Так его еще никто не любил

     Париж. Номер в гостинице «Истрия». Маяковский лежит на спине на диване, упершись ногами в пол.   
     – Как случилось, что я забыл Элли? – думает он. – Если бы не эта случайная встреча в Ницце, никогда бы ее не увидел. А ведь было время, когда я любил ее. 
     И вспомнился ему день в Нью-Йорке, когда она впервые привела его на Бруклинский мост.
   
      Нью-Йорк. Бруклинский мост. Маяковский шагает по мосту. Гордый. Восторженный. Радостный. Звеня металлическими набойками ботинок. Рядом, под стать ему, высокая, стройная Элли. Он любит ее. И это чувство любви к ней соединяется в нем с восторгом перед величественным сооружением, возвышающимся над Гудзоном.
     – Как хорошо, что ты меня привела сюда. Никогда не видел ничего подобного! – восторгается Маяковский и читает возникшие тут же, на волне небывалого душевного подъема, строки:
                – Я горд вот этой стальной милей,
                живьем в ней мои видения встали – 
                борьба за конструкции вместо стилей,
                расчет суровый гаек и стали.
 И это только разбег! На одном дыхании я могу написать целую поэму об этом мосте…
     Маяковский смотрит на Элли и, как бы опомнившись, поправляется:
      – Прости меня. Я увлекся, наверное. Ну, конечно же, главное стихотворение я  напишу о нас, – говорит он, останавливаясь и беря Элли за руку.
     – Не надо писать о нас, – тихо говорит Элли. – Сегодня утром ко мне приходил политический комиссар из России и требовал у меня ваши письма. Я его выставила. Но ведь он может вернуться.
     – Ты не запомнила имени этого «комиссара»?
     – Лев… Лев…
     – Лев Гильярович Эльбрехт?
     – Да, так, кажется. Теперь вы понимаете, что будет, если вы публично сообщите всем о своих чувствах ко мне? К эмигрантке. К невозвращенке.
     – Какое это имеет значение! Кто может помешать Маяковскому любить! – восклицает он, но тут же, подумав, добавляет: – Впрочем, ты, наверно, права. К сожалению. Почему, как только  ко мне приходит счастье, обязательно возникают  препятствия – и мне делается плохо? И так всегда. Меня будто бы держат в замкнутом круге. Я свободен внутри него. Но стоит мне из него выйти… Ты права. Счастье свое мы должны прятать. Только Ты и Я. И больше никого. И никому  мы о нем ничего не скажем.
     – Да. Пусть это будет нашей тайной, – говорит Элли и прижимается к нему. – Я так люблю вас! И так боюсь этого комиссара...
     Маяковский чувствует, как дрожит ее тело.
     – Не бойся, детка, – отвечает он, плотнее прижимая ее к себе.
     – Вы хотите, чтобы у нас родился ребенок? – после некоторого молчания шепчет ему Элли.
     – Ты разве ничего не делаешь? Не предохраняешься?
     – Любить – значит иметь детей.
     – Ты сумасшедшая, – говорит Маяковский, еще крепче сжимая Элли.
 
                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а