У тебя день рожденья, а я в этот раз не готова.
Так бывает, когда, очередность попутав, дела
вдруг займут план второй, и замрешь ты над поиском слова –
слова горького столь, что кругами пойдет голова.
Это слово «была» раздирает меня на кусочки,
заставляет спросить, глядя зеркалу прямо в глаза:
почему ты была просто мамой, а я – просто дочкой.
И не лучшей, наверно, и явно пошедшей в отца.
Почему мы расстались и больше не грели друг друга?
И не мне ты читала морали за поздний приход.
И не мне ты вязала и пела отцовскую «Вьюгу».
И ждала не меня с многочисленных трудных работ…
И тогда, помнишь, был самый страшный неласковый вечер,
когда «скорой» меня привезли без ребенка назад...
Кто-то очень чужой обнимал меня, плача, за плечи.
Кто-то очень недобрый смотрел мне с притворством в глаза.
И, когда зеркала закрывали от всех отражений,
а на столик журнальный поставили маленький гроб,
я ждала, что войдешь и со мной постоишь на коленях,
и ее поцелуешь, прощаясь, в холодненький лоб…
Я ждала разделить этот ужас от резаных грубо
и зашитых на скорую страшных сукровивших ран…
Только было напрасно – ты просто дышала мне в трубку...
Ну, а я не смогла... ничего… Даже вымолвить «мам…»…
У тебя день рожденья, а я зеркала не помыла.
Занавешивать поздно – прошло столько зим, столько лет.
Я пришла бы к тебе, помолчать о себе на могиле,
но билета на «скорый» в кармане по-прежнему нет…
Вот и все, ты -- «была»... Будто это в детдомовском мире.
Ведь, хотя ты была, и открытки мне слала на май,
та сиротская тень становилась все шире и шире,
разрастаясь как эхо над пропастью слова «Прощай!»…
Не прощаюсь, но прощай...
© Copyright: Инна Молчанова, 2013
Свидетельство о публикации №113111002655
Свидетельство о публикации №113111002655
Рецензии
Это слово «была» раздирает меня на кусочки
Точно. Ну не то чтобы кто-нибудь прямо совсем уж "был", мне об этом по крайней мере ничего неизвестно. Но состояния такие, что мало не покажется.
Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло
обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,
разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,
опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит,
как разбивающаяся посуда,
как фамильный хрусталь,
чьи осколки, однако, не ранят, но
тают в ладони. И на мгновенье
вновь различаешь кружки, глазки,
веер, радужное пятно,
многоточия, скобки, звенья,
колоски, волоски --
бывший привольный узор пера,
карту, ставшую горстью юрких
хлопьев, летящих на склон холма.
И, ловя их пальцами, детвора
выбегает на улицу в пестрых куртках
и кричит по-английски "Зима, зима!"
И.Бродский "осенний крик ястреба"
*
Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,
к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.
И.Бродский "Осенний крик ястреба"
-Исходно было известно, что он твёрдо отказался от поддержки, а "во тьме внешней" самостоятельно не смог устроиться.
Потом ещё другие появились соображения. Например, когда Советский Союз погнал христианство, дружащие с головой там в христианстве встали и вышли, как правильные, а вся сволочь переоделась и стала действовать на территории незаконно, никого уже больше не опасаясь.
/Кстати, говорят, что суицид - это однозначный отказ Богу, ну то есть Священнику, в любом юридическом праве вмешаться в твоё положение./
А то ещё Цветаева с Льюисом существовали в общем замкнутом пространстве. Цветаева, воюя против Льюиса, это общее на двоих пространство взрывала, а Льюис ни от каких материй не чурался и дрянь эту ползучую в пространство впустил, так что нормально кодексу самурая следовать больше было нельзя - но эти двое следовать ему продолжали. Замечательно ещё интересно то, что эти двое посылали друг другу в кошмарных количествах Силу, добытую кровью собственной и кровью своих подчинённых. Зачем я стала бы так чередовать, чтобы иногда взорвать пытаться противника, а иногда ему Силу посылала бы, вопрос для историю. Они, к тому же, сильно обидевшись, друг с другом не разговаривали, а Силу посылали через посыльных; теперь ни посыльных этих, ни силы. Всё это вместе в общем тоже способно раздирать человека на кусочки, хоть и далеко не в ту конечно степень, как раздирало бы слово "была".
*
*
Агата Кристи Ак 15.02.2014 01:59 • Заявить о нарушении
Точно. Ну не то чтобы кто-нибудь прямо совсем уж "был", мне об этом по крайней мере ничего неизвестно. Но состояния такие, что мало не покажется.
Пронзительный, резкий крик
страшней, кошмарнее ре-диеза
алмаза, режущего стекло,
пересекает небо. И мир на миг
как бы вздрагивает от пореза.
Ибо там, наверху, тепло
обжигает пространство, как здесь, внизу,
обжигает черной оградой руку
без перчатки. Мы, восклицая "вон,
там!" видим вверху слезу
ястреба, плюс паутину, звуку
присущую, мелких волн,
разбегающихся по небосводу, где
нет эха, где пахнет апофеозом
звука, особенно в октябре.
И в кружеве этом, сродни звезде,
сверкая, скованная морозом,
инеем, в серебре,
опушившем перья, птица плывет в зенит,
в ультрамарин. Мы видим в бинокль отсюда
перл, сверкающую деталь.
Мы слышим: что-то вверху звенит,
как разбивающаяся посуда,
как фамильный хрусталь,
чьи осколки, однако, не ранят, но
тают в ладони. И на мгновенье
вновь различаешь кружки, глазки,
веер, радужное пятно,
многоточия, скобки, звенья,
колоски, волоски --
бывший привольный узор пера,
карту, ставшую горстью юрких
хлопьев, летящих на склон холма.
И, ловя их пальцами, детвора
выбегает на улицу в пестрых куртках
и кричит по-английски "Зима, зима!"
И.Бродский "осенний крик ястреба"
*
Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит -- гряду покатых
холмов и серебро реки,
вьющейся точно живой клинок,
сталь в зазубринах перекатов,
схожие с бисером городки
Новой Англии. Упавшие до нуля
термометры -- словно лары в нише;
стынут, обуздывая пожар
листьев, шпили церквей. Но для
ястреба, это не церкви. Выше
лучших помыслов прихожан,
он парит в голубом океане, сомкнувши клюв,
с прижатою к животу плюсною
-- когти в кулак, точно пальцы рук --
чуя каждым пером поддув
снизу, сверкая в ответ глазною
ягодою, держа на Юг,
к Рио-Гранде, в дельту, в распаренную толпу
буков, прячущих в мощной пене
травы, чьи лезвия остры,
гнездо, разбитую скорлупу
в алую крапинку, запах, тени
брата или сестры.
И.Бродский "Осенний крик ястреба"
-Исходно было известно, что он твёрдо отказался от поддержки, а "во тьме внешней" самостоятельно не смог устроиться.
Потом ещё другие появились соображения. Например, когда Советский Союз погнал христианство, дружащие с головой там в христианстве встали и вышли, как правильные, а вся сволочь переоделась и стала действовать на территории незаконно, никого уже больше не опасаясь.
/Кстати, говорят, что суицид - это однозначный отказ Богу, ну то есть Священнику, в любом юридическом праве вмешаться в твоё положение./
А то ещё Цветаева с Льюисом существовали в общем замкнутом пространстве. Цветаева, воюя против Льюиса, это общее на двоих пространство взрывала, а Льюис ни от каких материй не чурался и дрянь эту ползучую в пространство впустил, так что нормально кодексу самурая следовать больше было нельзя - но эти двое следовать ему продолжали. Замечательно ещё интересно то, что эти двое посылали друг другу в кошмарных количествах Силу, добытую кровью собственной и кровью своих подчинённых. Зачем я стала бы так чередовать, чтобы иногда взорвать пытаться противника, а иногда ему Силу посылала бы, вопрос для историю. Они, к тому же, сильно обидевшись, друг с другом не разговаривали, а Силу посылали через посыльных; теперь ни посыльных этих, ни силы. Всё это вместе в общем тоже способно раздирать человека на кусочки, хоть и далеко не в ту конечно степень, как раздирало бы слово "была".
*
*
Агата Кристи Ак 15.02.2014 01:59 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.