Дом, в котором я жила...

          Эта  картинка в памяти  о моём   детстве  была связана ещё с одним  важным для  моей   ранимой  души  событием.  Как сейчас,  помню   японский дом,  в котором мы жили с матерью ( по моим теперешним подсчётам, мне было тогда 2-3 года)… Я этот дом нарисовала на  разлинованном в клетку листе из тетради и вместе с письмом отослала матери, уже будучи в пятом классе в школе – интернате. На нём, как и в жизни, был изображён    тёмно-серый   деревянный дом в два этажа. Посередине располагалась дверь. Перед нею дощатый настил… А по левую и правую стороны её были видны два окна, разделённые линиями на  9 малюсеньких прямоугольников, верхний –  считался форточкой. Слева окно  указывало на  то, что  с этой стороны жили мы, а  справа – на принадлежность его к квартире тёти Зины – моей крёстной матери.  На листочке с рисунком моею рукой было подписано: «Я нарисовала дом, в котором мы с тобой жили до  детского дома». В ответ на моё письмо   мама написала :  « Дом, который ты нарисовала, моя  миленькая дочурочка, очень похож на  тот, который  стоял по улице Горной, д.9, кВ. 2. Столько лет прошло, а ты помнишь точно всё, как было тогда. Тебе же было  2-3 года».
             Стало быть, и события происшедшие в разные годы и месяцы возле этого  барака или в самом доме, я тоже запомнила хорошо. Особенно те,  которые  однажды   потревожили мою душу, а потом ещё много-много лет бередили старые раны…
               И память фотографически, с некоторыми затемнениями , как на старом снимке, выдаёт один за другим  случаи.   Тогда  мы жили почему-то на втором этаже. В этой комнатушке у нас стояла печурка-буржуйка  на железных ножках. Возле неё был прибит  металлический лист.
                1
     Я часто смотрела  на огонь, который метался за чугунной дверцей   печи. А мама пела мне песню:  «В печку девочка смотрела…». У этой песни  оказался трагический конец:   на девочке загорелось платье, и  маленькая шалунья сгорела…   Мне было очень  жалко  героиню    этого творения городского фольклора, и я боялась  подходить  к   воспетой в песне   виновнице  трагедии – железной «буржуйке».
          Весной,  когда  природа начинали  выказывать  приметы  этого времени года :   люди начинали  раскрывать  окна нараспашку, а хозяйки выходили  с тазиками, наполненными  постиранным бельём, и вывешивали   ветхое   мокрое бельё на веревки, протянутые во дворе.
            Однажды в такое время  мне было очень радостно: внизу мама  развешивает

бельё, вверху, на втором этаже, я  смотрю на маму, ем какой-то сухарь: любимое  моё  «лакомство»; у ног матери  вьётся  наша любимая собачка  Черныш…   Вдруг  я слышу   раздирающий собачий лай , поднимаю глаза на   повозку, запряжённую  лошадьми. И вижу : там в  широкой  сетке  гавкают, рвутся прочь, но не могут это сделать запутавшиеся  бедные  животные – собаки всех мастей. Два мужика с  длинными палками   заталкивают  под  эту сеть ещё выловленных собак. И, о боже, наш Черныш вдруг пополняет  количество эти несчастных… Я кричу :  «Мама! Мама!»   Пытаюсь  предупредить её о том, что  нашу собаку забрали. Она не слышит и переспрашивает «Что? Не слышу…»  Я подскакиваю на подоконник, тянусь на пальчиках ног к форточке, до которой трудно достать… Наконец,  дотягиваюсь до заветного оконца… Кричу:»Мама, нашу собаку    дядьки   схватили!...  Она  услышала, поворачивается,  но на наших глазах    повозка  удаляется..
                2

   Только тут мать  понимает   смысл   выкрикиваемого    мною… Она бежит за  страшной   повозкой,   кричит, плачет… но  живодёры   уезжают… я навсегда запомнила    дорогую потерю… потерю моего  любимого пса… Позже в жизни мне часто ещё пришлось сталкиваться с бесчеловечностью людей к животным… и каждый раз я была бессильна что-либо изменить в этой жизни, где люди  становились  « собаками», а животные – помощниками        особей, называемых  « хомосапиенс».