Голубушки

Пролетели дни лёгкие, дни весёлые -
словно шлейф, растворяется в воздухе запах -
и не бегают славянки боле по сырой истории,
но по-прежнему смотрят влюблённо на Запад.

Не смотрите, не крутите головой, голубушки -
Запад узкий, вы все, всё равно, не поместитесь.
Там Бетховен машет чёрным флагом музыки,
в ад герои опускаются по ржавой лестнице.

Не голубушки более, нет, но скорее валькирии,
Вагнер манит вас всех дирижёрскою палочкой,
вам легионеры небо над любовью вырыли,
ухватили цезари за руки вас русалочьи.

Но сначала стрижами вы были, вы были вакханками.
Что же сталось с пчелиными вашими душами?
Вы не плачьте, девы, над проклятыми останками,
не смотрите в бесконечность глазками распухшими.

Лучше снова превратитесь в скользких ласточек,
в небесах цырульничьих шустрите над Афинами.
Здесь на флейте вам сыграет юный прапорщик,
дровяной сержант станцует заодно с сатирами.

Ухватившись, держит вас двужилая Евразия -
континент с плечами жуткими, мужицкими.
На престол усевшись, Златоуст, рассказывай,
логосу послушны мы, мы слышим византийками.

Рассказывай, рассказывай: златое и зловещее
неподлое, подробное - бальзам в ушную ракушку.
Мы всё запечатлим пергамскими овечками:
про батюшку славянского, про гречневую матушку.

Про Мандельштама младшего, семитов неподстриженных,
про пастбища махровые неубранной Беотии.
Мы будем слушать каждую твою кривую литеру:
кириллицу, каракули, Кирилла и Мефодия.

Но всё, увы, прошло давно и ветками завалено,
нить шерстяную с прошлым тупо обрубили турки
и в колокол, что вырос над всемирной спальнею,
никто из смертных более не хочет стукнуть.

Никто из смертных боле не желает стукнуть.