О волках, лесе и чужих

А что мне осталось от леса и от волчиц? Пожалуй, боязнь охотников и вольеров, умение помнить, как лес по ночам молчит и как по рассвету наказывает не верить. Не верить чужим, проникающим напролом, прошедшим извне, приносящим с собой железо. Но он улыбался так ласково, так тепло, тянулся руками к чурающемуся лесу, и шаг его был осторожен, и зов был тих. А лес повторял, повторялся в одном и том же: волчицы вовнутрь сбегают - сбегай и ты, никто серошкурым детенышам не поможет, никто не поймет тебя, как понимаю я. Волчицы сбегают. Чужой рассекает воздух. Железо куется, и нечего тут менять. Беги с остальными волками, пока не поздно. Животные вторили лесу, шумели: он тебя ничему хорошему не научит. А что мне от этих волчиц и шуршащих крон, следов пятипалых, засохших когтистых сучьев? Он двигался внутрь, упрямо искал тропу, и был мне приемлемей птиц и дороже зверя. Я видела - он отличается, он не плут, просила деревьев принять его и поверить, но лес непреклонен был, тверд, непоколебим. Чужой, говорил он, чужому не ждать пощады, детеныш не должен кого-то извне любить, за ставнями леса волчице не будут рады, зачем ты упрямишься, смотришь ему вослед, скулишь и царапаешь мшистую землю лапой?

Его отпечатки дымятся в лесной земле.

Я, щурясь от света, иду на знакомый запах.