Избранное 4

Монолог поджигателя александрийской библиотеки

  Гори Гораций, тлей Платон, истайте Фалес с Гесиодом,
  ваш храм науки - лишь притон язычников и год за годом,
  погрязнув в блуде и грехе, вы ведьму слушали Ипатию,
  чтобы воспев любовь в стихе, втихую лирику кропать ей.

  Она отвергла вас. И что же? Зачем ей были и рабы те?
  Чтоб с миром отпустить ничтожных? Земля, блуждая по орбите,
  вот так же б совершала ересь, когда бы это было верно,
  но даже ночью в небо вперясь, мы видим -это ложь и скверна.

  Сегодня, верится, опять её увижу я, мою Ипатию,
  и не надеясь на объятия, скульптуру эту обнажу,
  чтобы придать её ножу...Нежнее манускрипта кожа,
  она моя вина и кража, колдунья и богиня даже,

  а может быть молитвы крик -её в стихах воспетый лик.
  Ведь это я стило на лекциях тупил в честь красоты её,
  пил с горя, и, читая Луция*, смеялся...Если б мы вдвоём...
  Не быть бы ссадинам с отёками - и не гореть библиотеке...

  *Луций Анней Сенека


Монолог Горация

   Ecsegi monumentum ere perenius...
 Quintus Horatius Flaccus
      
 Проперций не ведал пропорций, табу ненавидел Тибулл.
  Добавить ли в порцию перцу, чтоб тем поперхнулся трибун,
  чтоб всадник споткнулся и ссадину себе заработал, с коня
  свалившись, и в тихоньком садике потом отдыхал бы полдня.

  Пускай марширует когорта, блистая на солнце орлами,
  пусть кто-то зачем-то кого-то, сплетясь на арене телами,
  под вой Колизея прирежет, и станет ещё знаменитей,
  хожу на бои я всё реже и , видимо, не заманить.

  К чему мне плебейства отрады? Отроду того не терплю,
  уж лучше плесните отравы мне в кубок. Ночами не сплю...
  Смотрю я на конные статуи, и вижу - тщеславия тлен.
  Лишь ты немезидовой статью берёшь меня , милая, в плен.

  Пусть ложе твоё - пьедесталом, я взмыленным буду конём,
  когда ты ещё не устала, то можно и ночью и днём,
  лететь в золотой колеснице, ты только ресницы сомкни,
  быть может всё это лишь снится, всё это картинки из книг,

  из свитков библиотеки, которая гибнет в огне?
  На тунике этой бретельки и черни неистовый гнев.
  Коробится, корчась, папирус и мы исчезаем с тобой,
  приходит чума после пира, сметает обломки прибой.

Эклога
 
                Видел во сне я тебя, что корабль, моя жизнь, потопило...
                Над ионийской волной руки устало трясешь
                И сознаешься во всем, что раньше обманно скрывала,
                Косы не в силах поднять - от пропитавшей воды.

                "Сон поэта", Проперций.I век до нашей эры,  умер 15 год до н.э.


 Эклога логичности требует всё же,
  античной к тому же, поди, белизны,
  чтоб меч был под рёбра сенатором всажен,
  чтоб Брут, предавая, не ведал вины.

  Брутальность искусства в отсутствии чувства,
  всё лишь имитация, только игра,
  в античную тогу обряжены пусть вы,
  и граф верит в силу ядра и пера.

  Холодные антики, фантики книжек,
  мертвящие буквы, надгробья-тома,
  возьмёшь - этот рифмы, как бусины нижет,
  туман нагоняя, тот сходит с ума.


  Сума что ли с посохом? Баба Ксантиппа?
  Не Брут и не Сенека? Мудрый Сократ,
  бельмами из мрамора зырящий слепо,
  чтоб истину видеть, но правду сокрыть.

  А правда лишь в том, что нет логики в мире.
  Как в мареве ветка, как в море корабль,
  всё зыбко , неистинно - струны на лире
  на кроне листва и обложек кора.

  Догонит тебя ли платоновский эйдос,
  гетера в платочке Дианой прикинется,
  ты знай, мой Дионис, безумствуй и пей да
  на лире бряцай, и неистовей конницы

  пусть пальцы твои, твой последний систерций
  спустивши, блудницы пусть ищут сосцы,
  так нам завещали Тибулл и Проперций,
  пропойцы и истины вечной гонцы.

  И вот уже всё до конца промотав,
  отбросив кифару, и мех опустевший,
  поймёшь ты, что логос сродни  примитиву,
  как простыни с ночи измятой постели

  сродни волнам моря, на палубу хлещущим,
  когда уже тонет триера с матросами,
  и боль , как Афина Паллада , из плеши
  у Зевса ...И весь ты истерзан вопросами.


Лишь

Скажи, кому писал Камю
про тошноту и про алжирца,
когда так много на кону
и ложью на сердце ложится
песок залива, синь Гогена,
как бы из тюбика-в экстазе,-
где был разрушен Карфаген
твоих несбыточных фантазий?

Зачем французу этот груз,
что по песку-клешнястым крабом,
когда бы лирика и грусть,
а то -неистовство араба!
Зачем курок и револьвер,
как зыбкий рок, - жара ривьеры,
рот ненавистью исковерканный,
а не молитвенною верою.

Отрезать ухо? Застрелить
блеснувший блик на хищном лезвии?
Чего -нибудь в стакан налить?
Всё это дело -бесполезное.
Уйду в затвор своих мансард,
яишню жарить, книги трогать,
нет, лучше уж Камю и Сартр,
чем призрачных сенатов тоги.

Нет, лучше -сигареты дым,
чем пара трубное гуденье,
пока тебе необходим,
с тобою буду наважденьем.
Вновь отражусь в твоих глазах,
ведь надо в сущности немного,
ведь я лишь галерейский зал,
лишь поле на холсте Ван Гога.

Я что-то лишнее, я "лишь",
не нувориш и не избранник,
меня ты заново творишь,
как холст, распятый на подрамнике,
я весь ещё в твоих руках,
в твоих кистях и мятых тюбиках,
лишь - шрамом -синяя река,
лишь старый домик на этюднике.

Мои нейтринные стихи

Но не пройдёт и получаса,
в смещеньи звёзд, планет, стихий,
как снова станут получаться
мои нейтринные стихи.

Светясь , как будто снег нетронутый,
что сыплется с небес, вальсируя,
на  оголённые  на кроны те,
что держат синеву пульсируя.

На сирые дома, на озими,
на попритихшие парковки,
 чтобы захрусталиться морозами
 кристаллом  стынущей  поковки.

Застонет каждая молекула,
от галактического холода,
 но голым веткам  деться некуда
 из всеми кинутого города.

Желаний жёлтые жуланчики
согреют разве  в согре  вены те,
пока мы потребляем ланч,
не осознав ещё мгновенности

всего, что окружает нас
до звука каждого , до а тома,
пока гремит тарелкой джаз,
и с полок скалятся  тома.

Сквозь эти скальные породы,
сквозь  глыбы и нагромождения
стихи- явление природы,
 космическое    наваждение.

САШЕ О СЕБЕ
 
Набегает слеза, набегает,
не с того, что совсем не богат,
а вчера , заявясь на бега вот,
я профукал и холст, и багет.

Так, прости меня, нааукционился,
что раздал даром кисти, цвета -
меценатов могучая конница,
мой арбатский случайный пятак.

Ну а выйгрыш на скачках, маленечко
помогавший, чтоб краски купить,
канул в чёрноквадратье Малевича,
хоть давно зарекался: не пить.

Раздувается ветром ноздря ведь
не от быстрых удач и побед,
и себя не могу я поздравить,
и не ждёт меня званый обед.

Я как поле сражений проигран,
я пустой, как раскрытый рояль,
каждой клавишей помня про иго
твоих нот, что чернеют, роясь

на раскрытой твоей партитуре
до диезины, до бемолины,
чтобы душу спасти -трепетунью
сквозь прорезы в иконе намоленной.

Сквозь оконца взирают окладные
лики ангельские, и сквозит
в мою душу что-то прохладное,
что-то вечное, а не транзитное.

Но стучит молоток деревянный,
но копытом роют на старте
мои кони, мои окаянные,
краски с кисти ещё не стёрты.

Не доиграны эти ноты,
но ты знай, уже скоро, скоро,
вот откуда эти длинноты-
не банкноты. Икара кара.


ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗИМЫ

Малюй Малюта алогроздием,
корми  рябиновою горечью,
в корме заржавленные гвозди,
скрипят как бы сопрано - дольче.
В камин карминного заката
подбрось поленьев  полинялых,   
пока к нам  катит из- за такта
зимы   пустая    полынья.

И сколько, братец, не отлынивай,
 она к нам прямо в парус просится,
 белее даже бюста Плиния,
 чтоб заковать в свои торосы.
 Чтоб индиветь деревьям мачтово,
 затертого меж льдов кораблика,
 здесь индивиду делать нечего,
 Земля уходит по параболе
 
невидимого нами эллипса,
 чтоб льды хрустально стали на море,
 как бы из-под зубила эллина
 и тем скульптурнее и мраморней.
 И потому лишь всей ватажкою -
 заботиться о пропитании,
 преодолеть чтоб эти тяжкие
 полярной ночи испытания.

 Моржа забить. Поесть копальхена,
 чтобы цинга не одолела,
 чуть что не так пойдёт -пропал, хана…
 Я лишь записочка в молельне
 моей жены, моей поморочки,
 что ждёт, как жду царя прощения,
 пока туман над морем морочью
 ей обещает возвращение.

26.10.2013

БЫВШАЯ ЖЕНА

За  кого ты  вышла замуж,
моя бывшая жена,
ты, далёкая , как Замбия,
шамаханская  ль княжна?
Не маньяк  ведь я,  не зомби,
не знаток как будто самбо,
 но когда б не слёзы в зобе,
на тебе женился сам бы.

За тебя полез бы в драку,
за танцующую  самбу,
без самбреро, как дурак,
обнажив пирата саблю,
в плен бы взял, в косяк пираний
бросился бы ради взгляда,
пока ты меня, тираня,
резала б презреньем, гада.

Здесь не нужно даже гида,
это утро карнавально,
 и трезвы мы лишь для вида,
но не хватит карвалола,
чтоб ушибы обезболить
та ты, вроде, да не та
не заботься о бейсболке,
если голова снята!

Ты ль любила гитариста,
и ложась на моё пончо,
меж корнями кипариса
триста  раз встречала полночи?
Ты ль покорной негритянкою
отдавалась в рабство хижины,
 нынче ж сколько    не притягивай-
взглядом, нет   тебя - моей жены.

Но  танцуешь самбу  прежняя,
так как это встарь бывало,
моя кража исподстражная,
королева карнавала.
И под кроной кипарисовой
ты в короне звездной ночи,
так глазами и гори совой,
как в савойе. Я твой мачо.

Я гаучо твой, плантаторша,
я твой негр до дней скончания,
 и соперников всех потроша,
патронташ  не опечалится.
Мне  причалиться  бы к острову,
как малюют  ню  художники,
чтобы к горлу саблю острую, -
ты меня  взяла б в заложники. 
2013

ТЁМНОНОЧНЫЙ ПЛАЧ

   Уже мне не в жилу. Уже мне невмочь.
   Пора заиграть бы мне "Темную ночь"-
   ведь мы победили, что в ступе толочь
   какую-то бестолочь немноговатную?
   Не в пору ль пред "Вермахтом" нам лебезить,
   ведь мы не могли их в момент поразить
   слезою над детской кроваткою.

   О чём же мерцают нам тусклые звёзды?
   Медалей свисающих тучные гроздья...
   О гневе народном, которому роздан
   сухпай пенсионный, ключи легковушек?
   Парады по площади -толпами пёстрыми,
   о чем, легковерным, гремят нам оркестры,
   и так многотрубные дуют нам в уши,

   что рвут перепонки...А надо бы спеть
   негромко. Ведь ей у кроватки не спать,
   ведь ей же слезу по сей день утирать,
   пока мы тот "Вермахт" пойдём покарать,
   меня не дождавшись к победе.
   Ведь пули не даром свистят по степи,
   слезами не даром икону слепит,
   она мироточит к обедне. 

   Сквозь доску с темперой- слеза за слезой.
   Вот так и терпела, рождая сказание.
   И песенку пела врагу в наказание,
   как с клироса хор в том соборе Казанской
   Святой Богоматери...Как Ярославна
   в Путивле, пока её Игорь в пути,
   чтоб душу его от пучины спасти...
   Вот в чём она -наша победа и слава.   
9 мая.

 ЧЕМ

  Поэт в России больше чем
  и Чемберлен, и чем Берлинской
  стены  непобедимый крен,
  и тяжба Гоголя с Белинским.

  Он даже больше, чем сюжет
  на телевиденье центральном…
  И выглядит куда  свежее,
  чем  перед  смертью генеральный.

  Он больше,  чем генсека речь
  бисексуально-надтрибунная,
  и трибунальная картечь
  союзписательско – картонная.

  Он птицу-тройку запрягал,
  и напрягал стихом гэбиста,
  и весь-то он, как мадригал
  на дуэлянта меткий выстрел.

  Тот выстрел выстроил бы нас,
  как то не сказано в уставе,
  но в полку, как в иконостас,
  золотокорый томик вставлен.

  Блажен, кто посетил сей мир
  в его минуты роковые,
  стал нашим всем. И вот кумир
  уходит в дали вековые.

  Поэт в России больше чем -
  мощь бомб и топливо ракетам…
  Молитесь ризам и свечам,
  и  явленным в миру Поэтам.   

  2. июнь, 2010 г.


  СТРЕЛЬБА ПО МИШЕНЯМ

  Куда же, полковник, стрелять,
  коль перед прицелом ромашка-
  и пуле придется скривлять
  полёт свой? И выйдет промашка.

  В кого, командир, всё же целить,
  когда на травинке кузнечик,
  и песни его не оценит
  гранаты моей наконечник.

  Пускай, выполняя задание,
  я врежу по танку фанерному,
  но будет ли то назиданием
  противнику высокомерному?

  Допустим, попал я -и в клочья
  разнёс вожделенную цель,
  и тварь насекомая прочая
  забилась испуганно в щель...

  Отличник! И все же рюмашку,
  пожалуй, полковник, накатим,
  чтоб, сидя на белой ромашке,
  кузнечик нам пел на закате.
  2010
 
 

НЕПРОЕЗЖАЯ РУСЬ

  Там где танки увязли "Вермахта",
  в непролазной грязи дорог,
  я пройду босиком - за верою,
  до избы, чей изгнил порог.

  Я на угол пустой, безыконный,
  на дорожку перекрещусь,
  и уйду в твою даль посконную,
  в шрамах хлябей, Ослябина Русь.

  Не ослабла ещё ты оврагами,
  непроезжими колеями,
  тем спасла от врагов, как брагою
  от тоски и скуки - с друзьями.

  14. июнь.2010 г.

 
КОЩЕЕВА СВЯЗЬ

  Веселись Василиса в драконьем дворце!
  На кону - конь да меч, да иголка в яйце.
  Словно камень в праще -вся Кощеева мощь,
  да вильнула хвостом пробежавшая мышь.
  Так вильнула хвостом, что - в осколки яйцо,
  и на пальце твоём потемнело кольцо.
  С пялец на пол иголка,- концом надломясь,
  вот такая меж нами бессмертная связь.

  14.июнь.2010 г.

  ПЛАЧ ПО ДИМИТРИЮ УБИЕННОМУ

                Ирине У.
  Не во граде Угличе –песнь –псалом,
  а орава уличная – за углом.
  То ли где по околкам ночью рыскал волк?-
  окаянный Святополк—не возьму я в толк!
  «Не боись!»- просил нищий хлебушка.
  «Помолись- за Бориса и Глебушку!»
  Взял я кус в беззубый рот, придавил языком,
  а на вкус то был земли мерзлый ком,
  в ком отрава одна, горечь белены,
  только в том, одначе, нет моей вины.
  Что ж, давай, подпевай да подначивай,
  души  детский испод  выворачивай!
  Мы теперь без тебя –псы да мытари,
  без царевича, без Димитрия!
  Вытру слезы—текут, отчего не знаю,
  а морозы ткут парчёвое знамя.
  Заметает горе камкой-паволокой.
  Слова в горле комом. Мысли—проволокой.
  Микросхемы—дома. Черных улиц сеть.
  Липкой глиной –тьма. Где ты, волчья сыть?
  Где ты мент-в момент, травяной мешок?
  Не платить алименты—допишу стишок.
  Поди уличи—эти угли чьи?
  В драке уличной? В граде Угличе?
  Метель—не мила мела. Ветер урусил.
  Отчего так мало тепла
  у нас на Руси?

  22 февраля 2006, день, когда хоронили и поминали Димитрия

  ЯСНОВИДЕНИЕ МАХНО

  Эй вы хлопцы, гарны девки, куренные  казаки,
  как пойдем до Голубивки,  разгуляются клинки.
  Парусами шаровары – будто в море роджеры,
  кошевые  -самоварами -   оселедцы с рожами. 

  Что ты смотришь, как селедка –та, что в ножны просится!
  Что горилка да молодка, если опорОсится
  голова моя мыслЯми о крестьянском царствии
  с похмела – волом в яслях. Тут не бредни с цацками!

  Не язык, а  помело  ведь у сверчков- политков,
  лучше  житу ополОветь,  чем – не в ту калитку. 
  В половецкой ли степи да у Льва  Давидыча
  ты секи,  казак, секи  своего обидчика.

  Не  Деникин, не ЧК,  не Петлюра. Где я?
  Мыслью  думной ледорубчика в голове  идея.
  Для каких там очеркОв  вы меня подначиваете?
  А возьмёт гармонь Чирков, всё  переиначит.

  Любушка-голубушка, пулеметный гром,
  любечко мне, любушко- Таврия тавром
  на сердце, как рушники в крестик поминальные,
  мне, рубаке, не с руки  мысли полинялные. 

  Хоть султану-Ильичу, хоть какому ляху,
  вместо кепки я всучу добрую папаху.
  Охайте да ахайте над моим посланием,
  я как лемех в пахоте,  сеяной  -по самые

  думушки заветные, так –то, брат, Бронштейн!
  Вы куда залетные- с Нестором в башке?
  Летопись не кончится – той кровавой банькою,
  а напьюсь из ковшика-   стану снова батькою.

  Я ведь не стахановец ,вижу, вижу в чарке,
  если кто –то хан овец, я  же волк  в овчарне.
  Вижу в полуштофине, словно в телескопе я,
  как Россия штопана- всё штыки да копья.

  Славу Пугача да Стеньки не поставить все же к стенке!
  Ой, вы милые коленки, слаще чем в той крынке пенки.
  Ой ты,  Гуляй-полюшко – да хмельная свита,
  ой ты  доля, долюшка - разбойные свисты.
   
  Не останься в дураках! Трогай семиструнную.
  Самогон на бураках-да и в даль туманную.
  Это , хлопцы, будет гон-не золотопогонные.
  Бубенцовый перезвон.  Золото     иконное…

  Грабьте, хлопцы, алтари! Те лари да икосы…
  Ты, гармошка,  говори! А ты накось-выкуси!               
  Я ль копытами не рыл то, что не допито?
  Ты сыграй, гармонь, кадриль! Тут уж не до пыток

  окаяннейшей любви, если око в ямине…
  Ты лови момент лови -  Марксом обуянная.
  Нынче, брАтушки, ничья меж бородачами   
  Пугачева варначья и  Энгельса с речами.

  Кочаны да топчаны, да в степи тачаночки,
  засолить парчу в чаны для зазнобы-панночки!
  Стан точеный. Полустанок. Да из сенок боровом
  лезет лыцарь -  полупьянок, померятся норовом. 

  Я махну на всё уздою. Я ли не Махно?
  Хной накрашусь. Для удою  сигану в окно,
  два бидона вечной славы утащив в Париж,
  быть бедовым для шалавы, хрупнув кочерыж...

  А капусту всю в засол, что рубали шашками,
  не шаляпиское соло –по станице с шашнями.
  То не к батюшке –царю с миром челядь вся донска …
  Ладно. Всю её - дарю. Ажно до Челябинска.

  Ой ты, смертушка залетная, ты, конечно, не стара
  в косах ленты пулеметные для Махна, для Нестора,
  Подмахну декрет о волюшке, не ходи за мною впредь.   
  Не во чистом Гуляй полюшке нам  венчаться-умереть.



 
  ДОРОЖНЫЙ МОНОЛОГ ОПАЛЬНОГО ВЕЛЬМОЖИ

  Если полоз по снегу скрипит, будто в бурю канаты,
  доканать норовя, словно соло на рану сонаты,
  если на кон поставлены - мачта и парус, и киль и форштевень,
  если брызги горбатого вала  на корму, словно щебень-
  в пасть опалубки, если по палубе - щупальце вьется,
  чтоб,  сдавив, раскрошить этот бриг, как скорлупку,- сдается
  мне   всё ж глупо тогда  уповать на компас,
  на обрывки гнилой парусины, на ванты,
  на оставленный квас про запас, государыня, да и на вас,
  ан ты,
  матушка, знай, и молитва, пожалуй, поможет уже маловато.

  Nicht ferschteen, форштевень! Бушпритом - оглобля,
  и слеза  на щеке солонее, чем вобла,
  и возница, как птица, вкогтился в насест облучка,
  ну а качка такая, что даже со-пенье дьячка
  над псалтирью, что стырил, проныра, намедни,
  в алтаре, чтоб  отчитку устроить ещё до обедни,
  да чтоб бесов изгнать и,  низринув в пучину,
  доложить об успехах сего - благочинному, 
  в сон вогнать не могло.
  Зло наказано, матушка. Так уж  зело!
  Как за мамонтом мамонт, за селом возникает село-
  из мерзлотных глубин -
  щурясь глазками зверя,
  вот он наш исполин
  в шкуре древних поверий!

  Что ж, дьячок, бормочи! Не с тобой, запершись в башне Сухаревой,
  под стеклом Левенгука я разглядывал сукровицу,
  открывая в ней мир, наподобие нашего,
  где вот, правда, правления нету монаршего,
  но зато за микробом охотится хищный микроб,
  чтоб уже без разбору загнать хоть царевича в гроб,
  хоть какого раба крепостного.
  Для бацилл все мы вроде съестного. 
  Для уды  Люцифера наживка
  навроде червя, на крюке, коим ловят аспидохилона.
  Так, ножи в голенища вложив,
  разбредаются, чтобы не ведать закона.   


  2003 г.

   
  ПОЛЁТ ЯДРА

  Каналья - корсиканец стреляет без промашки
  не как-нибудь, а точно по замыслу Расина.
  Умно и гармонично. Такие вот замашки.
  В кустах притихли пташки. Бородино. Россия.

  Ядро танцует в воздухе подобие мазурки,
  овальный полукруг изящней, чем бурре,
  задача артиллерии попасть во-о -н в те фигурки.
  Игра со смертью в жмурки. Травинка на бугре.
   
  Баллистика стрельбы точна и идеальна.
  Точней, чем математика. Куда там Даламбер!
  Чугунное ядро  ну просто гениально,
  всех куриц распугав, врывается в амбар.

  Такая у него   от бога  траектория,
  не в бровь, а прямо в глаз нацелил канонир,
  над облаком от выстрела крылатая Виктория,
  Багратион скульптурный, как будто стиль ампир.

  Гомер или Мольер? Береза да осина.
  Лес вдалеке, как эпос  чернофигурных ваз.
  Наполеон, как ферзь, в классических лосинах.
  Наседка грозно квохчет. Кутузов щурит глаз.

  На этот раз повыше немного просвистело.
  Попало не в курятник, а только на гумно.
  Когда учтут погрешность на ветер, - будет дело!
  А вообще-то всё оно - задумано умно.

  Вот эти два ядра, как перси Жозефины,
  когда подол задрав, он - третью ночь подряд,
  как дюжий гренадер, что на лафет графини
  налег, чтобы потуже загнать в жерло заряд.

  Опять летит ядро. Наседка греет яйца.
  Ей только б усидеть до желтеньких птенцов.
  Руссо, Мабли, Вольтер - неуж дары данайцев -
  кружившие напрасно умы твоих юнцов?

  Россия -вот тебе - масонская посылка -
  удар ядра  в имение - и в щепки палисандр
  тех столиков, откуда - до заговора ("В ссылку!")
  ещё тринадцать лет. И замер Александр

  предвидя, что ему уже не удержаться
  в портретах  и багетах  с алмазами в звезде,
  когда ядро ударит, - он должен разбежаться,
  чтоб с посохом, в скуфейке - повсюду и везде.

  По всем дорогам пыльным, по всем степям заснеженным,
  по всем скитам  и кельям - чудесная ничья!
  Чтоб говорили  тихо  «доколе» и «понеже»,
  светясь с лица глазами  святого Кузьмича.

  Он только вот ещё,  как тень, в отцовой спальне,
  как тяжесть табакерки, как  шарф в руках - петлей,
  будет лететь ядром по той орбите дальней,
  чтобы  терять, как скорость, тревожный непокой.

  Он только ещё будет  смотреть сквозь  панораму
  сражения , как  крутится, вращаясь словно глобус,
  ядро, из чудо-прошлого в грядущее проламываясь,
  и  черепом  отшельника   глядит на нас из гроба.   

  2000-2003

  ТАГАНСКАЯ

  Гигантская "Таганская"
  и под она, и над.
  Вертепно-хулиганская,
  на лапах колоннад.
  Вертеться ль эскалаторным
  конвейерным валькам,
  всех нас, как экскаватором
  ввысь вознося к ларькам.
  От ядерных ударов,
  спасавшие проходчики...
  Уходим в пасть удава,
  оставив след проточки
  червя в огромном черепе
  театролюба Йорика…
  Искусства  виночерпий
  в безумных  лапах Орка.
  Спущусь в твою подкорку,
  от «суперэго»  рож -  никак,
  я  в электричке  скорой-
  груз железнодорожника.

  14. июнь. 2010 г.

   
  ВЮ ДЕЖА

  памяти Вадима Делоне

   Эта стеночка -не воспетая,
  за общагами, универами,
  есть пророки , есть здесь, не где-то я
  вам скажу, а то сплошь  не верим ведь.

  Не в чужом , а в своём Отечестве,
  даже если студент отчисленный,
  есть и очень в большом количестве,
  не к чему здесь играться числами.

  Ну чего ему Прага -танками,
  отутюженная для примерчика,
  где его не пичкали манкою,
  ну так это, поди, например в ЧК.

  Приобнимет рубашка смирительная,
  чтоб немножечко поостыл...
  Здесь вот ГЭС возводили строители,
  неужель ему свет постыл?

  Свет тех лампочек пронеоненых,
  центр торговый, Морской проспект,
  он с времён аж наполеоновых
  и по сей -то день не воспет

  возле этой вот самой стеночки,
  на которой слова чертил,
  разве он до Разина Стеньки
  дотянулся, чтоб всех к чертям?

  Здесь, поди, среди физиков-ядерщиков
  мировые сплошь имена одни.
  Ну а он средь зэка завалященьких,
  хоть профессорский отпрыск, однако...

  Пастернака вот начитался, вишь,
  да к тому же намандельштамился,
  вот ему под ногти -едрит Париж,
  чтобы дальше там голоштанился.

  Вот стою перед стеночкой бойлерной,
  ну а может какой трансформаторной,
  нет, не треснул бетон от боли,
  атом -он не ругается матом.

  Провода заискрили на клеммах,
  трубы-вентили накалило?
  Но за что же железом калёным,
  да потом ещё -на колени,

  неужель за призыв к свободе,
  за начертанные слова,
  как на дальнем этапе прободный,
  когда слили, как дважды два...

  Когда на кол как будто-на Эйфелеву-
  да к французским его прародителям,
  чтоб другие рыпаться сдрейфили-
  уходить монахом в обители

  духа русского, неупокоенного,
  за секунду до мятежа,
  ну чего тут ещё такого -
  это просто ведь вю дежа...


  2011

 ТАНГО

  "...глаза у неё почернели и ещё  больше  расширились,  губы
  разгорячёчно  раскрылись, - как сейчас всё это вижу, страстна она
  была необыкновенно."
                Иван Бунин, "Темные Аллеи", Галя Ганская.

  А тангенс  танго-
  точней, чем косинус,
  а дело к осени, а дело к осени,
  а дело в общем-то уже к зиме,
  след шинный косами-в густой замес.
  Какие чёрные -по спинам озими!
  А дело к осени, а дело к осени.
  Как на иконе - оклады крон.
  За подоконником- сплошной амвон.
  На позвонках  твоих -ладонь танцора,
  вот так- у звонкого, у Пиаццолы!
  А дело в общем-то к зиме, конечно-
  листа кружение, увы, не вечно.
  Так падай-в косинус, раз дело к осени,
  партнёру  на руку, хлестнувши косами.
  Они как рубчики -в поля от  губчека,
  куда на "вороне" везли голубчика.
  А дело в общем-то к зиме -и космами
  порасплетёт  метель те чёрны косы.
  Позанесёт буран все раны глинянные,
  дорогой раннею, дорогой длинною,
  тоской цыганскою, струной испанскою,
  в накале стансовом, как Галю Ганскую.
  И лишь обочиною за той поляною
  губы алеть будут твои калиновые.    
   
   
  2010

 БАЛЛАДА О СПАСЁННОМ КОТЕ

  О, серые сараи и бараки,
  о детсва златофенечный оскал,
  поверьте, это всё, конечно, враки,
  что кто-то что-то в космос запускал.

  Понятно же, страдал, как  юный Вертер
  Ванюша Ветров, чтоб звенеть струною,
  бесспорно, по науке и по вере
  чего-то возносилось над страною.

  Но обнуляла всё в сортире дырка
  (уже Хрущёва поливал Китай),
  куда Ванюша -песенник затыркал
  курей давивших нашего кота.

  Не потерпевши ревизионизма
  в курятниках, откинувшийся с зоны,
  как истинный строитель коммунизма,
  на то имел он веские резоны.

  До всех до продовольственных программ
  и после всех партийнейших табу,
  в сараях нелегальным всё ж курям
  мы корм давали. Пока Сам в гробу

  направлен был к ядру Земли горячему,
  Гагарина полету супротив,
  и было видно даже и незрячему,
  что нас ведет куда-то партактив.

  И вот бедняга- кот - в говне барахтаясь,
  поСЕРЕдине где-то двух высот,
  орет истошно, - так что все бараки
  попрятались за джунглевый осот.

  Они хотели сгинуть за крапивой,
  за лопухами, за сосновой шишкой,
  пока Ванюша за сараем пиво
  с дружками пил и заедал лещишкой.

  Отец с доской, с тоской большой во взоре
  конечно, тут же к яме выгребной,
  и чтоб страну избавить от позора
  коту желая всё ж судьбы иной,

  он кинул этот трап в тот трюм зловонный,
  куда отправил живоглот кота,
  и вот Василий прямо, как из ванной,
  хоть пена всё ж была, увы , не та.

  Но мама в таз котяру усадила
  и так намылила, что тот блаженно муркая,
  на Ваню скалился зубами крокодила,
  пока тот пел про зону и про Мурку.

  Всё остальное может быть приснилось-
  ныне и присно, выпав из под века,
  чтоб жизнь не показалась нам преснее-
  Василий превратился в человека.

  Тот человек был я - и вот карабкаясь
  из ямы злачной по доске ползу,
  к скоплению небесному бараков,
  глотая котофееву слезу.

  Спасибо, папочка, что доску мне спустил
  туда, куда с гоффрированной трубкой
  один осеннизатор лишь входил,
  чтоб высососать со дна кошачьи трупы,

  что видел я в обосраннном очке
  как бороздил корабль свою вселенную,
  и на звездастом маленьком значке
  мальчонку кучерявенького -Ленина.   


 2011

  ОДА МАНАГЕРУ

  Давай , манагер, волоки
  Россию из переворотов,
  ты меж чиновной волокиты-
  явление наоборотное.

  Недоворот иль зАворот
  кишок столичных улиц танками-
  иль беснованье у ворот
  толпы штурмующей Останкино.

  Останки в мовзолее ждут,
  когда низы всё ж не захочут...
  Видать, леса, за тем и жгут,
  снаряды под Уфой грохочут.

  Вожди зовут на площадя,
  а ты товары прогоняешь,
  они тебя не пощадят,
  ведь за такое погоняло,

  МАНАГЕР, будут бить в лицо,
  за безыдейность, ненародность,
  и вспоминая праотцов,
  испытывать к тому же радость.

  И всё ж количество продаж
  орудие твоё -вернее,
  пусть патриот впадает в раж,
  от русофИлии пьянея.

  Ты до последних позвонков
  звони, чтоб узелками связывать
  разрывы всех наших веков,
  в пику политик одноразовых.

  От глюков ленинских идей,
  чтоб Птицы Тройки нашей кони-
  от брежневских очередей,
  от ельцынских воров в законе.

  Одна надежда на тебя-
  прагматик ты , а не догматик,
  иначе, брат, - всем нам -труба,
  и вновь на вышке автоматчик.
   
  2011

 ОДА ПЕРЕВОДКАМ НА ДЕМБЕЛЬСКОМ ЧЕМОДАНЕ

  «Беру свой чемодан, беру свой чемодан и снова отправляюсь на  станцию,
  я счастлив , словно пьян, я счастлив, словно пьян, спешу преодолеть свою дистанцию...
  Не грусти, салага, срок отслужишь свой и уедешь, как и я домой,
  в далёкие края, в далекие края на дембель едут парни-дембеля! "         
  (Из дембельской песенки…)

   
  Прямой  наводкой-переводка
  на дембельский, на чемодан,
  какая, замполит, красотка,
  да не одна, а череда!
  Одна к одной- бриджитбардовые,
  все-клаудиокардиналки!
  Конечно, девочки бедовые,
  чего там –сущие нахалки!
  О чем сыр – бор, сержант Егоров,
  к чему здесь твои байки сальные?-
  они же к нам через заборы,
  как диверсантки гармональные.
  Как  «пианистки» школы абвера,
  чтоб выйти  через то на связь,
  все длинноногие до одури,
  вовсю заSOSами светясь.
  Что ж, засветились с резидентками,
  и вот наряд -и хоть опухни…
  Придётся свыкнуться с застенками,
  гестаповскими  ротной кухни…
  Прощайте девушки из «Дефы»,
  из телевизора в ленкомнате,
  где первые слагались строфы
  под жвачки ароматно-лакомые.
  Я буду вашим Гойко Митичем,
  а лучше уж Ален де Лоном,
  но только вы одно поймите ,что
  я вами побежден и сломлен!
  И я бегу, бегу поверженный
  в  глухие русские поля,
  и, как присягу вдым   затверженную,
  шепчу: «Фроляйн! Фроляйн! Фроляйн!»
  На этом вот на чемоданчике
  прям через Польшу, через Брест,
  от вас,  хохочущих, подальше чтоб -
  в объятья заспанных  невест.
  9. май 2010 г.


Баллада о шинельном хлястике

Бывают же на божьем свете страсти
 в жизни армейского салаги-неофита,
 так  на ученьях я посеял хлястик,
 что пострашней локального конфликта!

 Понятно, он на пуговке болтался
 как  ГДР с Варшавским договором,
 и выглядел, конечно,   не батально
 и не воинственно. Но чтобы стал я вором!

 Да. Каюсь. Но  когда боеспособность
 стал проверять наш неуёмный ротный,
 так бросилась ему в глаза подробность,
 что чуть не довела до  спазмы  рвотной.

 Ну что там хлястик? Кто к спине приляпал
 милитаризма глупый пережиток?
 И всё ж шинель –без хлястика –нелепость,
 когда боец в атаку побежит.

 И вот, как тать в ночи, – в соседней роте
 я хлястик спёр, что правильно едва ли.
 Иль зря когда-то с римлянами готы,
 на этих землях насмерть воевали?

 Да, там где  сам Манштейн с Гудерианом,
 глядели вдаль, чтоб овладеть полмиром,
 где  БМП и танк гудели рьяно,
 я прятался, увы, по капонирам.

 Казалось, Конев, Жуков, Рокоссовский
 смотрели с осуждением, когда
 жуком таким  совсем не маршбросковским
 тянул я ротной связи провода.

 Хотелось  быть и боевей, и лучше,
 форсируя  овражьи ямы, речки,
 чтоб генерал, насколько помню, Лушев,
 мог доложить о том главкому Гречко.

 Чтоб знал наш всеми досточтимый маршал-
 при хлястике опять боец упертый,
 что в котелке есть гречневая каша
 и гуталин не кончился в каптёрке.
   

, 2010

БАЛЛАДА  О ТАНКОВОМ СРАЖЕНИИ

Я в гуще танковой  армады.
 И это всё-таки не стёб!
 И ярче Танькиной помады
 под траками пылает степь.

 И командирит экипажем
 мой сват-военный, он танкист!
 И вот сейчас кому-то вмажем.
 Чтоб дать отпор врагу-таки.

 Плацдарм наш Западно-Сибирский-
 неужто отдадим в маразме,
 ведь с аппетитом же «Де Бирсом»
 Саха захавается разом?

 С сохатыми её, алмазами,
 якутами и мамонтятиной,
 где мерзлота, хрусталясь вазами,
 верста к версте –отвека-тятины.

 Неужто отдадим тюменьщину,
 ведь рвутся через степь талибы,
 как чингисхановы туменищи,
 а ведь спокойно жить могли бы!

 Да и войскам ООН неймется-
 вон  голубеют  всюду касками,
 здесь-патриот, а там наёмник,
 а ведь казалось только сказками.

 За что же воевать? За скважины?
 Чтоб больше яхт напокупали?
 Со сватом мы –таки отважные.
 Противотанковой –едва ли!

 И всё ж за что я буду биться?
 Давить , взъяряясь, на курок?
 Чтоб кто-то  жарил  ягодицы
 возле отеля на курорте?

 Да нет, конечно –не за то,
 чтоб кто-то где-то очень мирно,
 слинял тихонько на атолл,
 отдавши нам команду: «Смирно!».

 На Шиловском останки танков.
 Тесть, выпьет и промолвит: «Мать!»
 Восток, поймите –дело тонкое!
 здесь мало просто пострелять. 
   
 Здесь надо бы конспиративно –
 а не вот так, чтоб громко гаркая,
 да ведь и воевать противно
 за нефтяную олигархию.

 Мы помянём останки танков
 на томике Гудериана,
 прокатим мы внучка на санках,
 пока стирает сватья в ванной.

 Стареть нам что ль, как те останки,
 и превратясь в металлолом,
 в аптеки двигаться устало,
 чтобы оттуда –с карвалолом?

 Или собрать последний танк
 в том гараже, где распивали-
 да долбануть по ним? Да так,
 чтоб жёны нас зауважали!



Баллада об учебнике астрономии

Учебник астрономии. Десятый,
 понятно, класс. Галактики черёмух.
 Планетки-шарики в подшипнике досадном,
 скамейка с гнутой спинкой за детсадом,
 спины ложбинка. Делали чего мы?

 А ничего. В учебнике картинки-
 Юпитер хмурый да Сатурн при шляпе,
 мы, словно космонавты в карантине,
 после полета, как в кинокартине,
 познавши невесомость в чудном "Шаттле".

 И вот-Земля. Планета голубая,
 законы Кеплера, пи эр и параллакс,
 взялась мне объяснять бы не любая,
 а только ты -звучало, как рубАи,
 баюкали слова сильнее ласк.

 И вот на тормозном, на парашюте
 залихорадило. Земля или же промах?-
 мы на другой планете?- то не шутка,
 ведь для возврата топлива - ни чуть...
 И пенились галактики черемух.
 И в голову не лезла формул суть.


 30.01.2011 08:45

Позитив

Ты мне сказала, у метро
 у новой станции, серьезно:
 -Ты сына посохом не ронь,
 когда ты даже Ваня Грозный.

 Когда ты  даже Репин сам-
 не трать на кровь напрасно краску,
 хоть даже ты Иван Сусанин
 или же дедушка Некрасов,

 не делай ты французам каку-
 у них ведь малые детишки,
 не слушай стонов бурлака,
 чтоб написать об этом в книжке...

 -Что ж, каюсь - с некоторых пор-
 у Достоевского - вот времечко!-
 как Родя под полой топор
 таил, чтоб бабку тюкнуть в темечко,

 прочел я, не учтя при том,
 что набираюсь негатива,
 и вот запрятав под пальтом,
 иду...Пожива детектива...

 Клыки скрыть что ли за улыбкой,
 украсть ли посох из музея,
 чтоб уничтожить все улики
 где и держава, и фузея

 напомнят мне кровавых дел
 те несмываемые пятна,
 когда поэт и   драмодел
 работали почти бесплатно.

 Когда нанизывал на шпагу
 Шекспир  Тибальта и Меркуццио,
 когда без трупов сделать шагу
 не мог...Видать, он мыслил куце.

 И Еврипид на всю Европу
 зарезавший свою дочурку-
 спокойно ль спит, пока мы шоппинг
 вершим, чтобы топорик в чурку

 вонзенный прикупить у дяди,
 конспиративно, тихо , глухо,
 и ,замахнувшись, всё ж, не глядя,
 угробить враз свою старуху?

2011

Монолог Раскольникова

Илье Г.
 Пойду, куплю топор, однако,
 ведь не дрожащая я вошь,
 и не какой-нибудь варнак,
 да и на Брута не похож.

 Старуха всё ж -не Цезарь сам
 да ведь и дело -не в сенате.
 Когда же кровь по волосам
 прольётся, я скажу вам: "Нате!"

 Неужто лишь Наполеон
 мильоны  жизней мог на карту
 поставить, ну а я - не он,
 по силам то лишь Бонапарту?

 Когда вся жизнь , как будто сон
 и Сонечка - пожива блуда,
 вернет ли мне предсмертный стон
 процентщицы былое  чудо?

 И если нА сердце нет лада-
 и мир- тоскливей спаниэля,
 и я- в трактире Мармеладов,
 пропивший выручку с панели,

 мне остаётся лишь одно -
 по темечку старуху треснуть,
 чтоб через сотню лет в кино
 с пенсионеркою воскреснуть.

2011
Эдичке с любовью

О, как она его вела,
 Лимонова, ребята, Эдьку,
 как будто в номера звала,
 но оказалось всё же - в клетку.

 Погон-не гон, на всякий случай
 да прихватили у подьезда,
 пока Манежная в падучей-
 и дуче  в буче наш не бездарь.

 Он ляжет на топчан и шапку
 под голову засунет, вождь,
 пока гремит засовом шавка
 и копошится   мысли вошь.

 Как будто ляжка лейтенантши
 шапчонка под щекой горячей…
 Ну где тут «их» и где тут «наши»,
 когда мозги вот так корячит?
 
 Она, как Фрида в «Замке» Кафки,
 в  пресексульнейших нарядах...
 Опять , как встарь, для перековки
 мартены жаркие горят.

 Спасать народ от революций,
 ждать будут Эдичку, скучая...
 Кто там? Знакомые всё лица!
 Но только чуточку кучнее.

 Торчат усищи Донкишота,
 проткнуть готовые мента.
 Знать всё же прОнял до кишок,-
 и вот ведут. И -от винта!
 
 Задержан или арестован?
 А кто ж, скажите, разберёт?
 Вождей сегодня-под засовы,
 а то разбередят народ!

 Мол, оказал сопротивленье,
 повстанец- ванькавстанец наш,
 о, эти бедные селенья,
 о, наша  вечная па-  раша!

 Но в телешоу пригласят-
 и станет совестью народа,
 всё лучше,  чем –горят леса
 да урожаев недороды.


2011

Астероидная угроза

На нас несётся астероид
 размером этак с Джомолунгму,
 он нас, конечно же, уроет,
 в Земле оставив кратер лунный.

 Он нас накроет всех, облыжно,
 и лыжника, и его брата,
 как было дело - тот булыжник
 в ручищах пролетариата.

 Он выглядит так нескульптурно,
 но фугу доиграл тапёр.
 Когда бы нёс он нам культуру,
 а то ведь –каменный топор.

 Пока что на курорте лыжном
 и попсовик, и ВВП,
 пока что, греясь в неге пляжной,
 какой-то коммерс в ляжки вперился.

 А он, как в коме, - ком ледовый
 и каменный, как пьедестал
 для эры той Земшара новой,
 где места нам не предоставлено!

 Скалою скалься, клык огромный,
 как сага скальда, хлад да лёд!
 А мы ведем себя нескромно
 и ссоримся на кой-то ляд.

 Бурят навряд ли в песне длинной
 про то топшуром пропоёт,
 как про Сихотэ –Алиня
 могучий огненный полёт.

 Тунгус в своей тайге тунгусской,
 гурон из  Аризоны  гордый,
 на зоне зэк едва ли русский,
 возьмет гитарных три аккорда.

 Как взрывами тайгу валило
 и пробурило кратерок.
 Никто не знает, что там было.
 Но все же, видимо, урок.

 Не зря, поди, шаман камлал
 и перьями  тряс жрец  ацтекский.
 Ведь было дело. Или мало?
 Намял  Земле бока Отец то!

 И лапки кверху-динозавр,
 и подевались все куда-то,
 а ведь могли сожрать на завтрак-
 и  живоглот и птеродактиль.

 Но их прогнал же всех взашей
 волны ударной гнев небесный
 и потихоньку из мышей
 мы обрели свой вид телесный.

 Давно ли с дерева-то мы?
 Томов уже понаваяли?
 Познали прелести кумы
 и живописцы, и вояки?

 Квадрат не рад. Он в общем –дырка,
 и в ней зияет астероид,
 и сколь по «клаве» тут не тыркай,
 он всех нас всё-таки уроет.
   2011

Трилобит

Кибальчич или Кибальиш,
 кареты взрыв, прорыв ли в космос,
 ракеты, как в кармане шишь,
 чиновно-вековая косность.

 Куда ни кинь -повсюду клин-
 коррупция, стукачь ничтожный,
 чего б не саксофонил Клинтон,
 на фоне Запада мы кто же?

 Да, несомненно азиаты.
 Да, скифы, Так заведено.
 Сплошь лишь Каифы да Пилаты.
 И в опере звучит Гуно.

 И опера, окибальчишась,
 уже с томами дел маячат,
 какое странное затишье,
 перед зачисткой - не инАче!

 Шлёт олигарх привет мальчишу,
 в порту взрывается шахид,
 принявши душ, чтоб быть почище,
 когда на небо отлетит.

 Он там в трусах, поди, китайских,
 в штанах , конечно, контрофактных,
 ои всё же в рай попасть пытается,
 пусть не де юро, а де факто.

 Тот Кибальчиш отныне -киборг.
 Полёты в космос? Торопись.
 Там где текли Евфрат и Тибр,
 теперь , поди, иная жись.

 Картинками из детских книжек
 потешится позорный мент.
 Что там за шеломянем, княже?
 Текущий, как всегда момент?

 Ждут райские, конечно, кущи-
 будь то космист иль ваххабит,
 но, копошась в придонной гуще,
 зашевелился трилобит.

2011
 
Разыскивается
      

 "Эта женщина не дописана,
  эта женщина не долатана,
 этой женщине не до бисера,
 а до губ моих - Ада адова."

 "Стихотворение о брошенной поэме"
   (Леонид Губанов)

               

 Хоть уже в СМОГ*исты не гожусь,
 может быть ещё и пригожусь,
 чтобы нараспашку в ночь, по холоду
 полюбить какую бабу-халду.

 А она не ждет уже, не нужен ей,
 а она - богиня сигаретная...
 И морщинки эти вот -наддужные,
 с нами ей не знаться - с сибаритами.

 Ну чего же ты краса недужная,
 как же так оно вот макияжится,
 что при муже ты -незамужняя,
 а при мне ты тут как на пляже вся?

 Роза свяла вся -с морозу, с улицы,
 а в лице такое мне иконится,
 что ж вы так вот с нами, девы,- умницы,
 ну скажите-кто за нами гонится?

 Я достану шоколад, шампанское,
 фрукты брякну на пол- ты ведь бросилась...
 Вот какая страсть она испанская-
 так вот сразу всё - обвопросилось.

 Где я был? В какие гривы - волосы
 отдавал твои родные запахи?
 Ты уже не слышишь даже голоса...
 Казака свалилася папаха -то.

 Обревелась вся - глазки -слёзонки,
 поразмазалась тушь французсская,
 вот такие у нас с тобой сложности-
 колготня колгот, юбка узкая.

 На закат закатится пластиночка
 черным солнцем - нимба патефонного,
 с ним бы ты - девчёнка хворостиночка,
 а со мной - поди - жена законная!

 Но падеж не тот! Но пробежка- в пот,
 да одёжка вот -мира шаткого.
 Что ж такое прёт? Сам собою-кот?
 Как же много в тебе кошачьего!

 Ты достанешь апельсины, яблоки ,
 и не скажешь даже, что простила мне,
 ты уйдешь в себя, будто в облако,
 ангелица с крылами простынными.

 Я проснусь. Увижу- грива рыжая-
 на подушке- кобылицы -бликами,
 в эту ночь, наверно, все же ближе я
 стал тебе, со всеми -то уликами.

 И улиткою наш быт опять потащится.
 Обнулится все... Ты не волнуйся!
 Лишь в ментовке со стены таращится
 буду. Мол, ушел-и не вернулся.

 *СМОГ - Самое Молодое Общество Гениев, организовано Леонидом Губановым в 1965 г.

Криогенный сон вождей
«Команды таких кораблей помещались в криогенный сон до момента достижения судном цели…»
  Случайная цитата


 Что видит вождь во сне своём –
 таком глубоком, криогенном,
 себя с Надюшею вдвоём,
 в ком он не мог воскреснуть геном?

 Отец народов- космонавт
 чем грезит, снов планктон фильтруя,
 пока играет вора Гафт,
 а я вот с «клавою» флиртую?

 Вожди чего-то вожделеют
 или им всё ж по параллаксу,
 что пролетариев желе
 в космогенезе только клякса?

 Допустим, разбудили их
 в недальнем дважды ноль семнадцатом,
 чтоб в революционный вихрь
 они нырнули без сомнений.

 И кто ж тогда нам будет вождь-
 неужто снова Джугашвили,
 или сыгравший –и похож!-
 нам Воланда Басилашвили?

 Неуж  кумиром  миллионов
 опять Ульянов станет Ленин
 или же всё-таки Лимонов,
 читающий его без лени?

 В жилетке куцонькой Ильич,
 в кургузом кителе Иосиф,
 что, если  снова кинут кличь,
 и все - за ними-без вопросов?

 Семинарист и адвокат –
 сплав казуистики и веры,
 и –капиталу  штык в  бока,
 забыв приличные манеры?
 
 Бокал поднимем за народ,
 за наш  великий древнерусский
  и к мавзолею вновь -в наряд,
 навзрыд- по каменному брусу?

 Куда, уснув, летят вожди,
 и в миг какой они проснутся?
 Ещё ответят. Подожди.
 На площадях уже беснуются.
 2011

Гимн контрреволюционера

Покажут Штаты нам когда фиг,
 и вместо фени финик вызреет,
 к нам эмигрирует Каддафи,
 ливийский вождь в преклонном возрасте.

 К нам завезут его с туристами
 на самолетах эмчеэса
 с его морщинами гористыми,
 с усами Химкинского леса.

 Когда трубу мы вставим Западу,
 чтоб захлебнулись до скончания,
 тогда преодолеем засуху-
 лес не горит,  кочан крепчает.

 Чечен  - в горах? Бербер - в Сахаре?
 Иль одногорбый мавзолей?
 А  на верблюжьей мудрой харе
 следы духовных мозолЕй.

 Лоб – пяткой  древнего пророка,
 нос- революционный гимн,
 все это, может быть, старо, как,
 входя в парную, быть нагим.

 А ну, друзья, поддайте пару,
 ты, да  МубАрак-корешок
 на каменку моей Сахары,
 чтобы пробрало до кишок! 

 Чтобы Каир - на нашу площадь,
 чтобы –менты - водой из шайки,
 чтобы кумир - чего тут проще!-
 всё же не в роли попрошайки!

 Ему не след чего-то клянчить,
 будь это власть, заводы, пашни,
 ведь он же не какой-то Клинтон,
 попавшийся на пошлых шашнях!

 Не зря писал в «Зелёной книге»
 о всём, что будет, - наперёд
 и о санадальи шоркал ноги
 в заветной вере: он придет!

 Пропьем последний доллар в баре,
 с тобою, вождь, чего тут проще!
 Когда в  цене подскочит баррель,
 народ  не вывести на площадь!

Приворотница

Я уносил тебя в ближайший лес-
 и эта ноша мне была не в тягость,
 я задыхался от твоих волос,
 в которые была ты, словно в тогу

 одета.И как будто на алтарь
 укладывал тебя на мхов перину-
 Тарзан твой, твой индеец, твой дикарь,
 чтоб в жертву принести тебя ПерУну.

 А ,может, все же это ты -меня,
 маня в чащобу леса непроглядную,
 где я уже не взвижу света дня,
 кули таскавший в нашу ночь калядную.

 А в тех кулях моих больших, Вакулиных-
 черт да разрыв-слова для приворота,
 с утра похмелье пьяного загула
 да тихий скрип  Оксаниных ворот.

 Ударит, пыхнув, молния в алатрь.
 Лежу нагой на скользком ,хладном камне.
 Заносишь нож, как то бывало встарь,
 но это всё -таки, скажи, на кой мне?

 Вот почему - несу тебя по лЕсу
 принцессу ли, колдунью -приворотницу?
 несу, не замечая даже веса,
 но выскользнешь русалкою в болотце.

 
Монолог читателя Грина

 Гринь, я Грина начитался,
 что обменян на тряпьё,
 ты, Гришуня, не печалься,
 не такое я трепло,
 чтобы плыть под парусами
 или бегать по волнам...
 Ветер балует трусами-
 это не пристало нам.

 На прищепках парус алый
 предрассветной простыни,
 я ведь только щепка малая,
 в волнах водной пУстыни,
 перерезанных веревкой,
 даль синЯ и голубА-
 знаю спутался с воровкой,
 но такая, вишь, судьба.

 Эх голубушка, завскладом!
 Спиртик наш протирочный!
 Да к тому ж ещё с окладом,
 с фляжечкой притыренной,
 а в той фляжке-Сочи, пляжи,
 вот в чём, Гринь, пойми ты соль,
 как -то неудобно даже,
 чтоб такая мне Ассоль.

 За корабликом, кораблик-
 а на кой бы вроде хрен!-
 нас ментам  поймать пора бы-
 но и я ведь не Лонгрен,
 чтоб гангреною мечтаний
 поражать девичий ум,
 так вот мы с матаней Таней
 торговали, милый кум.

 Вот уже, как будто кливер-
 дача, брамселем -"Жигуль",
 справил новенький пуловер,
 на цепочечке питбуль.
 Золотишко в трюм трюмо
 да косметику французскую,
 да коньяк, да эскимо,
 да и музычку нерусскую.

 Мы под пальмами в СочАх,
 греемся понятно, греисто,
 тоник с джином, Таня с сыном,
 выпьем -да еще по сто!
 Алый парус? Нет околыш
 на фуражке у мента!
 "Вам соцсобственность доколь уж
 воровать?" - и от винта.

 Ой, вы волны за кормою,
 ой, ты вымбовка с бушпритом,
 вот пока ты здесь с кумою,
 в КПЗуху мы пошли.
 Это всё не показуха,
 не шелка -на поруса,
 вот такая, брат, непруха,
 дальше-раскумекай сам...

  11.09.2010 09:37 


Маневры. Банкет

                Анрею Ж.   

 Полковник* с похмелья как будто покойник,
 но быть адекватным велит обстановка.
 Он выглядит неверотяно спокойным.
 Военная хитрость? Разведки уловка?

 От ветки до ветки струною растяжка,
 а боль в голове разрывною гранатой,
 и не было б так вот мучительно тяжко,
 когда б "Пепси-колой" стреляло бы НАТО.

 Но если ты рыцарь - из танка по маврам
 как будто мечом сарацинов карая...
 Кому же обязан ты этим маневром ,
 таким вот манером -от края до края

 стола всё тарелки, как - противотанковые,
 бутылки торчат разрывными, осколочными,
 закуски теснятся -толпой у Останкино,
 и знай себе пью, не хмелея ни сколечко?

 Не из мемуаров ли Гудериана,
 которые мирно кладешь под подушку,
 попев под гитару про атамана,
 и в сон погружаясь в обнимку с подружкой.

 Пусть даже и с верною, как Жозефина,
 женою, до Польши ещё, до Варшавы,
 не выпив ни капли клико из графина,
 чтоб трезвым, как стеклышко, -всё ради славы.

 Ведь вовсе пока что не Ватерлоо,
 не Прохоровка, где, как шашлык, пропекло,
 и не Чудское, где так тяжело,о!-
 тонул ты, ломая фужеров стекло,

 как лёд, что просел под напром тевтонов-
 копыта да рыцарей пьяных броня,
 и вот, как в Урале Чапай, они тонут,
 бросая мечи и знамена  роняя.

 И снова с утра ты бодрей Бонапарта,
 ковыль полигонный, как будто плюмаж
 на том треуголе, чья клином на карту
 тень ляжет, когда  ты ударишься в раж.

 Кутузова лень и прищур Чингисхана.
 Неистовей даже слонов Ганнибала,
 С утра все же принял на грудь полстакана.
 Сиянье ухмылки.Оскал каннибала.

 С таким вот с тобою мне спится спокойно,
 я знаю, любой упреждая удар,
 ты танки направишь как надо   полковник,
 похмельных паров поборовши угар.

 А враг ведь не дремлет в своих капанирах,
 он тоже ведь виски без содовой пьёт,
 и вот  по  приказам своих командиров,
 по нашим порядкам прицельными бьёт.

 Так что же! Ударим прямою наводкой,
 пока возле рта не усох бутерброд,
 снаряд вылетает с поправкой на водку,
 и вражья  пехота уже не пройдёт.

 


 2011

Без вести пропавший

 Когда в заложники берут-
 в Бейруте или же в Юрге,
 знай, террорист и лих, и крут,
 и даже если боль в ноге,
 беги, втянувши в плечи голову,
 ложись, когда кричат: "Лежать!",
 и вот уже повсюду-горы,
 и вобщем -некуда бежать.

 На голове мешок, как шок,
 пинок под зад. Держись братишка!
 И пронимает до кишок
 мысль -это всё-таки не книжка,
 прочитанная перед сном,
 не сон, а явь- и ты заложник,
 и мысль лишь только об одном:
 "Какая лажа!"

 Ты о войне хотел писать
 и в кадре быть телеэкранном?
 Но жизнь твоя, моя краса,
 для снайпера, как то ни странно,
 только подвижная мишень,
 в толпе, в кипенье смуты вечной,
 затоптан будешь , как Мишел,*
 не битломанами, конечно.

 Так что пригнись, когда велят,
 не дёргайся, дыши поглубже,
 а репортаж-на кой те ляд,
 тебе, заложнику, он нужен?
 Пока оценят-сколько стоишь,
 не помышляй, чтобы дать дёру,
 а если только вдруг заспоришь,
 напорешься на пулю - дуру.

 И вот ты всё-таки в эфире,
 твой голос и твой кинокадр,
 нет, то - не из воздушки в тире,
 а Грозный или Кандагар.
 Багдад то или деревушка,
 где в злачной яме умирал,
 у "духа" гордого мушке,
 иль на уме у генерала.

 Ты без вести пропал. Исчез.
 Бесследно канул. Растворился.
 И даже детективщик Чейз
 такого бы не сотворил.
 Молчит примятая трава
 в том месте, где ступил на мину.
 Отрезанная голова.
 Штурм Грозного, дворца ль амина?

 Твой микрофон в твоёй руке
 оторванной, а не граната.
 У горизонта в далеке
 пыля, уходят танки НАТО.
 И телекамиера в пыли
 слепит глаза, сверкая бликом,
 пока начдив не скажет "Пли!",
 чтоб уничтожить все улики.


  *"Мишел" -героиня песни  Beatles, посвященной бортпроводнице, затоптанной фаннатами на аэродроме.

Витражных дел мастеру

 Когда витраж впадает в раж,
 чтоб ткать на стенах гобелены,
 ты в латах весь, стоишь, как страж,
 у врат  зияющей вселенной.

 Селена светит или звёзд
 лучи шуршат в утробах  трубных
 иль пО небу кометы хвост,-
 тот  караул нести не трудно.

 Всё это бликованье жизни,
 всех этих красок  перегонка,
 лишь луч, явившийся из линзы,
 в руках беспечного ребёнка.

 Что фуга! Только стружка плотника,
 бегущая из- под фуганка,
 когда уже два потных латника
 в затылок дышат на Таганке.

 Соседство стекол и свинца,
 как краски в буквице заглавной…
 И вот Архангел шлёт гонца.
 И  цепенеет воск оплавленный.   

 И льётся песня а капелла
 до каппилярровой прожилки, 
 и ввысь возносит как пропеллер,
 чтоб путь по небу проложить.

 2.июнь.2010 г.

Васька да Гама

 Летнее утро. Ты спишь и не слышишь—
 как частый дождь барабанит по крыше.
 И как на кухне бесчинствуют мыши
 возле хвоста кота.
 Кот обленился. Не ловит мышей.
 Ваську пора б уже выгнать взашей.
 Только куда ж он бедняга пойдет
 наш постаревший кот?

 Летнее утро, как сон или сказка,
 что намурлыкал премудрый наш Васька,
 поначитавшийся книжек про тайны,
 понализавшийся жирной сметаны.
 Дождь тарабанит по крыше, как гамма.
 Васька да Гама! Васька да Гама!
 Прам – пара- рям-пара-рям-парарям.
 Где, по каким ты шатался морям?

 Щурит котище пиратский свой глаз.
 Щас он начнет свой дурацкий рассказ.
 Как очутился в колбасной стране,
 как побывал на мышиной войне,
 как брал чердак наш на абордаж,
 в соседском курятнике устроил кураж,
 как со стола опрокинул компот,
 как понаделал всяких хлопот.

 Это не кот. Это кот – полиглот.
 Он живет на свете уже лет пятьсот.
 Кот –гуманист . Кот-пианист.
 Хора кошачьего видный солист.
 Мышкины книжки он любит читать,
 в мышиные машинки он любит играть,
 рассказывать мышатам колбасные побаски,
 и строить юным мышкам красивые глазки.

 Летнее утро. Ты спишь и не слышишь,
 как частый дождь барабанит по крыше,
 и как по грядкам, играя с ним в прятки
 ветер колышет морковные прядки.
 Спи, моя милая. Кот стережет.
 Вырастет ягода – сварим компот.
 Новый. Вишневый. А стаи мышей
 Васька, конечно, прогонит взашей.

 прошу прощения за недомяуканную песенку.


2011

Хрущёв за мемуарами

Доедено всё и допито,
 и в животе урчит пока,
 берется всё ж Хрущёв Никита
 за чтение ПастернакА.

 За что же Нобелевку дали,
 ему , а всё же не тебе? -
 и вот страна в сплошном скандале,
 диссидентура и т.д.

 И вот ты сам сидишь на даче,
 как бы большой поэт-охальник,
 а был ведь пламенней, чем дуче,
 но вот и сам в князьях опальных.

 Столетье с лишним - не вчера,
 но сила прежнаяя в соблазне,
 хоть эта истина стара,
 не кануть навсегда в маразме.

 И Леонидыч-Пастернак,о!
 И балагур застольный Брежнев,
 тебя обставили, однако,
 а ты опять в пределах прежних!

 Одышка. Шляпа набекрень -
 надиктовать бы мемуары,
 а тут такая лезет хрень-
 какие, брацы, гонорары?

 Когда в башке сплошной сорняк-
 бардак, грохочущая слякоть,
 и лезет строчкой Пастернак,
 чтобы чернил достать и плакать,

 какие мысли для веков,
 какие Гамлету подмостки,
 видать всех нас удел таков-
 писать хотя бы для отмазки.

 Думал угроблен будет разом,
 но всё же уцелел  подиш -ка!
 И словно в поле кукуруза,
 "Доктор Живаго" под подушкой.


Бабочка Набокова

 …Но узнавали от двоих, троих - от всех,
 от тех, кто знал – не для утех его успех,
 а для искусства и  харизмы, -
 итогом преломленья в призме,
 событий, стран, мелодий, ритмов,
 слиянья и дробленья атомов,
 да и патологоанатомов
 труды фундаментом легли,
 в основу этих достижений.
 Итог -  «Людей и положений»
 не Скрябин даже и не Бах,-
 в дождевике и сапогах,
 не ясный ум, не духа бодрость,
 не кантианская премудрость,
 закопанная в грядки строф,
 а просто жил - и был таков.

 Неужто с посохом, Андрей,
 вслед за Борисом Леонидычем
 из переделкинских Бродвеев,
 из переделок всех-на выдачу,
 из бытия -в небытие,
 с сачком - за бабочкой Набокова?
 И всё опять - наитие?
 Вы в том, конечно, дока! 
 То не февраль, чтобы –навзрыд,
 чтобы достать чернил и плакать,
 какой цветенья млечный взрыв!
 То вам за схиму слова плата.
 Россия  вся - одним венком
 черемух, яблонь и сиреней.
 Опять рок-опера в «Ленкоме»-
 итог борений и горений.

 Гори, гори звезда цветенья
 романсово- архитектурная,
 среди воспрянувших растений
 сопранами колоратурными.
 Тот тихий шепот   в микрофон,
 не перекроют децибелы,
 земной закончен марафон
 и вот идет в хламиде белой.
 Как нимбошлемный  астронавт,
 шлюзуясь в  полумрак  отсека,
 навеки уводя всех   нас
 от всех генсеков и Гобсеков,
 не Кант, конечно, не Бальзак,
 и не базальт какой науки,
 но весь-поэзии азарт,
 но весь -побег от суки- скуки.

 Лабайте. Шарфик –не петля.
 Пускай пиджак-белее амфоры.
 А слово не доноса для,
 а для любви и для метафоры.
 Пижонство только отблеск шанса
 на чьи-то пальмы и «Пежо»,
 нет, он не стал американцем,
 хоть и предание свежо…
 Земле –земное, бугам - бугово.
 Поэта - в вечность! То потеха ли?
 И - вслед  за бабочкой Набокова…
 Отсчет закончен. Всё. Поехали!

 2. июнь. 2010 г

Ода пятизвёздочному

Спасибо, Леонид Ильич-
 ты как коньяк с пятью звездАми,
 хоть был на вид ты старый хрыч,
 но тем дубовей вкус с годами,
 чем дольше в бочке заперт спирт,
 чем обручами крепче скован,
 а что во хмЕле разум спит,
 ну так чего же в том такого!

 Спасибо за мальчишник наш
 в общаге, где стукач сквозь слезы
 признался, что и он -алкаш,
 я с этой похвалы не слезу,
 поскольку если б не запрет
 на Пастернака с Мандельштамом,
 тогда б зачем бы рыл, как крот,
 стукач, пока ты речи шамкал?

 Если б не Суслов и не ты,
 тогда зачем бы мне жениться
 три раза? Да и остроты
 той не было бы с Солженицыным.
 
А друг мой как и ты -герой,
 пять раз он слушал Мендельсона,
 воюя с книжною горой,
 настырней древнего масона.

 О чернокнижные дела!
 О многожонство из застоя-
 кого ждала, кому дала? -
 мы этой формулой простою
 поверили наш развитОй
 социализЬм наш дубоватый,
 а ты, разве с вакханкой той,
 в общаге не скрипел кроватью?

 Но чтобы потребить коньяк,
 который всё же пах клопами,
 любвеобилен , как маньяк,
 я шел Учителя стопами.
 Он тоже женщин не чурался,
 бровями их приворожив,
 и быть внимательным старался
 пока был хоть немного жив.

 Совокупляяся с Трибуной,
 он мощный фаллос микрофонный,
 совсем как Муссолини буйный
 мусолил речью не для фона,
 а для того, чтоб облобызать
 могли Америку ракетой,
 и это тоже , так сказать,
 с маниакальностью отпетой.

 Вот в пятизвездочных уже
 теперь мы нежимся отелях,
 а ведь не лучше, а хужей
 нам стало- бодрости нет в теле.
 Наверно, пятую звезду
 нести, как кляче - с грузом санки,
 хоть фигуристочка на льду
 ну прямо лебедем Сен-Санза!

 Пять звезд под горлышком-налить -
 и наслаждаться терпким вкусом,
 а ведь могли же Запад злить,
 а это тоже ведь искусство.
 Так спи в могиле вождь ленивый,
 настоянный застоем лет,
 покуда колосятся нивы,
 увы, тебе замены нет.

 Покуда виноград в давильне
 пускает, пенясь, пьяный сок,
 тебя припомню я невольно,
 твой баритонистый басок,
 твою вихляющую челюсть,
 причмокиванья на весь мир...
 Какой спектакль! Какая прелесть!
 Ни дать ни взять-Вильям Шекспир!


2011

Еще Сиду Баррету

Пощады больше не проси,
 когда маразм нахлынет разом,
 не выпускаются шассИ,
 и значит твой крылатый разум
 на землю рухнет цепеллином,
 чтоб охватил его пожар,
 по землям двигаясь целинным,
 охватывая весь Земшар.

 На ферме было то, в Вудстоке-
 не Казахтсан, не Бараба,
 гитара Хендрикса дистошно
 солировала. Барабан
 долбил, чтоб темечко пробить
 насквозь -подобъем скважин газовых,
 захлебывался ритмом бит,
 уже после мелодий джазовых.

 Они - в кайфы, в мелодий глюки,
 а мы пахать и плавить сталь,
 но всё равно, смотри, подлюки,
 не доглядел товарищ Сталин!
 Куда смотрели Черчилль с Рузвельтом,
 куда завел Хрущёв речами?
 С социализмом нашим рАзвитым,
 с оралами да и с мечами.

 Пока они винил пилили,
 мы пили водочку, рыдая,
 летели в космос, лес валили...
 И вот сгораю от стыда я-
 перепилили нас жестоко
 не чугуна , не угля дОбычей,
 а тем, что, собравшись в Вудстоке,
 балдели , кайф ловя, и оба , чей,

 был кайф сильней, чем даже Кафки
 сюжет и даже сальвадористей
 Дали, совсем другие плавки*
 в виду имели -гимн задористый
 блаженных хиппи распевая,
 впадая в непомерный транс,
 пока мы, водку распивая,
 следили путь ракетных трасс.
 

 *"Вся сила в плавках"- газетный заголовок тех лет.

Сиду Баррету

Играй, коль вынул страт из коффра,
 не это вот ну так иное,
 когда уже в постели кофе,
 не грех бы повторить ночное.

 Пусть даже ты уже , как Баррет,*
 не помнишь даже песни собственной,
 но стерва та в вечернем баре,
 коленом манит, дразнит сОсками.

 Прильни, как будто к микрофону,
 чтоб по шнуру до вдохновения
 бежали звуки какофонии,
 слагаясь в чудные мгновения.

 Ведь ты любил, любовь  быть может,
 когда, она лягнёт ногой,
 когда туфлЁй по морде вмажет,
 за то, что ты , а не другой.

 Продрогший, сунешь в коффр гитару,
 из кепки мелочь - по карманам,
 ты все-таки, такой же старый,
 как рок-н-ролл. К чему обманом

 себя дразнить? Парнишка - рэпер
 ухмылкою одарит, походя,
 объятьями с подружкой скрепит
 свой приговор. И прыгнув, в пах

 ударом точным , каратистским
 уронит наземь динозавра...
 Воображение артиста?
 Ну , ладно, трахайтесь! До завтра!

 На том же месте , в том же сквере
 я вам сыграю из "Лед Зеппелин",
 и как бы не было мне скверно,
 пару запилов, если зАпили

 другие рокеры пока что,
 пока блюзмены где -то в ломке,
 буду прокачивать, покачиваясь,
 как водочка в трясучей рюмке.
 * Сид Баррет -гуру основатель группы "Пинк Флойд", затем из неё выпавший.


Развод с Музой

Похоже, что вОрами приняты меры,
 стволы порассованы по кобурам,
 до киллерской пули -последние метры,
 под пяткой банана скользит кожура.

 Конечно же, это ужасная пытка-
 попытка хоть как-то ещё устоять,
 когда уже навзничь ты весь -без остатка,
 и оптика оптом берется сиять.

 Как будто бликующий солнечный зайчик
 к тебе скаканул - и прищуренный глаз
 вставляется щелью в большую мозаику,
 и лучик от блика, как будто игла.

 Немало валялось банановых корок,
 а надо же - все ж ты на ту наступил,
 за коей следил из-за спущенных шторок
 какой-то тебя заказавший дебил.

 И вот твой затылок проломлен бордюром
 всем дурам на радость давно  нелюбимым.
 Зачем тратить пулю? И портить прищуром
 лицо-ведь морщины ж потом по любому!

 Ведь кто заказать мог? Ну разве жена
 чужая, какая музейная Муза,
 когда недолюбишь какую-хана,
 хоть даже -секрет для законного мужа.

 И вот из винтовки, что собрана ловко
 из зонтика ручки и логики дамской,
 она тебе целится прямо в головку,
 конечно же с мыслию тайной:"Отдамся!"

 Но корка банана ей в помощь , конечно,
 и пуля помады -назад в патронтаж,
 а так бы , бесспорно, свинчаткой конической
 вогнала б себя в сексуальнейший раж.

 Но сказано -шкурка! Задёрнута шторка,
 и муж на диване, такой бонвиван,
 и думает Муза -куда бы заторкать
 рожка АКМа железный банан.

 К чему ей улика -ведь мчится следак,
 чтоб все ж поискать в этом руку хамаса ,
 а вдруг он увидит-зияет чердак
 откуда стреляли, чтоб все ж не промазать?

 Террор паранджи поражает прицельностью
 и это , конечно, воспел Голливуд...
 Но с Музой развод после сцены постельной,
 как будто  с похмелья болит голова.
      2011

Баллада о приёме в СП

Когда в писательский союз
 единогласно принимали,
 уже играл я джаз и блюз
 да и понаписал немало.

 Страна готовилась к тому,
 чтобы распасться на кусочки,
 а кто-то всё ж ваял талмуд
 и собирал до кучи строчки.

 Голосовали фронтовик-
 и юморист, и деревенщик,
 был светел под обложкой лик,
 а мог бы ведь писать поменьше.

 Тогда, глядишь, из танков бы
 не стрельнули по Дому Белому,
 но результаты таковы...
 Я прикупил конечно "белую"-

 не больше ящика-снарядам
 подобные бутылки в ход
 пошли, и со стаканом рядом
 лежал на книжке бутерброд.

 И в рот, конечно, лезли речи,
 стоял в очередях народ,
 и можно было даже резче
 писать, когда чего нарыть

 из компроматов, обличая,
 совсем как юморист с сатириком,
 но как -то так , совсем нечаянно,
 заделался я всё же лириком.

 Уже среди груздей с огурчиками
 лежала голова повесы,
 и голосочком тонким Гурченки 
 уже запела поэтесса.

 Уже с поэтом -сибирятником
 мы сбегали ещё за водочкой,
 и критик, глядя сибаритом,
 завёл интересант с молодочкой.

 Уже писатель детских книжек
 поссать три раза в туалет
 сходил. И был  к детишкам ближе
 чем в книжках -много много лет.

 И тут, пришестиструнив бОрзую,
 я блюзанул совсем ни кстати,
 и ожила кусучей гюрзою
 вдруг голова в моём салате.

 Произносивший тост фантаст,
 оцепенел кабиной лунною,
 услышав этот самый "жаст"*,
 а не Огинского иль "Лунную".

 Он жест готовясь сделать ручкой,
 как бы Солярис затуманился,
 созревши сделать, чтоб как лучше,
 но как бы вмиг примарсианился.
 
 Ведь рыкнул ветеран СП -
 певец колхозного, навозного:
 "Про что он будет песни петь?"
 И чем -то вроде ИванГрозного

 завис над сыном,-ярь и дурь,
 желая превратить в останки...
 И тут же грянуло из дул -
 то в Белый Дом стреляли танки.

 "Сольют меня иль не сольют,
 за мои вражеские происки?"-
 подумал я. То был солют
 приёма в честь? Или на прииске

 золотоносных жил талантов
 шурфы взрывали, блин, старатели?
 И вроде рухнувших атлантов
 лежали под столом писатели.

 * Сегодня он играет жаст,
 а завтра родину продаст...(Афоризм шестидесятых).

Баллада об отлетевшем времени

Мне кажется порою, что салаги
 с корявых не пришедшие полей,
 в другое время сгнили бы в ГУЛАГе,
 переродясь в дебелых дембелей.

 А я сбежал салагой в самоволку
 не  журавлём в России небеса,
 в шинели без ремня – пугливым волком,
 а на ногах, как гири, –торбаса

 кирзОвые. На Омской пересылке,
 где  так же и Колчак, и Достоевский
 мурыжились… « А все ж не закосил ты!»-
 сказал мне позже ты. Что достаётся

 кому... Геройство-вам, а мне-  обозы.
 Кто – в штрафники, а кто –то - в писаря…
 Часы с гражданки…Тяжкая обуза.
 Домой их сплавить надо втихаря. 

 Гамзатов подвернулся в ближнем книжном
 и, вырезав в нем по размеру дырку,
 под взглядом почтальонши дивно нежным,
 туда я свои часики затыркал.

 Летела в Н-ск с часами бандероль,
 в то время, как меня несло на Запад,
 шпионка - мама назвала пароль –
 и выдали с браслетиком назад.

 Расстройство для сержантов –дембелей-
 салага, а ничем не обраслечен,
 и  потому  от  злобы  дебилеют,-
 да и наряд на кухню обеспечен.

 И вот я в карауле на часах,
 штык-нож тревожной стрелкой -к «акаэму».
 И что же? Вижу в звёздных небесах
 парят  мои  часы совсем по Лему.

 Стекло от циферблата –  шлем пилота,
 браслеты – крылья звёздных батарей,
 да , созданы, конечно, для полета,
 и плац, и  танк, и   даже БТР.

 О, тики-, мои, -таки позолоченные!
 Вас папа аккуратно заводил.
 О вы, секунды временем заглоченные,
 уж лучше б в караул я не ходил!



Обвинение ясновидцу
Горбачев Юрий
  “ ..он был приобщен к некоторым понятиям Каббалы. Фюрер хочет быть в  магических отношениях со Вселенной, поэтому он окружает себя прорицателями и считает астрологию настоящей наукой… Он экспериментировал с магическими действиями символа и ритуала. Его также вдохновляли идеи Ордена иезуитов…”
                “Секрет власти Гитлера”, Жан Грофье, цитируется по книге  Вернера Жерсона “Нацизм—тайное общество”




                “Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
                Ни кровавых костей в колесе…”               

                Осип Мандельштам

 Зачем,  запершись среди чучел и книг,
 ты пальцем водил по листам пожелтевшим,
 зачем, приказавши иголкам: “Проткни!”
 их в кукол втыкал восковых, мстя за тех, кто
 костями хрустел в  круговом   колесе,
 с властями не сладив в усладе гордыни,
 ведь жизнь их не стоила пары песет
 и прежде, тем более стоит ли  ныне?

 Зачем  предрекал ты и войны, и мор,
 зачем ты чертил непонятные знаки,
 и в колбах варил из  цианистых  смол
 питье и на небе крутил зодиаки
 не так, как нам надо, а наоборот,
 гадая на венчиках бледных ромашек,
 зачем ты раскладывал карты Тарот,
 чтоб тень предсказанья легла до Ламанша?

 Пока ты скрипучий листал фолиант,
 вскрыв ржавые скрепы запретных застежек,
 мы гибли, до крохи доев провиант,
 не ведая—как и не зная - за что же?
 Пока ты, колдуя, бубнил заклинанья,
 состарились, ведьмами став, маркитантки. 
 Напрасны   великих   стратегов  старанья-
 рассыпались в прах проржавевшие танки.

 Да, ты подсыпал, подливал,  волховал,
 жег ногти,читал на санскрите про Шамбалу,
 чтоб  нас твоим словом  косило   вповал,
 в окопах  Майкопа, в   геенне   генштаба ли,
 чтоб мы не могли –никуда и никак,
 в болотах увязнув грудей проституткиных,
 не ты ли слепил и его  двойника
 из прошлого к нам через стенку простукавшись?

 И ты проломился сквозь  черную брешь
 в обвалах щебенки, в клубах штукатурки,
 и криком на русском: “ Куда же ты прешь!”
 явился  как будто бы черт из шкатулки.
 Как оползень фресок, как выползень –червь
 из кокона треснувшей   праведной   веры,
 как доводов невод, как    провода   нерв,
 чтоб  в клетку   утискать   дракона рейхсвера.

 И весь трибунал – от  магистра креста
 до  рыцарей храма и  коршунов фюрера,
 бессилен тебе навредить. Не спроста
 возили героев   тележными  фурами    
 в валькирьей упряжке. Но  ночью ведьмачьей
 когда мы  слетимся – кто гол, кто в исподнем,
 к всем  демонам  тьмы и всем книгам   впридачу
 тебя  мы спровадим гореть  в преисподню.
   
 16, октябрь, 2003 г.



В музее бундесвера

 А в  Дрездене , в музее бундесвера такая тишина, как будто в морге.
 «Их верде шиссен», «Хальт» да «Гутен морген», -
 вот весь запас  словесный на немецком, каким владел, читая по  табличкам,
 чтоб прошлое познать без обезлички.
 Вот рыцарь в латах. Вот  «Пантера» с «Тигром», а  это вот, поди ж, - кресты тевтона
 на  «Мессере»…А  вот и многотонный
 кусок подлодки, форма  офицера. Вот фото  Геббельса – его жена и дети,
 и надпись длинная , но все ж куда их деть
 печальные страницы тех ошибок, которые закончились бомбежкой,
 а для меня простой солдатской ложкой?
 Да, ложку я носил за голенищем в том городе , где  Федор Достоевский
 писал  так вдохновенно «Идиота», лишь потому, что каша достается,
 тому, кто носит ложку наготове, как рыцарь  меч
 как мышцы, знойный мачо,
 собою даже с ложкой то-то знача.
 Тому обучен опытным сержантом, гонявшим нас по плацу,
 даже Мышкин и тот, наверно, всё же с ratio
 дружил гораздо более, чем я с той узкой полосой препятствий,
 где приходилось то ползти, то пятиться,
 изображая героизм и ловкость. И, честно говоря, на турнике
 Стены Берлинской предвещал паденье я в тот миг. И никогда уже, ни с кем
 не мог бы помешать однофамильцу, договориться с другом нашим Колем,
 оставить всё как было,  будто с ним вдвоём одною ложкой ели кашу... А коль
 уж говорить совсем по правде – чурался я воинственного духа,
 законсервированного, как тушёнка в банках, в музеных залах, где Война-Старуха,
 нам скалилась зубами всех столетий, изображая из себя молодку,
 и демонстрировала нам свою подлодку,
 уже без капитана и акустика,
 внутрь заглянул, а там –поймите –пусто!

 
 8 май. 2010 г.




Фугас и орган

 Когда фугас ударил в кирху, как бы киркой в каменоломне,
 вдруг загудел орган и вспомнил, как он играл когда-то фугу.
 Он  «взял» аккорд без органиста, сказать пытаясь что-то с болью,
 но  не услышан был Vox Dues* в кромешной  канонаде боя.


 *Vox Dues  - Голос Бога(лат.), нижние, басовые  голоса в фуге.

  Реквием на губной гармошке
Горбачев Юрий
 Играла метель на гармошке весёлого Ганса,
 на жизнь  не оставив ему ни малейшего шанса.
 Так губы по-детски  в блаженной  улыбке сложились,
 как будто и впрямь ему весело очень служилось.

 Склонялись стратеги над картою смертного боя.
 Он бросил свой «Шмайссер». Губную гармошку с собою,
 туда прихватив, где  ни танков, ни лютых морозов,
 где будет он вновь целовать кареглазую Розу.

 8.2010 г.

Солдат и Ангел


 Вишнёвую ветку обрезал осколок снаряда,
 солдат её поднял. Она обернулась пером.
 И понял он - это не дерево вешнее - рядом,
 а ангел от смерти его заслонивший крылом.

 8.2010.

Прорицание

 Известно ли вам, о, мсье Гильотен,
 что в вашей машине  аршины пророчеств,
 что голос гадалки, пройдя через стены
 Бастилии, ставит решающий росчерк
 в скрипучих листах приговора суда?
 Конечно, не всё, Гильотен, так буквально;
 и все ж колебанье меж “нет” или “да,”
 как правило, милый механик, фатально!

 Поэтому, бросив на чашу весов
 хотя бы два слова, хотя бы соринку,
 мы лезвием – с маху -  тяжелый засов
 роняем на шею Жюльена Сореля,
 чтоб, свет отсекая от сумрачной тьмы,
 отправить все мысли на днище корзины,
 и дух, отворяя из тесной тюрьмы,
 послать его в спальню самой Жозефины.

 Он явится к ней. Будет спать Бонапарт,
 спиной отвернувшись, ногой как клюкой
 упершись  в живот ей, под грохот петард
 вповал  отрубившись  с двух рюмок клико. 
 Муж будет валяться, как  под Ватерлоо
 пол-трупа в соседстве от конского крупа,
 тогда-то и явится он, как назло,
 как в тайне—в кафтане, с отрубленной вкупе

 своей головой. И скатясь на колени
 тебе, Жозефина, промолвит: “ Люблю!”,
 даруя  свеченье чудесных мгновений,
 когда б не диктатор, когда  б не ублю-
 док, которому черный его треугол
 дороже твоей междуножной бархотки;
 когда же в тебя, как в Египет вошел,
 то шоркал грубее пеньковой вихотки!
 
 О, нежность отрубленной той головы,
 уткнувшейся носом, как в день машкерада,-
 средь мошек вельможных роящихся –вы,
 когда уже – замуж, а вроде –не рада!
 Нос маски , как башня, как  флюс, как  рапира,
 что если не в ножнах, то  мякоть найдет,
 о, серые  губы  дремотного сира,
 в тот час когда  пьян, как французский народ!

 Волос моих длинных – в крови—щекотанье,
 шелк  юной щеки , над губою пушок,
 сильнее пророчеств, верней заклинанья,
 и крепче, чем  в перстне твоем порошок.
 Да,  все это будет скандальней Стендаля,
 отдаться   кандальнику, как  де ля Моль,
 Бастилии стены   нежнейшим   стенаньем,
 сгорая от страсти, вконец доломав.

 На грудах кирпичных, на трупах коней,
 на досках  свободы,  - в  овальной струбцине,
 как струп сифилитика, тем и верней-
 стонать, и страшнее чем крик сарацина
 хотеть, в то мгновенье, когда уже свист
 ножа донесется, сорвавшись с веревки,
 сорвать это платье кошмарное с вас,
 в котором, поверьте,  вы хуже воровки!

 Когда уже лезвие входит  в спинной
 мой мозг, я вас вижу  такую ж нагую,
 как если бы с девкой  ядреной, сенной,
 в объятьях   вакханки, в   гусарском  загуле.
 Я вижу, как Энгр или Делакруа 
 касается кисточкой  двух полушарий,
 хвостом горностая, одежды кроя
 не из драпировок, а из инферналий.

 И вот уже - крик, и в корзину летя,
 я  взглядом  ловлю  декольте, словно вспышку.
 Да, я еще жив—и я вижу, дитя,
 с тобой мы  бежим по лужайке, чтоб пташку
 на ветке завидя, ромашковых рюшей
 набрать, - этих кружев на  трусиках  в складках,
 и падаем в травы, с корзинкой    старушку
 заставив прищуриться жутко и гадко.

 И вот я явился. Да я –это он.
 В углу, возле зеркала  ужасов черных,
 такой же безглавый, как бедный Дантон,
 понтонных мостов – мастодонтов
 никчемных  мертвей, после гребаной Березины,
 где я утонул и разбух некрасиво
 за то, что  я кожи твоей белизны
 искал  средь снегов непокорной России.

 Ты чувствуешь – как голова холодна!
 И губы  трепещут, как скользкие рыбы.
 И вот я – в корзине. И вижу со дна,
 как ты наклоняешься, милая, чтобы,
 схватить—и пока я, глазами вращая,
 хриплю, прикасаясь  ресницами щек,
 и  этой мгновенною нежностью -  знаю—
 ты вечность у вечности вырвешь еще.   

 4,ноябрь,2003



Поединок

 Как на радио московском славит Сталина Проханов,
 он сверх плана, как Стаханов, наваял про то романов.
 На гора отвозят книжки  вагонетки, словно уголь,
 метафизика нимфетки ищут тут же через  «Googl».
 Он в своем плаще Браммела( то -не китель Джугашвили),
 словно в сталинской шинели( у Юдашкина пошили)
 шествует  стопой надмирной  знаменитым,  как  Поланик,
 теле-радио кумиром  став и заказных полемик.

 Контркультурней не бывает. Разве только  Шикльгрубер
 с «Майн кампф»  нагексогенил офигенно –зримо больше
 и в Росси  да и в Польше, с Джугашвили - конкурентом  ,
 ну, а если- дальше- больше- всё в угоду комплиментам.
 Микрофон, конечно, включен. В объективах телекамер
 вперен взгляд его колючий. Он ответствен пред веками.
 Тяжелеют его веки, как скрижали – сплошь заветы,
 потекут в турбины реки, если только позовёт он.

 Оппонентом Ерофеев , звать его , понятно, Виктор,
 Он Орфей среди Орфеев и чуть - чуть как будто диктор,
 Виктор «против» диктатуры, Александр, конечно, «за»,
 Не хватает им культуры, отказали тормоза.
 Соловьев к тому ж подначит, как всегда, для остроты,
 ну а как, скажи, иначе? – с плюрализмом мы на «ты».
 Сталин с нами или Виктор Ерофеев среди фей,
 но куда направлен вектор, наших  планов и идей?

 Пусть народ на кнопку давит –балл  в эфире правит бал,
 и Проханов  раком ставит да и Витя зае…
 Где ты, русская красавица? Чтобы не гламурный китель
 мог бы всё - таки понравиться, не апокрифичный Витя…
 Съем свой завтрак,  с аппетитом почитав газету «Завтра»,
 кровь мильонов с эпатажем  наслезят мои газа…
 Может, правда, мы остались там, где правит Чингис-Хан,   
 слышишь, мил-товаришЧь Сталин, дорогой ты наш Проханыч?


© Copyright: Горбачев Юрий, 2011
Монолог читателя Фенимора Купера
Горбачев Юрий
 У  Купера, у Фенимора ,
 скажу я, братцы, вот умора,
 такая тщательность узора,   
 обложки . Я купил вчера,
 сдав  два мешка макулатуры
 в угоду той литературы,
 которую помимо вздора,
 читать я буду до утра.
 Героев стойких пылкий    норов,
 мне по душе. Без разговоров-
 тот томик ну и Кубик Рубика
 я прихватил. Ура, ура!
 Индейца зык и рев быка,
 Дакоты скот- чего приятней?
 Как бы до прерий путь обратный.

 Что, братцы, хорошо сидим?
 Есть что читать, что есть и выпить.
 А если кончится –сдадим
 пушнину. Вон глаза навыкат
 ларёк приема стеклотары-
 приёмщица навродь гитары.

 Я буду главами читать,
 и совмещать квадрат с квадратиком.
 Я буду мыслями витать
 под стать  рок-н-ролловым  фанатикам.
 Питательнейшая среда –
 как бы играю на гитаре я-
 ты только посмотри сюда-
 глаза твои , как два Онтарио,
 и сам я будто "Зверобой"*
 иль Глаз какой-то Соколиный.
 Была ты просто дорогой,
 а станешь джунглевой долиной.

 У Ункаса  одна мечта –
 спасти тебя от томагавка.
 Гурон- не тронет – маета
 мне с ним. Не будет больше гавкать
 соседка за подъездный свет.
 И, ёлы-палы, до помойки
 с ведром не выбежит сосед,
 с весёлой дружеской попойки.
 Да-это он! А мы-то, мы?
 Здесь   не ступали      мокасины!
 А пол , конечно, надо мыть.
 И надо мне до магазина
 слетать стрелою Чингачгука,
 чтоб прикупить немного лука,

 картошки трошки, по талонам,
 две пачки масла, колбасы,
 чтоб было, что жевать гуронам,
 чтоб  каждый был и пьян , и сыт,
 запаса пороха к патронам,
 ведь на охоте, на войне ли –
 не обойдешься без шрапнели.    
 Да и без соли -ни на шаг,
  ведь коли ты добыл бизона,-
 о том узнает  Аризона,
 а кто не с нами, братцы: «Ша!»

 Такого не отснимет «Дефа» -
 де факто – Гойко Митич –вождь,
 я пал в бою, в  Техасе где-то,
 и ты, жена , меня не трожь!
 С утра скальпирован похмельем,
 бюджет семейный на мели.
 Ты покупать мне это зелье,
 родная, больше не вели.

 2010 г.

 * "Зверобой" , название одного из спиртных напитков-хитов 70-80-х.




 Динозавры

 А все же жалко динозавров-
 они почили в день ненастный,
 у них не оказалось –завтра,
 как то же, может быть, у нас.

 А ведь какие были когти,
 какие зубы и клыки,
 и бегали быстрее кошки
 бодаясь, шибче, чем быки!

 Могли бы заседать в парламенте,
 когда бы эволюционно
 сменили некие параметры
 и пожирали бы законно

 друг друга. Маленького большенький,
 как большевик меньшевика,
 а совершенны были, боже, как!
 И вот -лишь  остья костяка.

 Тут не пустяк! Палеонтолог
 нас соберет , чтобы -в музей,
 путь в Космосе далёк и долог,
 и вот –пришелец-ротозей.

 Он смотрит-что же  за уродство?
 Зубов-не видно, крив хребет.
 Так в чем же расы превосходство?
 В том что хвоста в помине нет?

 Он шевельнёт хвостом, оскалясь,
 и , удалясь за край скалы,
 доест всё то, что всё ж осталось-
 деревья, листья и стволы.


 © Copyright: Горбачев Юрий, 2011


 ***

 Переполненный автобус. Заоконный сонный лёд.
 Этот люд не тот, а то бы ну на кой бы ему ляд
 притворяться пассажирами,в блуд впадать, нудеть Бичевскую,
 пахнуть сельдью, гидрожиром, быть кривее Лобачевского.

 Астронавты посленочия,ну куда же вы, куда?
 Нету силы, нету мочи. Остальное – ерунда.
 По отсеку бродит призрак. День. Солярис. Мудрый Лем.
 У меня, пойми, все признаки - ты – свеченье, вспышка клемм.

 Нестабильное создание из нейтрино этих дней,
 снег приходит на свидание к осени. И тем верней
 будет, если полусонный он придет. И в том отрада,
 словно город в невесомости повисает снегопада.

 2007?

 ПОЭЗИЯ ДОЛЖНА БЫТЬ ГЛУПОВАТА

 "А поэзия, прости, Господи, должна быть глуповата."
 Александр Сергеевич Пушкин.

 Поэзия, конечно, глуповата,
 совсем не то, что двигатель Уатта,
 в ней пользы нет. И мощи маловато.
 Да и какая от неё зарплата?

 Заплата что ли на штанах Артюра?
 Палата «дурки»? Или пуля-дура?
 А если даже всё же - от кутюра,
 то это все ж не тот кутюр, который

 без клоунской какой-то мешковатости.
 В нем нет начальственности, нет маршаловатости.
 На «манке» полботинки что ль приманкою?
 Его любовь с любимовской Таганкою?

 Поэзия, понятно, глуповата
 по мненью бесполётного Пилата,
 к тому ж она и противозаконна,
 таков диагноз от Синедриона.

 Поэзия, конечно же, бравада,
 а вот подишь – всегда для зла привада…
 Не разорвут зубищами акульими,
 так равнодушно разроясь по ульям

 квартир и дач, покинут стадионы,
 как мухи жертвенник. О, где ты время оно!?
 Что ж, бизнес-леди, балуйтесь стишатами,
 как в банке чеками, как девки в баньке-шайками.

 Стишок тот - только лишь электрошок
 от паранойи прибыли с рентабельностью.
 В парную, леди? Здесь – костей мешок,
 а там бесштанных бардов- штабель к штабелю.

 Там фрак в крови, а здесь – косоворотка,
 а не ума торговая палата.
 Халат. Улыбка кроткая. Бородка.
 Поэзия, бесспорно, глуповата.

 3.июнь. 210 г.



Археоптерикс

 Возьми хотя б археоптерикса,
 ведь он летать едва умел,
 но сгнил давно  теперь ведь всяко
 да и вконец окаменел.

 Был мил оскалом крокодильчика,
 но вот впечатался в скалу,
 его мы в школе проходили,
 и клюв напоминал пилу.

 Пилил я досточку ножовочкой,
 хотел я в небесах продлится,
 в посёлке нашем поножовщина-
 так просто было обозлиться.

 Крыла проект на карте контурной,
 нервюрина из реек тонких,
 сверял я по картинке контуры-
 и фюзеляж, и перепонки.

 И не для понта я в оврагах
 в неравном споре с тяготением,
 руль высоты в отцовских крагах
 сжав, взмыл- хотя бы на мгновение.

 Недолго то паренье длилось
 и рухнул я на дно овражье,
 и надо мною веселилось
 шпаны дворовой войско вражье.

 И я раскрыв учебник школьный,
 смотрел на птицу недоделанную,
 но все же восхищался что ли
 как будто планера моделью?


 2011