У бабочки крылья опали

У бабочки крылья опали.
У бабушки кончилась пряжа.
Мы где? мы, должно быть, в финале.
Нет, хуже, в постскриптуме даже.

Мы думали: он бесконечен,
спектакль, который смотрели.
Как жизнь весом
и беспечен,
как те, что с галерки свистели.

Ты плакала там, где не надо.
А я веселился не к месту.
Герой спотыкался и падал,
целуя то мать, то невесту.

Была героиня безумна
в жару перманентных капризов,
и тени сквозили бесшумно
на фоне унылой репризы.

Кто были они, эти тени,
не понял насмешливый зал.
Но ты зажимала колени,
я к сердцу тебя прижимал

и жарко шептал: не пугайся!
И обещал: всё пройдет.
Продвинутый мальчик с девайсом
«бил в аську» спектакль напролет.

Прыщавая девочка справа
в носу ковыряла в тоске,
пока мать шла к сыну с отравой
в бокале в дрожащей руке.

А осень капустою кисла,
врываясь в удушливый зал,
срывая все планы и числа,
которые я обещал,

которые ты нагадала,
пытаясь удачливо жить.
(Герой под гудение зала
споткнулся на слове «не быть»).

Но вот – наконец! – разрешилось:
убиты, отравлены все.
И эта вселенская милость
повисла на волоске

трагичного, в целом, финала.
Но ты рассмеялась: пора –
и, крылышки сбросив, из зала,
шагнула в сквозные ветра.
И стала такою, как прежде:
рассерженной и молодой.
И я потянулся к надежде,
как мальчик, рванув за тобой.

И там, где кончается пряжа,
вы нас не ищите теперь:
мы вышли веселой пропажей
из зала в открытую дверь.

Мы плакали там, где хотели,
смеялись, когда тяжело,
меняя себя и постели,
дома и слова, и крыло,

а то и все крылья по паре.
На что нам трагедии бязь,
где столь замороченный парень
все ищет какую-то связь,

актеры бездарны и глупы,
а зрители чужды всему:
и мальчик по клавишам лупит
девчонке, что пишет ему
(а, может, она не девчонка,
а просто уставшая ****ь?)?

Мы мчимся по осени звонкой –
им всем нас уже не догнать.