Точка комлпекс Бродского

Сквозь неясное небо
оттенка венецианской пыли
просачиваются силуэты самолётов
и их следов линии.
Пальцы помнят токкату,
что уши давно забыли.

В комнате – композитор:
ещё не Вагнер, но почти Россини.
Вспоминает осьмнадцатый век.
И как встарь
жёлтые руки гладят янтарь
дорогого пера –
мысль поддаётся с трудом,
словно морёный дуб
ударам еврейского плотника.

Рассеяно смотрит творец
на догорающую свечу,
блестящую, как некогда его кудри.
И вроде бы всё хорошо:
тепло; сыт; в Триесте дочь,
и не особо страшит ночь,
что пройдёт в одиночку.
Но одна мысль ставит всем точку:
слуга Феба, трогая рукой
отбрасываемый огнём
соломенный блеск,
берётся за тощий браунинг.
И раздаётся треск.
И запах гари.
Дым. Темно.

И спёртый воздух просится в окно –
наружу.
где встретит его гниль каналов.
Лишь стайка голубей услышит выстрел, и,
вспорхнув, усядется напротив,
на фасад какого-нибудь палаццо,
а мальчик-турист кинет им крошек.