in nomini patris et filii

Голос его, решительного, всё-таки чуть дрожит, когда он, к горлу лезвие приложив, глядит на отца своего, на Святого Отца, и, сколько ж ты ни молись, но у плоти твоей, но у крови твоей заместо зрачков две черные лужицы растеклись, как две маковые слезы; смотрит чуже и мертво, белый весь, будто соль в горсти, говорит: мол, я сын твой, меня прости. Я пришел долг тебе возвернуть; ты - отец мне, так кому, как не тебе решать, принимать или отвергать; но молю тебя, не обессудь.
Я сражался, я защищал семью телом, духом, во веки веков - равно, как солдаты должны бы служить стороне родной, защищать свой хлев и свой кров. И какое там спать, я ведь должен знать, что ты... не оставишь меня в стороне. Если да, чтож, на все есть цена: моя смерть, отец. Я же делал все так, как ты говорил, отчего вы оба не верите мне,
мне - конец.
Отец, осмотри пристально раны мои, на потери свои погляди, подсчитай убыток. Нас всего, раненных - три: сын - солдат, сын - церковник, и дочь на торги. Папа, если этого мало, ответь, что еще отдать? Лекарь прав, отец мой, не так долго осталось ждать, уж не видно почти ни зги. Я уйду, и тогда зубоскалить больше не станут враги, прикажи им гореть, отец, прикажи им гореть, посмотри, помоги, ответь... совсем скоро - безумие, тьма и смерть.

Дело в том, бедный мой Джиованни, непутевое семя мое, тебе редко когда везло, и кого ты умел уберечь... от себя, кровь моя? Ты свои эти песни брось; время вышло, сын мой, разойдутся дорожки врозь. Стану петь за души твоей упокой, торговаться с Всевышним, чтоб ты не угодил в котел, хоть, Адамом клянусь, что ты сам же себя довел. И никто не виновен, кроме тебя самого, мой первенец, третий - лишний.
Совсем скоро, Хуан Борджиа, Второй герцог Гандия, Папский знаменосец, генерал капитан Церкви и старший сын, смерть придет, поведет за собой во мрак.
Властью, данной мне, отпускаю грехи твои, сын. И да будет так.