Петербургский трилистник

1.

Тебе нравится черный цвет
И длинные сигареты.
Имидж курящей принцессы.
Обворожительная улыбка
На холодном лице эстетки.
Твои слова и движения – метки,
А походка – пленительно-зыбка.
Героиня забытой пьесы,
Где не «волги», не «вольво» - кареты,
Где эротикой все согреты
И та жизнь, которой уж нет.

Невозможный я вижу сон:
Будто мы с тобой в Петербурге,
Будто наша любовь – искусство,
А искусство – наше занятье.
Будто наше жилье – мансарда
И там пьем мы портвейн «Массандра».
Редко ты надеваешь платье,
Часто вспыхивает наше чувство…
А за окнами зимние пурги –
Скандинавские драматурги,
Грезят сказкой древних времен…

2.

    Константину Кудрявцеву
               
                На паперти Казанского собора
                Нам подадут без долгого разбора!
                (из моих Питерских двустиший)

                Менада

Казанского собора колоннада,
Здесь Блок в тени колонны Даму ждал…
Сегодня мне ее дождаться надо
И вот идет она… видал миндал?

Она идет в измененном обличье,
Ужасной бабой, толстой, пропитой,
И говорит: «Измерю я величье
Твоих, поэт, двух точек с запятой!»

И щедро сыплет руганью площадной…
С ней подружусь, потом куплю ликер
И вот уже нас в сумрак беспощадный,
«Скрежещущий несет таксомотор».

Одна ты мне родна, моя Геката,
А Сольвейг и Мария – миражи.
Ты так обворожительно боката!
Еще дурмань, еще обворожи!

Чтоб я забыл собора колоннаду,
И Даму у колонны я не ждал,
Но пьяную и грязную менаду
Ласкал и целовал… видал миндал?

3.

Всевидящий старик, глядится в Пряжку тополь.
Сказав: «повремени!» – ночному кутежу,
Как прежде, весь я твой, таинственный Петрополь,
По улицам прямым с тенями я брожу.

Теперь не осень, нет, теперь не наше время.
Ночь майская бледна, как привиденье дня…
Знакомое окно. За ним я бросил семя,
За ним, быть может, спит, рожденный от меня.

И понимаю я тут истину-сермяжку,
И смотрит Блока дом сам на себя со дна.
Всевидящий старик, глядится тополь в Пряжку.
Я не стучу в окно… Ночь майская – бледна…