Никто не придёт

Приди. Мы станем с тобой жить,
словно за пазухой у Брежнева.
Нам высший пилотаж покажут журавли.
Я стану бережным, ты станешь нежною.

Явись и наш продавленный диван,
вдруг снова превратится в Индию.
Я потерял счёт выпитым с горлА годам.
Я жду трагедию, Людмилу, Лидию.

Приди. Под красным флагом синевы,
мы станем строить светлое грядущее.
О наши ноги станут вытираться львы,
а небо - тяготеть мичуринскими грушами.

Открой же двери настежь, распахни окно -
нас ждёт шалаш раздетой Полинезии.
Я жду тебя, далёкая, я жду тебя давно,
я жду смущённую, поджарую, нетрезвую.

Приди. Зааплодирует Политбюро
и космонавты сделают нам ручкою из космоса
и солнце будет бегать с золотым ведром,
пока мы от пожара, оба, не рассохнемся.

Приди, прими новозеландский душ,
по полочкам расставь все принадлежности.
Ты вновь задействуешь японский слух,
я снова задохнусь от польской нежности.

Закрой продолговатый ящик и явись.
Нам Терешкова машет и поёт Савицкая.
Нас ждёт с тобой расстёбнутый нудизм.
Прощай, пустая жизнь -
несексуальная, советская.

Но не придёт, увы. Нет, не придёт.
На плечи Риму тяжко навалились варвары.
Стоит у стенки снова обречённый год,
расстрелянный патронами бездарными.