В полосе туманов

В ПОЛОСЕ ТУМАНОВ.

Жизнь вступила в полосу взлохмаченных туманов, и этим нечего нельзя было поделать. Вот просто ничего и всё, потому что за такой жизнью наверняка неучтенной ни в каких книгах Судьбы обычно тащился изнурительно длинный тоскливо- одинокий хвост бессонницы. А за окном звёзды вежливо перемигивались с луной. Интересно о чём? Неплохо бы это узнать, наверное, какие  такие тёмные тайны уже давно подвластны неповторимому звездному собранию и почему оно, это самое звёздное собрания, всегда так притягивает к себе липкие взгляды людей?
Андрей Иванович закурил, и отошел от окна, фарфоровая пепельница на подоконнике давно была пуста хозяин ее уже, наверное, в сотый раз в своей жизни зарекался бросить курить. Зарекался и вот опять… 
Девушек было две, одна была высокая, длинноногая, а другая маленькая худенькая и всё время плакала. Андрей Иванович прижался к обочине и притормозил. Старенькие «Жигули» замерли, послушно выполнив волю хозяина.
- Куда? – спросил Андрей Иванович, опуская стекло и добродушно улыбаясь.
- На вокзал,  не подвезёте? – чуть наклонившись, спросила высокая - Поздно уже, а вот ей домой надо, - показала она взглядом на подругу.
- А то мамка заругает? – весело отозвался водитель
- Ну, не то чтобы, ну всё-таки – замялась девушка, - Ну так как? Садится нам?!
- Моя карета в вашем распоряжении милые дамы, - откликнулся Андрей Иванович.
- Из Загорска мы с Любкой приехали, - начала свой рассказ высокая девушка, когда машина тронулась с места, - У Любки мама тут и брат еще старший. Так вот у мамы жидкость какую-то нехорошую в ноге нашли, скопилась она там, операцию делать надо. Любкин брат и деньги нашёл и с Чебоксарами договорился, где такие операции не один уже год делают, а талонов нет и подруга моя уже изревелась вся точно крокодил африканский.   
- Каких талонов? – не понял Андрей Иванович
- Хирург – ортопед должен на операцию эту направления дать, а без нее мама умереть может, - захлёбываясь слезами, пояснила маленькая девушка, - А талонов нет, а без них хирург принимать не хочет в этом месяце…
- И в другом месяце тоже принимать Любкиного брата не будет, если талонов нет, совсем замкнутый круг выходит, - закончила за неё подруга.
- Да, девчата, - мрачно насупив брови, отозвался Андрей Иванович, бюрократизм в людях калёным железом выжигать надо долго в нас еще будет жить этот пережиток неизвестно какого времени. А я тут недавно в командировке в Кирове был, сказал он опять повеселевшим голосом, пытаясь перевести грустный разговор на другую тему, - Так мне бухгалтерия наша командировочных выписала три тысячи на месяц. Вот вам крест святой не вру!
- Не разгуляешься, - произнесла Люба, шмыгнув носом и вытирая бегущие по худым впалым щекам слёзы.
- Да, какое там! – Отозвался водитель, - Сто рублей в день выходило, как не крути.  А вы, девочки, значит, из самого Загорска будете, бывал я там
- Нам от Загорска два километра ещё на автобусе пилить, а потом, пешком, а потом уже нас дома хлеб свежий ждёт
- Это как?
- Страда сейчас не слышали слово такое? Или как все городские вы думали, что булки на деревьях растут
- Каравай  сотворить это может быть где-то даже на трудный цирковой номер похоже. И если вы хотите знать, в колхозе совсем нет такой работы, на которую рукой махнуть можно. Давайте тормозните тут, приехали мы вон оно здания вокзала из-за деревьев виднеется.

                2

Андрей Иванович придя, домой  с полчаса, бесцельно походил по комнате Пальцами смахнул пыль с корешков стоявших на книжной полке книг. Кинул мимолётный взгляд на висевшие на стенке чуть выше книжных полок часы «полшестого утра, незаметно как-то»- отметил про себя, потом  сел на диван и задумался:
«Видимо есть в этом своя закономерность: в первый день службы в армии думаешь о дне последнем, как не далёк он. Потом проходит месяц, другой и тебя уже затягивает день сегодняшний. Но вот службе конец, пришёл этот самый день последний, и рядовой  Андрей Иванович Вилков с самого рассвета не находил себе места. Тут вроде бы всё, как у людей и домой хочется в тёплое гнездо матери и назад оглянутся, тоже хочется. Оглянутся, и возвратится к тому первому своему армейскому дню, чтоб не без удивления увидеть, как же далеко ушёл ты от него. От него и от морщинистого  маминого лица. Она была неграмотной Письма свои, мама диктовала добрым людям, но за чужим, незнакомым подчерком слышался Андрею тихий глубокий её голос, виделись скорбные глаза:
- Сыночек, родной мой, встретился мне солдатик очень на тебя похожий: такой же стройный, такой же сероглазый и беленький. Ты уж прости меня, Андрюша, но я обняла его и заплакала. На прощания насыпала ему полный карман семечек, да еще гороху стручков с десяток со своего огорода. Он «спасибо» говорит, а я подумала: вот так и ты где-то сейчас проходишь, и, может какая женщина увидит в твоем солдатском обличии своего кровного сына. Дай тебе, господи, хороших людей на пути. Люди они не сорняки каждый человек к кому-то прибиться должен!». 
«Что-то сердце последнее время о себе напоминать стало, на курорт, какой путёвку взять что ли?» - Андрей Иванович поправил подушку на диване и встал, - А девочки эти на вокзале или в поезде уже, наверное, а вот смотри ты из головы никак не выходят, застряли поперёк мыслей. 
Ночь была светлая, а за ней намечался пасмурный, тягучий день со стороны реки дул северный промозглый ветер    
«Всё я тогда правильно рассчитал» - опять подумал он – Задержался,  не приехал во время со службы уже тогда чувствовал: Есть! Есть  у его Клавы кто-то другой более удачливый, пронырливый, вездесущий. Фотограф, как потом уточнила Ирина лучшая подруга его жены почти с детского сада.         
 Развелись тихо, мирно. Андрей скандалов устраивать не стал, а просто оставил бывшей жене квартиру, а сам исчез с места прописки, прихватив с собой небольшой фанерный чемоданчик и пару любимых книг.
Тогда он с трудом удерживал подступившие к глазам слёзы, тревожно и грустно было на душе и жалко ему себя, но больше всего детей жалко было Николая и Никиту. Младшей-то сын (исключительно по его вине, как утверждала жена в периоды необоснованного гнева) родился больным и слабым. После того уже как ушёл Андрей от жены, до него различные слухи доходили о частых и жестоких приступах младшего сына. Вроде эпилепсия у него была, от которой новый муж Клавдии тут же благополучно открестился и принял сторону стороннего наблюдателя. Да и Клава сильно по этому поводу не возражала, есть рядом мужское плечо кое-какой доход денежный и то ладно.  Но и тогда в той своей семейной жизни, с Клавой глядя на то, как мучается с сыном жена, Андрей не спился, не пропал, а лишь написал длинное, подробное письмо своему лучшему другу командиру роты майору Смирнову.

                3

Перед взором Николая возникло жирное лицо отчима с сизой заросшей волосами бородавкой возле самого носа.
«Ну, поезжай, поезжай, коль не хочешь мне помогать. Я не то, что твой отец, который ушёл и даже адреса тебе не оставил, я добру, уму-разуму тебя учил! Сколь годов тебя одевал, обувал, копейки с тебя не спрашивал! А ты вот, значит, как  за моё раденье за тебя благодарствуешь?».
Помолчав немного, отчим обычно добавлял ни к кому, не обращаясь, бросая слова в пустоту комнаты:
- Так-то если скажем в самую глубину заглянуть, так-то ты, Николай парень хороший, правильный я тебе скажу, парень со всех сторон зер гуд получается только вот ежом у тебя душа, ежом душа твоя понимаешь? 
- Сколь годов говоришь? – поднимал на отчима голос Николай, - Я уже сам работаю, а пять лет в интернате был, куда ты меня ухитрился сдать. Забыл?! А я помню! Я всё помню! И можешь меня не попрекать, я верну тебе долг, заработаю и верну, всё до копейки верну, вот увидишь, и брата своего вылечу, сам вылечу, никому ни доверю. Говорят в Германии, лечат болезни такие.
Николай прижался лбом к холодному автобусному стеклу, чувство тоски сменило негодование:
«Заработаю денег, пришлю ему – на, получай, а мать потом заберу к себе…»
«Не верь людям, ты хоть и не родной мне сын, но я люблю тебя, как родного. Я всем сердцем добра тебе желаю. Люди все воры, все обмануть тебя норовят без тарелки супа в трудную минуту оставить. Ты доверчивый это плохо тебя каждый проходимец на дороге облапошить может, только держись. А жить нужно тихо, незаметно, от всех в стороне. Кому сена клок, а кому и вилы в бок.… Только так умные люди испокон веку и живут. Только так…. Мать вон твоя всю жизнь на добрых людей рассчитывала, помощи от них ждала, а сейчас кому она кроме меня нужна, с больным – то ребёнком на руках? Попробуй с болезнью поборись, кто кого одолеет?! Мать твоя теперь, вишь, иссохла вся - болеет. Слыхал я, как иной раз по ночам стонет, спасу нет».   
- Эй, парень! – кто-то легко тронул его за плечо.
Высокий мужчина в пыжиковой шапке, в чёрной цигейковой дохе приветливо улыбаясь, прокричал:
- Ты не плотником едешь к нам работать?
Николая вопрос не удивил: он привык уже, что его принимают за взрослого. Не по годам рослый и крепкий.  С глубоко посаженными большими серыми глазами. В поношенном длиннополом драповом пальто с чужого плеча и с большим облупленным  чемоданом Николай вполне мог сойти за  плотника.
- Нет, не плотником, - просто ответил Николай, - Не умею я с инструментом работать я стихи писать умею, поэтом хочу быть знаменитым
Брови незнакомца удивлённо выгнулись:
- Поэтом? Да хоть видел их когда- нибудь?
- Видел! – утвердительно кивнул Николай, - В школе у нас, в кабинете литературы много портретов висело
Незнакомец оживился, одобрительно сказал:
- Молодец! Это здорово! Нам хорошие поэты вроде Чехова вот как нужны! – И он провёл рукой около горла, плотно укутанного красным, шерстяным шарфом.
Он говорил что-то ещё, но Николай его не слушал, рассеяно смотрел на то, как беззвучно шевелятся губы незнакомца, и согласно кивал ему.

                4

В воскресение  Андрей Иванович встал рано. Собирался в утренних сумерках, так и, забыв одернуть плотную оконную занавеску, чтобы хоть чуть-чуть пропустить  в комнату блёклый солнечный свет.  Вышел на росное крыльцо. Поёжился, передёрнуло всего от зябкого влажного утреннего воздуха. Легко сбежал по влажным, тёмным ступеням крыльца, пересёк двор и двинулся по направлению к вокзалу - туда, где нарождалась зоря нового осеннего дня.               
- Эх, обидно транспорт в ремонте система электрооборудования подводит.  Двигатель глохнет на  холостом  ходу, - закуривая, подумал Андрей Иванович,  «А то бы сейчас к армейскому другу с ветерком без остановок, чтоб километры под колёса и лес мимо окон».         
- Вы.…Как вы смеете так грязно врать?
- Я, Саид Курбанов, смею врать? Настоящий даргинец никогда не соврёт, а особенно девушке такой симпатичной как вы, - Смуглый чернобородый толстячок  дернул носом и выпучил глаза на стоявшую перед ним девушку. – Да я никогда не вру!
Андрей Иванович остановился.
Толстячок, особенно не затрудняясь в выборе выражений, выложил девушке то, от чего она остолбенела, и её руки бессильно повисли вдоль тела.
Между тем Курбанов вытащил из заднего кармана брюк толстый, будто беременный кошелёк зачем-то перекинул его из одной руки в другую, точно желая взвесить его, извлёк оттуда пачку новеньких сторублёвок, отделил одну и на ощупь проверил пальцами, не прилипла ли к ней вторая, величественным жестом запихнул её девушки в сумку.
Этого Андрей Иванович выдержать не мог, его точно помоями окатили
- Мы с вами не где не встречались, молодой человек?- спокойной окликнул он мужчину.
Толстячок не шелохнулся. Вилков на минуту замер потом, резко подбежав к противнику, сделал подсечку точно, так как когда-то на армейском плацу. И когда бородатый потерял равновесие, той же ногой гулко ударил его в грудь, сбил дыхания и повалил противника на землю.  Минута и под ударами крепких кулаков Андрея Ивановича самодовольное лицо Курбанова превратилось  в сплошное кровавое месиво. Ещё минута и бородатый   слабо копошился на заплеванном асфальте, окончательно озверев от боли и ярости. 
А ещё через несколько минут Вилков и спасенная им девушка сидели  за чистым покрытым белой крахмальной скатертью столиком у белой велюровой стены 
После третий рюмки у него закружилась голова и он, перестав, стеснятся, взахлёб рассматривал свою спутницу
- Я вам не картина Рафаэля чтобы мной так восхищаться, - Со смехом заметила она, изящно поднося к слегка накрашенным губам крохотный кусочек хлеба, - Тем более мы с вами уже встречались, только вот познакомится, кажется, не успели меня, между прочим, Зоя зовут. Помните, подвозили двух девушек к поезду несколько дней назад так вот одна из них я. Вспомнили?
- Да, кажется, вспомнил, - растеряно произнес Андрей Иванович, - А что от вас хотел этот неандерталец?      
- Да, целоваться лезет, а я как представлю его слюнявые губы, - Зоя передернула плечами, и на лице её возникло выражение брезгливости, - « Зачем строишь из себя… это…как это? Сама знаешь что!» - зло, сверкая глазами, передразнила она чернобородого незнакомца.
- А может он любит вас? – попытался пошутить Андрей Иванович.
- Себя он любит, - тут же парировала девушка, - Себя со мной. А вы зачем мне вдруг помогать бросились?
- Потому что всю жизнь стараюсь жить по закону североамериканских ковбоев: «Сначала стреляй, - потом думай». Правда не всегда это почему-то получается. А как живёт ваша подруга Люба?
- Люба? Так мы вместе с ней опять в город и приехали. В научно-исследовательский институт, кстати, мне предлагают там должность старшего инженера в лабораторию технико-экономических обоснований, подучиться только немного надо.
Их взгляды встретились. Три секунды, пять, десять, пятнадцать.… В такие минуты каждый видит в глазах другого то, что хочет увидеть.
- Мы будем в гляделки играть?! Гладиатор! – смеясь, сказала Зоя, неожиданно переходя на «ты»- Давай лучше выпьем за приятные воспоминания.
В её голосе послышались мечтательные нотки
Вилков разлил коньяк.

                5

 Дома давно надоело молчать. Тем более на беду его или на счастья слух у Никиты был такой, что часто будничный стрёкот кузнечика в густой, высокой траве казался мальчику обычным музыкальным сопровождением долгого летнего дня. Но это было летом, сейчас же осенью ему часто приходилось слушать совершено другую кипящую горячую оскорбительную музыку нелюбви, зависти, и недоверия родителей друг к другу. Музыкой этой были скандалы. Обычные домашние они разгорались неожиданно и так же неожиданно гасли, оставляя в душе пустоту непонимания и боль утраченных чувств.
- Помирился бы ты, сыночек, с отцом-то а? Потерпел бы уж маленько? – часто увещевала старшего брата мать.
- Не отец он мне, мама! Орангутанг толстопузый! – отвечал, матери Николай, - И зря ты мучаешься с ним, он ведь при тебе несколько раз ходил свататься к тёткам разным. А ты живёшь с ним, слушаешь, как он храпит по ночам, терпишь, когда пинает тебя ногами под одеялом, чавкает за столом, смотришь на его сытую рожу, угождаешь во всём, даёшь унизить, оскорбить себя прилюдно точно скотина бессловесная.
- Привыкла я, сынок, - Отвечала мать, шмыгая носом, - Венчанные мы, грех венец разрывать…
- А ему не грех при живой жене ходить до соседок свататься?
- Всех нас, Коля, Страшный суд ожидает. Все на нём в раю ответ держать будем за грехи и помыслы свои, а пока я Бога гневить не стану. Потерплю пока я.…  Только ты, сынок, не кури, водку не пей Христа ради и эту дурь белую чего сейчас по телевизору показывают тоже не надо она пострашнее карт будет. Не тащи её себе в тело, Коля.      
- Уеду я, мама!
- А уедешь так не простывай там, спину свою не надсаживай,  чёрных, лихих людей сторонись. Благослови тебя Господи! 
Этот разговор довольно надо сказать мирный Никита, лежа на кровати в своей комнате запомнил хорошо. Скандалы между отчимом и матерью грозой прокатились по их дому гораздо позже, после того как уехал старший брат покорять столицу.  Отчим обвинял мать во всех смертных грехах, какие мог только выдумать его разгоряченный самогоном мозг, а мать покорно молчала, поминутно всхлипывая, и суетливо вытирая морщинистые свои руки о край цветастого передника. 
«Нет, всё-таки в больнице было намного лучше». – Иногда думал мальчик, в который раз вжимать свое худенькое тело, в простыню пытаясь пережить – перетерпеть очередную домашнюю бурю. Увы,  не массажем, ни какими иными примочками. Ни грязевыми тампонами. Ни заговорами бабок-знахарок его болезни не помочь Ничем не поставить его на ноги это Никита знал твёрдо и поэтому иногда просто жалел себя, что не в состоянии так же как старший брат и как поётся в старой дворовой песне взять и:            

Обними папашу, поцелуй мамашу
И возьми билет на Магадан   

Этого Никита не мог. Но зато, находясь у себя в комнате, он мог  увлекаться сравнениями, не так давно мальчик придумал для себя такую игру. Например, раньше до революции люди жили плохо, спичек и тех не было, кресалом искру высекали, а двадцать тысяч лет тому назад ещё хуже – в звериных шкурах люди ходили с каменным топором на плече. А потом животных всяких приручали и сейчас тоже, наверное, приручают только уже не страшных диких зверей, а тяжелую атомную энергию или может быть ещё энергию солнечного света.  А еще врачи рак победить стараются потому что.… В больнице все равно лучше.   Например, последний раз, когда он там был, он познакомился с тетей Верой Роговой, у нее в ноге жидкость была, и эту ногу хотели отрезать. А здесь дома с кем он Никита может познакомиться  с подушкой своей с одеялом, да еще с телевизором на компьютер и Интернет у мамы нет денег правда она сказала «пока» но оно это самое «пока» может длиться бесконечно долго, когда еще маме зарплату дадут, вторую неделю задерживают.
Чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей Никита начал вспоминать, как лежа в той же больнице он пытался путано объяснить врачу свою просьбу увидеть в незнакомом  городе памятник павшим в Великой Отечественной войне – врач ничего не понял, но, почувствовав крайнее волнение просящего, пообещал ему дать указания водителю Юрию Серафимовичу отвезти Никиту на санитарной машине к универмагу в центре города, где этот памятник и стоит. Конечно, врач своё обещания не выполнил и водителя к больному не прислал, но волнения у Никиты было в тот самый момент, когда он попытался встать с кровати и выйти  в коридор.
Красивая красная дорожка с белыми параллельными полосами тянулась в коридоре в глубь здания, за неё-то мальчик и запнулся.  И полетел бы вниз носом в землю, на секунду отпустив костыли и почувствовав глухую безнадёжность свободного полета, если бы его вовремя не поддержала проходившая мимо девушка.
Глаза у девушки были какие-то тёмно-светлые и такие большие, словно это были два целых огромных зрачка окаймлённые красивыми пушистыми ресницами. Говоря с человеком, девушка их постоянно суживала и вдумчиво сводила над ними большие черные брови.
- Меня Люба зовут – представилась девушка, - Я тут к маме в гости приехала тетя Вера не слышал?
- Нет, - не без робости отозвался мальчик, а меня Никита зовут.
- А ты, куда это… шёл, может вместе, в гости к моей маме сходим, вторая палата у неё?   
Палата куда привела девушка Никиту, не блистала роскошью. Стояли там четыре скрипучие кровати, покрытые невзрачными серыми почти солдатскими одеялами, обыкновенные деревянные тумбочки с давно оторванными дверцами, а у самой двери на белой покрытой белыми же кафельными плитами стене  висела старая облупленная умывальная раковина. А ещё на одной из тумбочек стояли фотографии каких-то важных и строгих людей.
Доброжелательно улыбаясь, и на ходу застёгивая серый байковый халат, к Никите подошла молодая ещё на вид женщина. 
- Меня тетя Вера зовут, - произнесла она приятным грудным голосом – Давай познакомимся что ли, всё равно здесь вместе время коротать всё не так скучно
будет.
- А кто это,- спросил мальчик, кивнув на фотографии и робко присаживаясь на самый краешек кровати.
- Что нравятся ребята мои? – весело отозвалась тетя Вера, - Мне тоже нравятся. Ну, вот с дочкой моей я смотрю, ты уже познакомился, а это сыновья мои вон те двое, что рядом стоят, а третья фотография, что чуть подальше стоит это зять мой любимый муж Любин, значит. Вот такие у нас с тобой получаются пироги с котятами. 

                6

Давно закончилась служба в божьем храме, а Клавдия всё стояла у входа, нерешительно переминаясь с ноги на ногу и робко теребя длинного концы белого платка взятого для этого случая на время у подруги Ирины.
«Вот ведь не одной иконы по имени не знаю. Стыдоба! Тоже мне раба божья совсем скоро сюда дорогу забуду. Нет, неправильно это, совсем неправильно. Придется каждую икону обходить и свечки около каждой за здравия ставить может и поможет какая- нибудь, кто ее знает. А вон и женщина стоит в храме, наверное, работает тут, на меня смотрит, надо подойти спросить».
Но женщина сама ещё раз кинула взгляд на напряженную фигуру Клавдии застывшую точно гипсовое изваяние у входа в божью обитель и сама торопливо подошла к ней.
 - Как зовут тебя милая, какая беда привела тебя сюда, -  громким шепотом обратилась она к прихожанке 
- Клавдией родители нарекли, - также негромко ответила женщина, - Муж у меня умирает, неожиданно болезнь почек началась из больницы от него сейчас  иду, да вот мимо храма шла. Помолится, хочу за здоровья его, да вот не знаю я, кому из святых угодников поклоны бить следует, не поможете ли, матушка?  Я уж думаю каждую икону обходить, и свечи за здравия  став …
- Можно и каждую конечно вреда от того большого не будет, но икона великомученицы Варвары тебе более всего помочь может в беде твоей. На Западе, например, призывают святую великомученицу Варвару в опасностях от разных стихий, а у нас на святой Руси она почитаема, как хранительница от внезапной смерти вот ей Варваре святой и помолись, милая. Может, простит она мужа твоего за тяжелый характер, за все прегрешения его вольные и невольные, за унижения, оскорбления людей разных, за связь его любовную с женщинами другими, за пристрастия его пагубное к змею искусителю , за …
- А откуда вы… всё знаете? – глядя на женщину сквозь внезапно набежавшие слёзы, тихо произнесла Клавдия
- К нам сюда, милая, другими бедами и не ходят, радость обычно подальше от нас живёт так уж в этом мире господом нашем устроено.
Осень угасала стремительно, лишь кое-где яркими кострами желтели одинокие кусты. Но и эти одинокие костры ещё недавно буйно полыхавшей осени уже безжалостно гасил холодный северный ветер – срываемые ветром листья, точно красные искры разлетались далеко вокруг, ещё долго тлели на холодной земле и, казалось, согревали её своим слабым, доставшимся им от летнего солнца теплом.
Тепло и легко было на душе у Клавдии. Выйдя из церкви, почувствовала женщина, что теперь пусть незримо ещё, неотчётливо, что-то изменилось в ней самой там, в храме в тот самый момент, когда склонилась она плача перед  иконой великомученицы, когда почувствовала исходящую от неё благодать.  Собираясь с силами и утирая кончиком платка бежавшие по щекам слезы, - думала она:  « Жизнь моя, наверное, хуже ада»,  - «Кто такое вытерпит?  Для чего на свете живу я Клавдия Вилкова  торопливо иду по жизни, как медведь неуклюжий нечего вокруг не замечая, любую радость мимо души пропуская.  А лечь бы в постель. Обнять шею суженого своего голой рукой. Придвинутся поближе к нему, горячая я, желанная, вздрагивающая…».    
- Мама!
Вдруг хлопнула рядом уличная дверь, жалобно заскрипели доски крыльца.
- Мама! – услышала Клавдия и обернулась. Перед ней стоял ее сын, ее Коля. – Мама тут же затараторил он, не давая, матери опомнится:
- Я вот сейчас в редакции газеты был там человек такой степенный с сединой на висках, главный редактор. Ему мои стихи понравились, мама. Он сказал, что у меня есть это… как его? Будущее вот!   Хочешь, почитаю тебе моё самое, самое любимое вот сейчас.… Слушай! 
- Помирился бы ты с отцом сынок, любит ведь он тебя, - молитвенно сложив руки на груди, произнесла женщина, - Ты, где хоть сейчас живёшь-то? Мы все так и думали что ты давно Москву…. 
- У твоей подруге и живу, мам, у тети Иры, ёе муж в командировку уехал на месяц. Значит, комната его пустая пока. А насчёт обезьяны плешивой твоей так это быстро не расскажешь.  Расплывчатый он какой-то у тебя, мама. Всем по очереди сахарную жизнь обещает то тебе, то мне, а то и брату надоело мне ждать ее, вот по этому и подорвал я из дома, а вы уж с Никитой сами как нибудь с этим своим орангутангом справляйтесь, если  у вас сил и желания хватит. Но стихи мои будешь слушать, нет?!
- Ну, ладно, давай послушаю   

Пусть удивится замшелый философ
Жизнь – это песня, и каждый - певец
И не бывает людей безголосых
Как не бывает людей без сердец

От суеты, от обид и неверий
Песня меня заслоняла плечом
Верю, что самые тайные двери
Будут открыты скрипичным ключом

Вновь рукоплещут в восторженном зале
Песням, что вырвут у мертвого вздох
Песням, которые мы выбирали
На перепутьях дорог и эпох

Если судьба обойдётся сурово
Выслушав молча скупой приговор
Я откажусь от последнего слова
Я выбираю последний аккорд

- Ну, как, мам, понравилось тебе? – С надеждой в голосе спросил сын
- Отец умирает, сынок, помирился бы ты с ним Христа ради?! Вернись домой, сын, не мучай меня!
- Вернусь, мама, только в начале весны вернусь. Мне в конкурсе чтецов, предложили участвовать в самой Москве, мама, вот как приеду с победой из Москвы, так и зайду к вам чайку попить. Договорились?! А сейчас извини некогда мне 
- Большой ты парень, борода вон лезет уже, а умом не вырос ещё. Думаешь на другую планету от нас улететь можно. Как плохо, так и бежать. Очень уж сладкие на стороне кисели текут.

                7

В полночь небо наглухо запахнулась тучами, к утру густо повалил настоящий снег с ветром. За сутки намело кругом сугробы высотой в пояс. Кого оставит равнодушным этот великолепный сияющий волнами сугробов первый зимний день? Вот и у майора Смирнова сегодня было приподнятое настроение, дела шли в гору слажено и чётко, как испытанный часовой механизм работала созданная им плотницкая бригада. А ведь было ещё не так давно время, когда эту самую бригаду по крохам собирать приходилось особенно после новогодних праздников оказии такие произойти могли. Один работник чуть не замёрз пьяный в мороз, другой в больницу попал с печёночным приступом, третий на диване с хандрой боролся. Так что бывало в иные дни, что на работу выходили только начальник и бухгалтер. Тогда бывало и губы у начальника этого вздрагивали и глаза от обиды темнели, и слабо разжимался кулак на минуточку, а потом снова сжимался ещё крепче.  Кое-как выправилась тогда ситуация.
Смирнов огляделся вокруг и вздохнул: « Сколько нервов мне стояло это дело организовать». В который раз за сегодняшнее утро подумал он, - «Почти всю жизнь отдал я службе в Вооруженных силах, научился Родину защищать и вот остался с женой и двумя детьми в полуразвалившемся офицерском общежитии. А вчера еще друг Андрей приезжал тоже с невестой познакомил, Зоей зовут. Андрей тот как про плотницкую бригаду узнал, так загорелся весь:  «Возьми, говорит, Виктор Александрович меня на работу», а вот невеста Андрюшина та девушка осторожная из огня, да в полымя кидаться не стала, я сначала подумаю, говорит. Опять же вроде в городе ей какую-то работу предложили. Он Виктор Александрович и не вникал сильно в эти её несерьезные размышления. Только ведь у мужиков, особенно тех которые знают, чем земля после боя пахнет серьёзные занятие в жизни,  и могут быть, как бы там некоторые женщины про это не рассуждали. А всё-таки возьму я Андрея на работу трудно мужику, толи жена его придала, толи сам с катушек слетел, без рюмки чая не разберёшься, а армейская дружба она выше всяких мелочей должна быть, выше и крепче, как щит стальной ни каким мечом не пробиваемый».
Виктор Александрович вздохнул облегчённо: Хоть и рвёт сейчас ветер,  хочет сбросить майора в безлюдную степь, а на душе всё равно  и спокойно и весёло. Так было и тогда в последний день службы Андрея, который они вчера вместе с майором под звон стаканов и вспомнили.
А начался день последний, как обычно с команды дневального: «Рота подъём!» потом зарядка, завтрак и, наконец:
- По-о-олк станови-сь!
Вдруг непонятно  откуда  зародился звук барабана. Вспомнилась майору Смирнову, как ходил он маленький Витя, по базару гордо держась за крепкую дедушкину руку. Шатался между продавцами. Слушал, сколько просят за юбки, сколько за рубашки, сколько стоит хлеб, если его на деньги, купить, которых у Вити конечно не было. А вот барабан был, громкий, звонкий взрослые сказали кожей обтянутый. А дедушка тогда сказал: «За Оренбургом у киргизов барабан купленный». За амбаром  был огород, за огородом кладбище вот там дедушка и нашёл последнее свое успокоение»,
В худую крышу сарая залетел воробей, попрыгал по перекладине, нахохлился, посидел задумчиво, поглядел прищуренными глазами на Смирнова. Майор замер,  наблюдая за пернатым пришельцем, а когда перевёл взгляд на дорогу, увидел, что к нему приближается человек. Человек покашлял в кулак, чтобы привлечь к себе внимание и спросил хриплым, прокуренным голосом:
- Вы, уважаемый товарищ, в плотницкую бригаду свою работников не нанимаете?
Виктор Александрович попятился:
- Нанимаем. А как вы, изволите узнать, угадали что я, это я. Или телепатия всё-таки существует
- Насчёт телепатии не знаю я, - также хрипло отозвался прохожий,- А вот только хотя на лбу у вас и не написано кто, вы есть такой, но давно известно какую должность человек исполняет, на того он и похож, это еще до революции так деды наши говорили. Вот в церкви, например, при Христе нашем, значит, или ещё где, приказной обязательно тощ и искривлён, а боярин скажем завсегда толстопуз и чревом вперёд выпирает, поп, деды говорили, бывает с перчинкой,  а дьяк  всегда краснолиц и борода у него на ветру трепыхается веником.
- Надо же да вы тут, я смотрю, целую философию научную развели, - выдохнул Виктор  Александрович удивлено почёсывая макушку, - А я, значит, кто по вашей системе координат получаюсь, поп или боярин?
- Ну, товарищ дорогой, выправку военную издалека и без очков разглядеть можно, я сам, небось, из бывших отставников, так что в этом деле понимаю кое-что.
- Женат?
- Был. Сбежала жена, не выдержала гарнизонной жизни, городских благ ей захотелось. Хотя я  ей молочных рек с кисельными берегами не обещал и манной небесной посыпать землю тоже не собирался. Так на работу меня возьмёте к себе , или так и будем здесь с вами неприкаянными посреди Вселенной стоять?!
- Как вас зовут, во-первых?
- Петром… Сергеичем
- Так вот, Петр Сергеич, вон видите двухэтажное кирпичное строение за забором,- Смирнов показал рукой в сторону добротного двухэтажного дома.- Зайдёте туда спросите Татьяну Владимировну это жена моя, она с вами все нужные канцелярские дела в отделе кадров оформит, как полагается, и где-то через недельку милости прошу на работу Я как раз сейчас новую плотницкую бригаду нанимаю ещё одну. Бригадиром думаю назначить друга своего армейского рядового Вилкова он на днях приехать должен, как только в городе с делами управится. Что смотрите, думаете, как это смог майор российской армии с рядовым дружбу завести, наплевав на всякую субординацию? А очень просто Андрей Иванович в армии заправским художником был не хуже этого…. как его…. Шишкина знаменитого, вся наша рота к нему позировать бегала, да как потом оказалась и не только наша. Вот там, в армейской бытовке и познакомились- подружились майор Смирнов и рядовой Вилков. 
«Вот и ещё один бывший вояка в бригаду просится, а заказы на строительство они будут, не могут служивые без заказов сидеть им же семьи свои кормить-защищать нужно». – Весело подумал майор, когда пришедший скрылся за поворотом дороги.
Кругом стояла тишина. В сером осеннем небе медленно собирались набухшие дождём тяжелые чёрные тучи. Ниже гудела от ветра проволока на телеграфных столбах, уходящих вперёд длинной вереницей. За столбами – станция. Смирнов улыбнулся: « Как там, у поэта сказано: «И жить хорошо, и жизнь хороша!» И я с ним полностью согласен. Не зря ведь в школе на уроках его наизусть учили, значит, наверно, достоин был.

                8

- Ты опять решила всё сделать, так как тебе в голову придёт?! – Муж долго смотрел на Клавдию, и, хотя в его неподвижном, как маска лице нельзя было прочесть ничего, в нём нарастал прилив изумления и гнева. Пристально и хмуро глядя на жену, он через некоторое время медленно произнёс:
- Рад слышать от тебя, моя милая, что мои приказания НЕ исполняются! В церковь пошла?! Кроме бога есть у тебя еще, и я и неважно, что сейчас я худой, жалкий и глупый здесь вот в зале на диване лежу и только в окно жизнь наблюдаю, я тебе запрещаю даже глядеть в сторону церкви. Для тебя достаточно, что я этого требую и всё и объяснений я тебе не даю, я приказываю и всё.               
Он выпятил вперёд впалую грудь и прокричал, ни к кому не обращаясь. – Уберите из моей комнаты свои вылощенные физиономии и никогда больше не показываете их мне.  Уж больно много народа тут собралось, дышать из-за вас и то через раз получается.
- Человек, отец, сам куёт свою судьбу, независимо от того, кто его родители,- услышав знакомый голос, больной с трудом оторвал голову от подушки и слегка приподнялся на кровати.- Колька, ты, что ли это? Ты как здесь? – произнёс он тихим глухим голосом.
- Я отец, - произнёс Николай, медленно подходя к лежащему человеку и ощутив неприятный холодок на языке. Впервые за столько лет он назвал этого ненавистного ему человека своим отцом и это новоприобретённое им слово как не странно не вызвало в нёт сердечного отторжения, а легко и ровно легло на душу точно первый пушистый снег на сельскую изрытую рытвинами дорогу.
Больной начинал свирепеть; его злило, что он не может заставить этого мальчишку покается, заставить опустить перед ним глаза, что не удаётся, в конце концов, вывести Николая из себя.
- В гости к матери, значит, приехал, соскучился надо понимать, изверг малолетний.  Москву ему подавай,  отца в грош не ставишь, а я лежи, загибайся тут!
- Пойдём, что покажу, Коля, - вдруг заговорщицки прошептала мать приобняв сына за плечи,- В твою комнату сходим ненадолго 
- Зачем, мама?
- Как это зачем?- притворно удивилась мать, когда они вместе с сыном вышли из спальни отца и оказались в соседней комнате у полки с книгами. – Если тебе хочется что-то почитать, возьми вот это – И Клавдия насильно сунула в руки сына старый потрепанный молитвослов, - Это чтобы Москва твоя тебя ласково приняла- приголубила, чтобы большая удача в жизни там тебе встретилась.
- Был я уже там, мама, третье место на конкурсе чтецов занял, мне в Москве и с отцом моим поговорить удалось по телефону пока, правда. Где-то друга он своего армейского нашел, к нему на работу устроился, в бригаду плотников меня туда зовёт, я поеду, наверное, работы, папа говорит, там хватает.
Клавдия подумала, кивнула сама себе головой, решив, что сейчас предоставляется случай заглянуть в комнату и своего младшего сына. 
Дверь в его комнату была приоткрыта, оттуда доносились звонкие женские голоса, и смех, при звуке которого мать заплакала от волнения:
- У Ники гости, Коля, каким чудом он смог встать и открыть им дверь  и вообще ты разве слышал звонок?   
- Нет, мама, ну это и не мудрено отцовский крик, кажется, может и девятый вал заглушить тот, что на Чёрном море. Ты на картине видела?
- До картин мне сейчас, сынок?
Николай вошёл в комнату к брату, сел у его постели. Взял его руку сосчитал частый, неровный пульс.
- Познакомься, брат, - тихо произнёс Никита шершавым слегка заплетающимся языком, - это Люба,- указал на маленькую худенькую большеглазую девушку стоявшую в изголовье его кровати, -  а это её мама тетя Вера. Ей операцию на ногу сделали… удачную …. Жидкость какую-то оттуда откачали.
- Да, - весело откликнулась та, которую назвали «тётей Верой» - Еще немного и в большой театр танцевать пойду самой главной лебедихой, а вы в зрительном зале ладони отбивать будете на первом ряду.
- Теперь мне не скучно жить будет, Люба ко мне приходить обещала
- Ты забыл добавить слово «часто» - смеясь, упрекнула своего нового знакомого девушка, - Кто ж тебе билеты в большой театр приносить будет, если мама туда выступать рвётся?
- Всем сердцем и душой, - откликнулась тётя Вера.
- Ну, да и другими всякими конечностями, - подтвердила дочь….   
- Вам больно вот тут, вот в этом месте, да? – вдруг послышался из зала мужской незнакомый голос.
- Доктор у отца, - вяло пояснил Николай гостям, - мать сейчас туда пошла.
- А что же у меня такое, доктор? – прошептал сухими губами больной – Ничего…. ничего серьёзного?
Доктор встал и ласково посмотрел на лежащего, на смятой простыне мужчину:
- Что я вам сейчас говорил? Ни о чём не надо тревожиться. Завтра я приду опять и осмотрю вас хорошенько, когда боль пройдёт. А теперь вы уснёте спокойно, я сейчас вам дам лекарства, от которого вам станет легче.
- Вы мне поможете? – пробормотал больной едва слышно, – Я не могу больше выдерживать такую боль….
- Болеть больше не будет, - утешал доктор.- Ручаюсь вам.
- Не удивительно, что ваша имя доктор вертится у меня на языке, сейчас, сейчас я его попытаюсь вспомнить, - мужчина прикрыл глаза и резко откинулся на подушку.
На лице уставшего доктора не осталось и следа той оптимистической уверенности, которая служила ему как бы защитной маской. Оно было сумрачно, как у человека, который узнал нечто печальное. С минуту доктор стоял неподвижно, потом заботливо укрыл умирающего человека одеялом и вышел из комнаты.   
      
С.  Карпеев.