Сухой ноябрь. Желтеет облепиха...

Лето по старому календарю



Где лёгкость шеи с лёгкостью ключицы
сливается замедленно и плавно,
в предплечье и в предкрылии родится
твоё дыханье, тайною представ мне.
Где узел русой тяжести рассыпан,
и осень на плечах горит и плачет, -
весь дом, как воздух, невесом и зыбок,
и свет нездешних сумерек прозрачен.

Закатное окно теплу раскрыто,
и лето в календарь ушло старинный,
где две недели молится из скита
о наших душах, слитых воедино.
Осенних чар и летних повстречанье -
две первые сентябрьские недели.
Проста ночная музыка венчанья -
вздыхают звёзды, клапаны свирели.





* * *


Сухой ноябрь. Желтеет облепиха
собором спелым каталонской лепки.
И Гауди Антоний дышит тихо
сквозь сизый сон пырея и сурепки.
Куст облепихи празднично и густо
и ягодами полон, и шипами.
Да будет жить, - в царапинах, - искусство,
как раненая нежность между нами.

Да освежит язык мне лёд облатки -
осеннего ковша кружок подмёрзлый,
и нищих туч холщовые заплатки
да светят над зрачком речушки Ворсклы!
Лимонный храм, предтеча каталонца,
колючий арлекин, сорочьи тризны...
Чем ближе стынь, тем кровней проблеск солнца
средь терний, желтизны и укоризны.





Тони и волшебные двери



Мелочь в пенале,- и никель, и медь, -
перебирают школярские пальцы.
"Надо хотя бы за кошкой успеть,
чтобы состряпать похлёбку из зайца".
Надо впервые мне рубль наскрести,
чтобы купить эту книжку в картоне:
речь о волшебной двери. Пропусти,
время-пространство, мечтателя Тони

в нынешний, чуть постаревший, мой дом!
Мне было семь, а ему было восемь.
Через полвека мне шепчут о нём
дух тех страниц, та индейская осень...
Шорох листов - словно отзвук судьбы,
над камертоном сентябрьские ноты,
жёлто-багряные всхолмий горбы,
воздух над синью озёрной губы,
замерших ос пустотелые соты...