегда у меня. Пойдет если проект, то есть гонорар. А в основном в стол.
- Не беда. Все получится. А в Москву приехал или как?
- Радик, я в Уфе родился. В Москву давно перебрался. Очень давно.
- Земляк, значит.
- Земляк.
- ...
- Ну, спасибо вам, Радик, за уютный вечер. Очень рад был с вами познакомиться.
- Свидимся еще.
- Надеюсь, свидимся.
   Я подхватил сумку и пакет с курами и пошел к дороге. За моей спиной скрипнула железная дверь. Свидимся? Слово-то какое подсолнуховое. Почему он сказал так? Свидимся...
   Я шел к дому. Такси брать не стал. Распределил кладь, примерился к весу. Трехлитровая банка цветочного меда, которую мама Ильмира передала сыну, перекочевала ко мне в сумку и теперь приятно давила в левый бок. Я шел вперед. Мимо меня опять проносились автомобили. Кто куда, а я домой. В свою однушку. Где ждет меня плюшевый Кевин медвежонок. С одним и тем же выражением на мордочке. Всегда привет. И взгляд пуговок глаз вдаль, сквозь меня. Как будто он в вечной нирване.
  Я шел к своему дому. Еще немного и я открою дверь. Скажу: «Шалом, байт». Здравствуй, дом. Я тебя люблю. Ты хранишь все, что так мне близко и дорого. Ты очень хороший дом... родной.
   На остановке, по правую руку от меня, замечаю одинокую фигуру. Приближаюсь. Сидит и ждет попутки или маршрутки таджик. Земляное лицо, морщины у глаз - потрескавшаяся штукатурка, руки обреченно скрещены на коленях. Таджик сутулится и смотрит мимо меня. Проносятся машины. Кто куда, кто куда...
   Где-то его семья, его большая семья. В далекой теплой стране, где цветет хлопок и женщины разодеты в пестрый галлюциногенный атлас. Существует ли, интересно, хлопковый мед?..

- Ильмир, привет. Не спишь?
- Нет. Сходил?
- Спасибо тебе, Ильмир, за чудесную встречу с твоими дальними родственниками. Ты обязательно навести их, познакомься с Радиком и его семьей. Твоей семьей...
- Что это ты так? Что случилось?
- Все хорошо. Меня приняли очень радушно. Я все, что мама тебе передала, принес. Сметана, конечно, прокисла.
- Так выбрось ее.
- Нет, Ильмир, я замешаю на ней тесто для лепешек. Таджикских...
- А. Ну, ладно...
- Ты когда приедешь за посылкой?
- Не знаю. Работа у меня пока. Не выбраться. В воскресенье может быть.
- В воскресенье? В воскресенье я в Москву скорее всего. До позднего вечера. Тогда я тебе сам привезу. Но, только мед. А курицу запеку, и готовую заберешь.
- Сам ешь.
- Она же деревенская. Это полведра мяса. Я столько не съем.
- Отдай.
- Не дури. Привезу, если приготовлю. Будет и тебе и мне, и Адаму.
- Хорошо.
- Хорошо.
- Чего делать-то будешь?
- Гамлета со Смоктуновским досматривать.
- А...
- Пока, Ильмир.
- Пока...
   Смотрю на телефон. Опять он не кладет трубку первым.

Свидимся? Разве свидимся? Так, как прежде... нет. Так уже не будет... Прошлое – засахаренный мед. Липовый, цветочный, гречишный, подсолнуховый, акациевый... свою канистру мы уже съели...