Просто дыши

Дождь начался внезапно и стремительно, как это часто бывает среди жаркого ясного летнего дня. Всё живое жадно впитывало струящуюся с неба влагу и просыпалось к обновленной жизни. Огромные капли, превращаясь в струйки-ручейки, ползли по оконному стеклу и под яростный барабанный шум от столкновения со стеклом, впивались в землю. Самый обычный процесс, естественный, как сама природа…
Он любил наблюдать его, находясь по ту сторону дождя. Ему всегда было любопытно: что если вывернуть весь дом наизнанку и оказаться там, в полной власти воды. Во что превратятся внутренности этой обители, будучи сдобренными смачной порцией неукротимой водной стихии? Метаморфозы. Он, вообще, любил эксперименты, самые разные, даже те, которым мораль в его консервативном окружении не находила достойного объяснения. И его любимая картина, единственное, как он считал, достояние его комнаты, - во что бы превратилась она, в размытую акварель, поражающую своей аморфностью? Абстракционизм…где-то он слышал об этом, и это явление представлялось ему загадкой, интригой, неизвестностью. Да, пожалуй, он пожертвовал бы даже своей любимой картиной…Но дождь набирал обороты, стараясь заглушить самого себя, а дом стоял надежно и крепко,  не собираясь ничем жертвовать, тем более, своим прочным фундаментом. Наверное, если в природе и бывают компромиссы, то они крайне завуалированы. А эксперименты всякого рода – это нечто совсем уж очеловеченное и чуждое ей…
Рядом поскуливал Шалый. Вот, кому уж точно не была нужна вся эта философия, со всеми её мыслимыми и немыслимыми премудростями. Животное, не смотря на столь юный возраст – 7 месяцев, обладало сверхъестественной интуицией и, в связи с этим, чувствовало, что долгожданная прогулка сегодня отменяется. А значит, Шалый останется сегодня без духовного общения, сопровождаемого теми упоительными спорами и баталиями, которые разгорались между ним и его хозяином в высокой колючей траве по дороге к озеру. Для Шалого всё было просто и незамысловато: если он сверху, значит, он выиграл, значит, он прав! Примитивно-интуитивная логика, но насколько, порой, соответствует она действительности. А еще Шалый умел хранить даже самые сокровенные секреты, которые ему доверял хозяин. Он невинно прятал глаза и, опуская хвост (мол, меня это не касается), плелся на свой излюбленный коврик под письменным столом, если предмет секрета, хотя бы отдаленно, затрагивался в разговоре при непосвященных. Да, Шалому можно было доверять на сто процентов, даже больше, чем себе. Это он знал…Нечасто достигается такое родство душ, когда можно молчать об одном и том же одновременно и просто смотреть на торопящееся в закат солнце, и размышлять: что же такое должно произойти в Солнечной системе, чтобы вдруг начать замечать свою собственную непохожесть на себя прежнего, вчерашнего, изменившегося на целую вечность, по меньшей мере…
Если можно было бы положить на разные чаши весов её гордость и его робость, то прибор застыл бы в вечной неподвижности, так ему казалось…Собирая для нее маргаритки, он представлял в каждом лепестке её ускользающую стеснительную улыбку, вызванную неожиданностью дара. И даже целое поле маргариток не стоило бы для него и одной секунды этой искры. Порой, он трепал Шалого за холку, мучительно ища ответ – что же такое в ней так безнадежно приковало его чувство?! И оправдание как-то все время всплывало с усердным однообразием – в её глазах больше солнца…Его всегда пленило лето, тепло, разомлевшая от солнечных ванн зелень. Но он был твердо уверен, что солнце в ее глазах преломляется  совсем по-иному. И, самое главное, в чем он боялся признаться даже себе, только намеками – в его мечтах это солнце могло быть его собственным, и только его. Метаморфозы, эксперименты. Даже его воображение отступало перед мыслью, что может чувствовать человек, у которого есть собственное солнце? И ничего не нужно выворачивать наизнанку. Просто дыши…
Вряд ли кто-нибудь может с полной уверенностью правильно определить, в какую сторону идти. А заветного камня с надписями на перепутье всё как-то не попадалось. Компас в данном случае, как он полагал, тоже бесполезен.
Частенько раньше он мечтал о приборе, читающем мысли людей. Ему казалось, это было бы воплощенным совершенством – угадывать и предвосхищать желания и поступки людей. Однажды его мечта предательски потерпела фиаско, как раз в ту минуту, когда он, совершенно случайно, узнал мысли своего друга…В тот момент, или чуть позже, он подумал – прощать, это, конечно, важно и благородно…но, вот, если бы при этом можно было еще одновременно забывать…


Долгожданный момент приближался, и, взлелеянный в недрах его фантазий план, должен был разродиться неизбежным осуществлением.
Бабуля, царствие ей небесное, всегда  варила  вишневое  варенье  с косточками, и ему казалось каким-то невероятным волшебством, что сама ягода оставалась такой же наливной, как на ветке, только много слаще. Он наивно полагал, что все эти вишневые деревья в их саду были ручными, взращенными ее руками, поэтому в благодарность одаривали таким чудным лакомством. Обо всем этом он думал, собирая в огромную металлическую блестящую чашу ягоды. Вишни свисали с веток почти гроздьями, но он умышленно срывал по одной и бережно укладывал на дно посудины. Иногда он пробовал их на вкус и, закрыв глаза, ощущал языком бархатистый бок войлочной вишни, перекатывал ее по нёбу от одной щеки до другой, пока, наконец, солнечное тепло ни разливалось внутри ароматным кисло-сладким нектаром. В такие минуты ему казалось, что все его мечты только и ждут момента, чтобы сбыться.
Шалый, по всей видимости, тоже поддерживал его идею, он носился с задорным лаем вокруг деревьев, иногда замирал, повиливая хвостом, и с неподдельным интересом косился наверх.
Как огромные бордовые бусины, поразительно одинаковые, как близнецы (он старался), искусно уложенные, красовались они на ее парте. Казалось, что, пока еще пустой класс, постепенно и неизбежно наполнялся их тонким ароматом и теплом. Он вышел в коридор и уставился в окно на тропинку, ведущую к школе. Этажом выше делали ремонт, но он был уверен, что это стук его сердца. Жаль, что Шалого нет сейчас рядом, - подумал он. Можно было бы немного снять волнение, потрепав его за мягкие, шелковистые уши…
Домой он добирался самой длинной дорогой, той, которую он еще не успел освоить. Он хотел, нет, даже жаждал просто заблудиться, когда услышал рядом, в траве, шорох. У пса был озадаченный и пытливый взгляд, под предлогом лизнуть расстроенного хозяина, он старался заглянуть ему в глаза и понять, почему…ну, в общем, хоть что-нибудь понять…и интуитивно почувствовать – будут ли эти глаза когда-нибудь прежними…
К озеру он пошел сегодня один, не смотря на все отчаянные протесты Шалого. И, глядя на заходящее в зареве солнце, философски рассуждал о том, что это, в сущности, совсем не обязательно, чтобы всем подряд людям непременно нравилась войлочная вишня. Но это было, пожалуй, его первое сильное разочарование. И что теперь делать без собственного солнца? Ничего не нужно выворачивать наизнанку? Просто дыши…