Китай

Счастье, возможно, не красный цвет,
Плавает средь журавлиных стай.
Я оставляю кроссовка след
В плоской стране, что зовут Китай.
Память впитала обычный день:
Жизнь хороша, как хороший клёв –
С каждым мгновеньем меняет тень.
Верно гласил Николай Гумилёв!
Дышат фигуры бетонных Будд
В каждом квартале меж велорикш.
Вьётся пространство, как чёрный спрут;
Солнце встаёт, зеленел кишмиш,

Утро чадило миллиардом лиц,
Так что хотелось сорвать кафтан,
Словно противник упавший ниц.
Темень осветит поющий фонтан
Ввысь устремив колоннаду струй
Преображаясь в галлюциноген.
Серый прохожий, как будто буй,
Вряд ли  пройдёт не поджав колен.
Звёзды дырявят небесный свод
Под небоскрёбами, коих сонм -
Хочется в страхе разинуть рот
Ввек позабыв ненавистный дом.
Сотни империй плюют в лицо
Первопроходцам сверхновых дум,
Гордости медь переплавив в кольцо.
Родина верит – Мао Цзэдун
Все их пороки сольёт в утиль.
Памятник – глыба, а вождь не Бог.
Сказка не парализует быль,
Но принимает намёк на подвох.      

Жадно вдыхая густую пыль
Улиц квадратных, хотелось знать
Точный процент уходящих миль
В чрево окраин. Подростков рать
Сеет вокруг оптимизма смех
В противовес тех угрюмых стран,
Что поглощают порок утех.
Спёкшейся коркой саднящих ран
Вечер прикроет фигуры тех,
Кто держит путь в постоялый двор.
Ветер шуршит, как колючий мех
Сзади подкравшись, как мелкий вор.
Сводка погод не играет роль -
Кажется, вечность погрязла в май
И заколдованный алкоголь
Пьётся легко, как зелёный чай.

Тает ледышкой родная речь
Под круговерть неопрятных слов:
Сгустки слогов рассекает меч
Всплеск интонации расколов
На мегабиты невнятных фраз.
«Куня, ни хао!» - говорит турист
И постигает низов каркас,
Словно родных междометий свист.
Разум спустился в чернильный «инь»,
Тело ушло в белоснежный «янь»,
Точно в архивы династий Минь,
Коим не жалко отдать юань.

Сыпля талоны в запретный град
Духи императора дышит в нас
В крошку стирая гранит преград.
Год, словно месяц, а сутки – час:
Осень затмит перегар зимы,
Зиму растопит за миг весна,
Осень навалится шалью тьмы.
Так кроет землю завеса сна –
Мили хлопчатобумажных полей.
Жалит, за кадром, аккорд струны.
В дышащей зелени тополей
Камень Великой Китайской Стены
Высится ливерной колбасой
Точно змея на песке. И я
В этих руинах брожу босой
Не игнорируя бытия.

Дёйство фиксируя во сто крат
Лопнул от плёнки фотоаппарат
И бесконечен людской поток
С серого запада на восток,
На огонёк. Мой визит так прост,
Что перекинув с России мост
Я пробегу, непрерывно, кросс
Под ликом солнца и гречкой звёзд,
Дабы впечатать свой первый рейс
В противовес макаронам рельс.
Спешка не свойственна поездам
И потому городов плацдарм
Так далеко друг от друга. Шаг
Эхом отмечен и чуть дыша
Я озираю пейзаж вокруг,
Мысленно север сменив на юг.
Мрамор традиций разбил кастет –
Это меняется менталитет,
Вкруг огибая патриотизм.
Русское слово, как неологизм:

В речи имеет побочный смысл,
Словно раскрытая тайна чисел
В этой стране, где так много лет
Верили в древность, как в звон монет
И переразвитый социализм
Не перерос в мировой катаклизм.
Всем хорошо и модель проста,
И неприкрытая нищета
Здесь выступает тупым углом,
Хоть и не входит в родимый «дом».
Это похоже на киберпанк:
В ветхих трущобах китайский танк
Уничтожает буржуйский класс
Пропагандируя новояз.
Пусть это притча, но суть ясна –
Горечь империй, не сласть вина.
Зло и жестокость равно нулю.
Впрочем, я истинны не люблю,
Как не люблю, порой, мыслить вслух:
Здесь же мой мозг напряжен и сух.

Я же стою – чужеродный пень
Урбанистических деревень,
В мятой джинсе и с бычком в зубах
Там где невольники спят на бобах,
А стихотворцев в помине нет,
Как телеграфа меж двух планет.
Ежели есть, то их роль пуста –
Деньги дают одному из ста.
К слову, культура культуре миф:
Где-то подъем, а где-то – обрыв;
И подставляя себя под плеть
Станешь китайцем уже на треть
В плане культуры. Её судьба
Век не щадит своего горба.
Стиль моей жизни диктуешь ТЫ,
Не изменивший свои черты

На протяжении тысяч лет.
Небо здесь напоминает омлет
С серым желтком помутневшей луны;
Шелест листвы, как прибой волны
И насекомых скупая трель
В душу ложится, как альмагель.
Голубь пространство вспорол крылом,
Что рассыпалось толченым стеклом:
Сгустки кварталов и улиц сеть.
Рынков челночных живая клеть,
Как муравейник кишит людьми -
Им вразнобой гулко вторит СМИ:
Трейлеры фильмов, реклама, прогноз.
Диктор, волшебником страны Оз,
Давит на слух. Голова болит.
С русского переходя на санскрит
Я забываю порядок черт
Тьмы иероглифов. Слово смерть –
Это аллюзия на покой
В чреве истории, чьей рукой
Смело слагались пригорки книг.
Матка-история, где твой лик
В  рисовой эре? Ответа нет.
Красный фонарик не цедит свет.
 
С уст моих сник соловьиный свист:
Я не историк, а лишь турист.
Карандашом замарав листок
Реализую немой поток
Вялых эмоций. А за бугром
Хлещут друзья самопальный ром –
Им до звезды, что сейчас со мной.
Если бы выпрыгнуть в мир иной
И, на прощанье, махнуть пятернёй –
Реплика грянула б : «Васька гой!
Вздёрнул доверие наших стай
И заселился в китайский рай!»
Правда в наивности этих строф,
А не количестве тех Голгоф,
Где забронированный мне крест
Сдали в аренду. Гремит арест
Блудного сына (им буду я).
Плачут наставники и семья
По эмигранту без веры. Пусть
В сердце трепещет больная грусть –
Этому был посвящен пролог.
Искренность фраз подтвердит лишь Бог

Или редактор. Мой праздный час,
Словно огарок свечи, погас -
Так же в жаровне гора углей
Тлеет. И дыма воздушный змей
Вьётся над храмом под синью туч,
Свыше даруя от сердца ключ.
Лик покрывает солёный пот:
Слепну со временем, точно крот.
Суженным оком смотря на мир,
Видишь в предметах и людях тир,
Только винтовкой послужит взгляд –
Коммуникабельности аппарат.
Пресный, как соевое молоко,
Взор устремляется высоко –
К абрису вечно далёких гор.
Знаний труху размозжил топор
Примитивизма замшелых лет;
«Да» на весах невесомей «Нет». 
   
Помню, туманно, ушедший век –
Чёртову дюжину лет назад
Я был мальчишкой. Судьбы разбег
Метился только на детский мат,
Но в девяносто седьмом году
Мне довелось посетить Пекин:
Я, аутистом, бродил в бреду,
В мыслях кружил расписной серпантин,
В тёплых объятьях чужой страны
С вечной нехваткой рабочих мест.
Не замечая в себе вины
Я лишь мечтал обрести насест
В этой столице. Восьми годов
Было достаточно для того,
Чтоб почувствовать вес оков,
Но замечая нехватку слов
Я ворковал, словно гоблин Го-го.

   
 
Сейчас же я дома, объят тоской,
Пишу мемуары хмельной рукой;
Китайская водка в нутре бурлит:
В сознанье туман, голова болит,

Но голос с востока диктует мне
Банальное скопище букв извне
И шквал вдохновенья залепит рот,
Разрушив надежды последний плот.

Надежды на завтра, на утро, на
Минутный отрезок. Я съел сполна
Заморских диковин, забыв о том,
Что собственный быт называл говном,

Плевал иконы родных вождей,
Стоял без зонта под стеной дождей,
Ссылаясь на климат дурной страны,
Реальности предпочитая сны.

Скорее всего, через год-другой
В отечестве я обрету покой:
Скоплю ассигнаций, найду жену
И блюдца овал невзначай крутану -

Выдворить духа из царства теней:
Конфуций учтя распорядок дней
Кинет совет и прикрыв глаза
Взвесит, скептично, все «против» и «за».

Это и будет концом главы.
Время плывёт косяком плотвы
В данном пространстве, где нет меня:
Отпрыска аквы в кольце огня

Средь манекенов сырой земли.
Стаей запуганных птиц вдали
Ворохи букв затемняют свет
Реализуя бессвязный бред



Данной поэмы. Её герой
Слов созывает пчелиный рой
Дабы затмить слишком светлый мир,
Басом глушить переливы лир,

Западу предпочитать восток,
Жару пустынь – ледяной каток.
Проклятый дар затоптав в песок
Можно бездумно спускать курок

В, вечно живую, мишень виска.
Стелятся пьяные облака
Над головой со сквозной дырой -
Так зарождался слепой покой.


 
Я никому не подам руки –
Брезгую. Апофеоз тоски –
Это дорога в родимый край:
Поезд, плацкарт, подстаканник, чай,

Верхняя полка, похмельный сон,
Станция, тамбур, толкучка, перрон,
Кто-то кого-то встречает. Мне



Хочется верить своей стране…



Я выхожу на знакомый двор:
Люди лепечут злорадный вздор,
Дети играют в Афганистан,
Солнце маячит, как ржавый жбан.

Здесь неуместно дышать в кредит –
Каждый второй, для других, бандит.
Мелкое счастье осталось мне:
Видеть Китай в каждом третьем сне.