Карась

          1

- Что-то ты, Боря, давно мне стихов не дарил… – она стояла перед зеркалом, расчёсывая и забирая волосы в пучок. Он стоял у двери, одетый и, испытывая неприятные чувства, ждал, когда она, наконец, соберётся… – Что молчишь? – она, улыбаясь, посмотрела на него, присела на пуф, и стала надевать туфли. – Ты же поэт…
- Умеешь зацепить… умеешь… –  сдержаться было невозможно: приятные разноцветные огоньки, победным салютом, вспыхнули в груди и, как горячие ртутные шарики раскатились по всем сосудам, губы расплылись в улыбке.
- Или не пишется уже?.. на мой адрес… – она опять посмотрела на него улыбаясь, но теперь, и во взгляде, и в улыбке, было уже что-то жалкое – неизбывно-женско-тоскливое… Он не знал что ответить, тупо глядел на её ноги в чёрных колготках и красных, высоких туфлях… – Ладно, расслабься… не пишется, так не пишется… скажи лучше, ноги у меня ещё хороши…
- Ноги, да – ещё хороши…
- А что уже не хорошо…
- Извини, Люда, я не то хотел сказать… просто так получилось – ты спросила, я ответил…
- Ну, всё, хватит, пошли…

     Они вышли из подъезда. Стояла такая теплынь, что казалось не осень на дворе, не конец октября, а весна – начало мая… Но они шли молча, с перекошенными внутренним напряжением лицами, будто не замечая климатической прелести, нечаянно опустившейся на город – каждый копошился в себе…
- Не правда ли… – маршрут заканчивался, и надо было как-то финалить свидание.
- Да, погода хороша. Всё – дальше не провожай… Когда теперь ещё?.. что-то всё реже и реже… Знаешь, Боря, у меня такое ощущение, что между нами ничего уже нет… так, влачишься за мной по инерции… звонишь, когда надо слить отработку…
- Да не заводись ты!.. Сказал, напишу – напишу…
- Не надо мне твоих стихов… устала я от словоблудия… Любви… душа Любви просит…
- Любви?.. Что есть Любовь?..
- Всё ясно… – она раздражённо выдернула руку из-под его локтя, и каблучки её ярко-красных, лаковых туфель часто-часто застучали по ступеням подземного перехода. Он хотел было крикнуть, мол, не спеши так – каблуки пообломаешь, но сдержался, проводил её взглядом, сунул руки в карманы, и пошёл на автобусную остановку.

     Вошёл в автобус сел у окна. За ним, под палками турникета, шумно протиснулись два парня. Они встали на площадке возле откидных сидений и продолжали громко гоготать. Откуда-то, словно из воздуха, появились контролёры в синей форме и гогот прекратился. Один из контролёров, бравый низкорослый крепыш, достал из папки бумаги и потребовал у «зайцев» паспорта.
     Наблюдая, как контролёр заполняет квитанции, Рассадин, вдруг почувствовал – пришло… Он достал тетрадь, ручку и стал записывать:


          А помнишь, я тебя украл…
          За нами гнались…
          Но мотоцикл был «Урал» –
          Мы оторвались…

          Потом: палатка и костёр,
          И шёпот моря…
          И ты дарила мне простор:
          «Ты лучший, Боря…»

          Потом был долгий разговор
          С твоим супругом…
          Он оказался (до сих пор)
          Ближайшим другом…

          И мы с тобой наедине –
          В единой доле,
          И всякий раз ты шепчешь мне:
          «Ты круче, Коли…»

          Как тот придурошный карась,
          Ловлюсь на муху…
          Нет – не уму душа далась,
          А чисто слуху…



          2

     Странное дело, и, главное, уже который раз, он шёл по шпалам. Было очень неудобно – размер шага не совпадал с интервалом укладки шпал… устав скакать, он становился на рельсу и, балансируя руками, шёл по рельсе, как по канату… потом, устав и от этого, спрыгивал на, крупной фракции, тёмно-серый щебень, и, спотыкаясь, шёл по насыпи…
     И опять дошёл до развилки, и опять тут стоит эта дрезина с крупнокалиберным пулемётом… и опять солдаты меняют местами указательные знаки «рай» и «ад», и переводят стрелки путей…
     Увидев Рассадина, пулемётчик передёрнул затвор и хрипло проорал:
- Стой! Кто идёт!
- Пароход! – в рифму ответил Рассадин.
- Ты чего, шутки пришёл шутить?!
- А ты чего, первый раз меня видишь?!
- Отставить разговорчики! – молоденький офицер, с рыжим пушком под носом, отделился от солдат и подошёл к дрезине. Он достал из бокового кармана гимнастёрки серебряный портсигар, открыл, взял папиросу, закрыл портсигар, постучал мундштуком о потёртое серебро с барельефом орла и какой-то надписью, затем, с силой дунул в мундштук, сунул в рот и сделал два зажима – пальцами и зубами… оставив папиросу во рту, рука полезла в карман галифе – за спичками… Смачно затянувшись и выпустив дым кольцами, офицер обратился к Рассадину:
- Рассадин?
- Так точно, товарищ лейтенант!
- Старший лейтенант…
- Виноват, товарищ старший лейтенант!
- Вольно. К пустой голове руку не прикладывают. Служили?
- Так точно!
- В каких войсках?
- Стройбат!
- Звание.
- Рядовой.
- Всё верно. Итак, товарищ рядовой, куда желаете – в рай или в ад?
- Не знаю… а где лучше?..
- Сейчас узнаешь. Жги, Василий… – и дал отмашку.
     Пространство, с пугающим эхом, рвалось крупный калибром… Рассадин чувствовал, как его тело клочьями разлетается во все стороны… но больно не было – было жаль… особенно глаза – они выскочили из глазниц и, вращаясь, как два маленьких глобуса, полетели вверх, в небо, за облака… он опять видел землю с высоты космических полётов, и опять был в восторге: «Как же ты прекрасна, Мать-Земля!»… достигнув спутниковой орбиты, глаза его разлетелись в разные стороны и, обогнув землю, столкнулись – произошёл ядерный взрыв… Рассадин вздрогнул и открыл глаза. Было ещё темно. Посмотрел на часы – 4:52… Подумал: «Рано ещё…» Закрыл глаза, но сна уже не было… полежал на спине до звонка будильника, глядя в потолок, и, в который раз уже, пытаясь понять, к чему этот жуткий сон… Заглушив будильник, встал, прошёл в кухню, открыл форточку, сел на стул… струи прохладного воздуха обдавали, нагое, сонное ещё тело… хотелось курить, но сигарет в доме не было – бросил… хотелось выпить, но надо было собираться на работу…


          3

     Рассадин вошёл в свой кабинет, снял куртку, переобулся, налил в чайник воды, включил… всыпал в заварной чайничек зелёной заварки и стал ждать когда закипит вода… Раздался звонок телефона…
- Слушаю.
- Боря, привет!
- Здравствуй, Николай…
- Трудишься уже?
- Нет ещё – чай завариваю…
- Завари и на меня – я сейчас подойду…
     Рассадин задумался: «Чего это он – в такую рань?..»

     Терпилин не вошёл, а ворвался. Сверкая новым галстуком и широкой улыбкой, источая густой, сладковато-терпкий аромат дорогого одеколона, он раскинул руки и обнял Рассадина.
- Довольно, Коля!.. задушишь…
- Рад, рад тебя видеть, дружище…
- А мы что, вчера не виделись?..
- Да я уже и забыл… А ты плохо выглядишь…
- Плохо спал…
- И я плохо спал… точнее, совсем не спал… думал сердце разорвётся… Людка вскочила среди ночи, кричит: «Достал!.. изворочался весь – тебя что, клопы жрут?!.», и убежала на диван… А я и не обиделся вовсе – я свободу почувствовал, представляешь… лежу один: думаю, рассуждаю, мечтаю… так и домечтался до звонка будильника… Собрался, выхожу из дома, а на улице такая благодать – одуреть можно – теплым-тепло, как весной… подошёл к машине, чувствую, нет – не хочу баранку крутить, эти светофоры… хочу гулять… как в юности, помнишь… так и пошёл пешком – в кои-то веки… И представляешь, Боря, иду вслушиваюсь, думаю: вот сейчас соловей зальётся… сейчас, сейчас… Любви хочется, Боря, понимаешь… не секса – нет – не пустой, грубой механики – «слить отработку», как наша Людка говорит – но Любви…
- Что есть Любовь?.. – при словах «наша Людка», Рассадин вздрогнул и, прячась, склонился над чашками.
- Боря, ты рассуждаешь, как Понтий Пилат… я тебя не узнаю…
- А я действительно не понимаю… истолкуй, если можешь…
- Нет, брат, уволь… да и кто тебе внятно истолкует… оставь… я вот что хочу тебе предложить: а не махнуть ли нам куда-нибудь на край света?.. с ружьишком, или с удочками, а?.. представь: палатка, костёр, в котелке уха варится, или шурпа…
- И море, да?..
- Можно и море, но не обязательно… хоть озеро, хоть речка, горы, лес, пустыня – всё едино – везде хорошо, когда с Любовью…

     Рассадина коробило от этой взрывной светлости Терпилина, его так и подмывало спросить: а жён возьмём?.. Но он воздержался…



30.10.13
10:16