19. Семья и школа

Андрейкины рассказы.

    Как прошёл самый первый год в школе, Андрейка почти не помнил. Так, только, какие-то кусочки из воспоминаний. Воспоминаний, состоящих не из картинок, образов,  или событий, происходивших с ним в этот год, а скорее из отголосков чувств и эмоций, пережитых им тогда. Помнилось удовольствие  от  последнего солнечного дня  августа,  помнился  страх от жутковатой атмосферы, царившей в вечно холодных и полутёмных школьных коридорах, помнилась тоска по прежней жизни у Бабуси, где остались его товарищи-друзья и заклятые враги, где каждый день приносил свои радости и печали, свои открытия, где жили  люди и животные, его, Андрейку, по-настоящему любившие, - Деда Миша, кот  Вазя,  «Андрейкина невеста» Лена, да и Бабуся, тоже, видимо, его любившая. Андрейка и сам их всех любил. Здесь не было никого из них. Мама была целыми днями на работе, а в выходные её общение с детьми сводилось, по большей части, к чтению глупых моралей. Братик Саша, хоть и учился в той же школе, но в другую смену, в воскресенье же, произведя в квартире уборку, спешил смыться от маминых нравоучений к друзьям. Андрейке жилось очень неуютно. Ему просто было плохо и тяжело. Поэтому, когда Бабуся затребовала его к себе на летние каникулы, он стал упрашивать Маму оставить его у бабы Фисы навсегда. Да Мама особо и не была против такого варианта. Она забрала из школы необходимые документы и сдала их в школу Городка, где жила Бабуся. Самой бабусе она сдала Андрейку.
Но и у Бабуси было всё не как прежде…
    Деда Миша давно умер.
    Вазя, вскоре после отъезда Андрейки, ушёл куда-то по-английски, не прощаясь.
    Лена уехала, оставив дом и всё хозяйство своей алчной сестрице Оленьке. И,  пока Лена училась, работала, создавала семью, рожала детишек (девочку и мальчика, назвала которого Андреем, в память о своём Папе и маленьком друге Андрейке), пока жила нормальной, человеческой жизнью обычной советской женщины, охочая  до сомнительных приключений Оленька продала родительский дом, а деньги тупо пропила с новыми друзьями из Узбекистана, торговавшими дынями на рынке. Сгинула она через несколько лет, далеко от родных краёв, в каком-то грязном подвале, где доживала свои последние дни с такими же, как она, бывшими Человеками…
    Второй год школьной жизни не принёс Андрейке никакой радости, но уже хоть что-то запомнилось из того времени. К примеру, начало второго класса, самые первые дни, когда он осознал всю несправедливость, замешанную на равнодушии и нелюбви учителей к детям. Дело было так. Учительница усадила Андрейку за одну парту с девочкой по имени Люда Баринова. С ней никто не хотел сидеть, поскольку у неё были «не все дома» ( спецшколы для умственно отсталых детей в Городке не было). Андрейка про Люду ничего не знал, к тому же он был «новеньким», особо не поспоришь, куда посадили, там и сиди! Учительница раздала всем новые тетради и стала объяснять, как надо их подписывать. Ещё и  на доске мелом выводила всё, о чём рассказывала, «…чтобы вам, дуракам, понятнее было». Услышав это, Люда зашептала Андрейке: - «Ага! Она сказала «дуракам», а не «дурам», она, значит, девочек больше любит, чем мальчиков!». Андрейка не отвечал. Люда повторила свою ерунду еще несколько раз на все лады, мешая  ему писать. Она дёргала его за рукав, корчила рожи, показывая язык, и всё время повторяла свои глупости. Андрейка молчал.
    -А там, где написано «учени…», мальчики пишут «…ка», а девочки пишут «…цы»,- продолжила учительница, и написала  на доске «учениЦЫ».  Восторгу Люды не было предела! «Ага! Девочек любит, а мальчиков – нет!». Андрейка не выдержал, лопнуло терпение, и он ответил!
Надо же же было ему угодить со своим ответом в так называемый «момент тишины», когда и у учительницы образовалась пауза в словах, и все дети как-то разом умолкли… В наступившей случайно тишине слова «Да слышали это все уже сто раз, заткнись, дура чиканутая, задолбала  ты меня совсем!» прозвучали ясно и  чётко. Учительница, видать, была недалёкого ума, поскольку приняла сказанное на свой счёт. Истерика её была бурной. Захлёбываясь собственным криком, учительница за ухо выдрала Андрейку из-за парты и потащила к доске. Прооравшись, она определила наглого новичка в угол, за кучу висевших наглядных пособий, то бишь плакатов. «Будешь стоять там до конца всех уроков, идиот, а завтра – родителей в школу!».
    Ухо горело огнём, было больно и хотелось плакать. Огромный ком в горле мешал дышать. Но слёзы наворачивались не от боли. От несправедливости учительницы. Но, так или иначе, плакать перед всем классом, перед торжествующей Людой было никак нельзя! Ибо это был бы позор. Андрейка старался, как мог, только бы не зареветь. 
Но позор, как это часто бывает, всё же случился. Вернулась та хрень, которой давно уж не было, и про которую Андрейка  успел забыть, - его эпилепсия. Андрейку вдруг мелко затрясло, в глазах стало темно, стараясь не упасть, он ухватился за плакаты и, отключившись, завалил их все на себя… Позор же состоял в том, что очнувшись, он понял, что  обмочил штаны. Толпившиеся вокруг дети тоже это заметили…  Учительница бодрым галопом сгоняла за школьной медсестрой. Та сунула Андрейке под нос ватку с нашатырём и посоветовала сегодня идти домой. Учительница сказала, что завтра родителей можно не приводить…
    Обессиленный, бледный, в мокрых штанах, Андрейка еле добрёл до Бабусиного дома .  Бабусе он рассказал всё. Описал в ярких красках. Прибавил ещё обиду за то, что Папы у него нет, а Мама есть, но очень далеко, стало быть, родители никак его школу посетить не могут, а «учителка» требует… - Ничо, я посетю!,- утешила внука баба Фиса.
    И посетила…
    На следующий же день, войдя в класс прямо в середине первого урока, Анфиса спросила учительницу (нарочито тихо и спокойно) – «Ну, што, блидишша?..»  Прихватив стоявшую у двери швабру, Бабуся двинулась к учительскому столу. В глазах её ясно читалась непоколебимая решимость сломать эту швабру  о разные части тела учительницы-«блидишши», что Фиса и воплотила в реальность с первого удара по спине, предотвратив тем самым лишние вопросы «Бабушка, Вам чего?» и «Что Вы себе позволяете?». -А чичас ты у меня уссышьси!,- пообещала бабушка учительнице перед всем её начальным классом – вторым «в»…
Как учительнице удалось вывернуться и прорваться в коридор, она и сама бы не объяснила.  Только бежала она быстро и кричала громко. Хотелось ей кричать «Милиция!» и «Спасите, убивают!», но вместо этого она кричала «Ой, Мамочки!» и только…
    Вопрос о швабре, сломанной о педагога начальных классов злой старушкой так до милиции и не дошёл. Директор школы, бывалый мужик, всё уладил. После беседы с Анфисой Ильиничной, Андрейкиной бабушкой. Той самой, у которой, как оказалось, самый вкусный в Городишке самогон, чистый, как    слеза!
И которая, видимо, всё же любила своего внука Андрейку. Хоть Андрейка и не любил ( почему-то) школу.
    Я ещё расскажу, почему, но это уже совсем другие школьные истории.