Я. Сейферт. Похоронный марш

Если возможно пройти воротами,
снесенными давно,
и даже прикоснуться по дороге
          к их арке,
так же можно идти вдвоем сегодня
куда глаза глядят,
тем более, когда они закрыты.

Наверное, лишь так
найду опять знакомый переулок,
           найду окно,
стекло которого скрепляет лейкопластырь.

Иди со мною рядом по меандру,
не преступай границы
и спеши.
До нас доходит звук издалека.
Именно с мертвыми ходили
под тем окном.
И музыку печальную играли.
А на пути обратном от могилы
повеселее заводили песню.
          И мне сегодня в голову приходит,
что все должно бы быть наоборот.

На кладбище царит святой покой,
          шум листьев нежен.
Но живые должны вернуться
к серым углам жизни,
где нищета с бедой садятся молча
          на грязной жердочке,
но, впрочем, не всегда.

Ходил я часто с похорон
с учебником под мышкой,
          и иногда случалось,
что привозили в лавку колбасу,
и смерти вопреки
          пах ей весь город.
Ее несли на жерди из коптильни,
подарком из земли обетованной.

Я кладбище любил,
ловил в его траве клопов румяных,
которые из склепов вылезали.
Бог знает, как тогда влюбился я
в заплаканную пани,
          которая могилу подстригала.
На кладбище пел дрозд.
Но что с того?

Я и сегодня кладбище люблю.
Но пусть меня сожгут.
В шеренге не хочу быть погребенным,
          в шеренге – нет!
По-видимому, слишком хорошо запомнил,
как в войну я, скорчившись, ждал хлеба,
и тот голод.

Кто погребен, тот скорчен,
пока не отворятся небеса,
          и так же ждет
зов ангельской трубы
к последнему суду
          и Божью справедливость,
а стало быть, по сути ничего.