Свидетели. Александр Пушкин. Часть 1

                «Нет, весь я не умру.
                Душа в заветной лире
                Мой прах переживёт
                И тленья избежит.
                И буду славен я,
                Доколь в подлунном мире
                Жив будет хоть один пиит».
                А.Пушкин.

Приснился мне чудесный сон:
Сидели двое в чинном зале,
Мой собеседник – Аполлон.
И будто мне заданье дали:

«Великих ряд перед тобой,
Что книги не спроста писали.
Поупражняйся – и открой,
Как сможешь, ЧТО они сказали».

Я упражнения уму,
Окончив сон, задал, читая
Шекспира, Пушкина, «Дюму»,
Других писателей листая.

И размышляя, что за чем,
Ища, ЧТО авторы сказали
Меж строк романов и поэм,
Что те великие писали,

Подумал я, тот вспомнив сон,
Что про великого поэта
Всегда серьёзный есть резон
Спросить: «Зачем здесь строчка эта?

В чём дело? Странный стих какой!»
И вот, увлёкшись этой темой,
Столкнулся я не со строкой,
А с целой странною поэмой!

ДОМИК В КОЛОМНЕ.

Своей небрежною рукой
Там написал великий Пушкин
(Сам окрестя её «пустой»)
Историю одной старушки.

И вот что я хочу сказать:
ЗАЧЕМ великому поэту,
Угробив время, написать
«Галиматью пустую» эту?

Причём, с издёвкой говорит
Он сам: «Весь смысл стихотворенья –
«Слуга дешёвый натворит
Вам бед до умопомраченья».

Ай-ай! Не будем забывать:
Нам этот стих поведал Пушкин!
И стал я тщательней искать,
Что рассказал он про старушку.

«Носила чепчик и очки…»
Хм… Характерные детали:
Не все в то время старички
Себе очёчки покупали.

Старушка, видите ль, бедна
И экономит на полушке,
Но, тем не менее, она
Очки имеет. Знать, старушке

Они на каждый день нужны.
И коль назвать нам их «снарядом»,
То и гадать мы не должны,
Чей тут портрет со строгим взглядом.

Так-так. В гаданьях про сюжет
Моя гипотеза не хуже…
Что там ещё сказал поэт?
«Недавно схоронила мужа»?

Как раз! И значится за ней,
О ком я помышляю, дочка.
Ну что ж, в гипотезе моей
Пока мне рано ставить точку.

Ведь там ещё один герой
На пол-поэмы подвизался:
Форсит одеждою ЧУЖОЙ
И именем ЧУЖИМ назвался.

Что ж, бес сомненья я скажу,
Куда кружит нас этот танец:
Плетёт, как петли  Лиссаржу,
Интриги некий САМОЗВАНЕЦ!

Теперь назвать не приемину:
Пред нами – матушка-царица,
Что  бережёт свою СТРАНУ,
Изображённую девицей!

(Такую сказку не одну
Найдём мы в творчестве поэта,
Где в «девице» найдём страну,
Не исключение и эта.)

И если это нам принять,
То всё становится на место:
Екатерина – это «мать»,
А Русь – «Парашенька-невеста».

Ну, самозванец кто таков,
Уж не покажется нам вздорным:
При ней Емелька Пугачёв
На «кухню власти» пёр упорно.

Да и «графине» место есть:
Еврпа, модница-соседка,
С богатством, что не перечесть,
Наведывалась к нам не редко.
*   *   *
Ну что ж. Допустим, что теперь
Героев маски мы узнали.
Но… смысла не раскрылась дверь
И прояснилось всё едва ли:

Зачем Эзопа вызывать,
Чтоб посмеяться над покойным,
Кого всем МОЖНО проклинать?
Поэта это не достойно.

Нет, был, наверное, резон.
И вижу я его в морали:
«Опасно, коль вы – учит он, –
Кухарку даром нанимали!»

Глубокий смысл в морали сей.
Ну поразмыслите немного:
Кто «нанимает» нам царей,
Коль власть царей – всегда «от Бога»?

Подсказку там же отыскал:
«В отставке Феб» – он с грустью пишет,
А в ссылке – сам. Так он сказал,
КОГО читатель в строчках слышит.

Да, перед нами – Аполлон,
Могучий бог. И он – в опале.
И если и смеётся он,
То не над плахою в финале.

Он, Феб, смеялся над творцом
Полутеории убогой,
Когда б «мужицкий» царь дворцом
Был «нанят» править. И дорогой

Он этой Русь вести хотел
(В писаниях такой хорошей!),
Да только ряженый пострел
Не справился с такою ношей.
*     *     *
МЕДНЫЙ ВСАДНИК.

И непосредственно за той,
Чью ковыряли мы здесь тему,
Поэмой, что слывёт пустой,
Он пишет новую поэму.

И чтоб читатель угадал,
Куда направлено движенье
Поэмы, чётко описал,
Какой здесь темы продолженье.

Коломна та же у Невы,
И та ж помянута избушка
О коей уж читали вы,
Параша и её старушка.

Но вот герой… Да что ж «но вот»?
Здесь «но», пожалуй, не уместно.
Не знаем просто: тот – не тот?
Нам имя было неизвестно.

Сюжет, я мыслю, вот каков:
«Кухарка» наш, побыв на плахе,
Освободился от «оков» –
И увидал, в крови и страхе,

Что натворил за много лет.
«И это тяжкое виденье»
(Как написал другой поэт),
Ему смутило разуменье.

В «кухарках» ездил на коне,
А тут – на звере устрашенья.
И бунт в бушующей волне
Повсюду сеет разрушенья.

И чтоб нам не гадать самим,
Он часть вторую начинает
Сравненьем точным и прямым:
Как вор селение терзает.

И злобных волн ведя табун
На город сей, Петру отрадный,
Он осудил здесь «русский бунт,
Бессмысленный и беспощадный».

А тот «Руслан», что над Невой,
И чья истерзана держава,
Повёл сурово головой:
«Ну что, сладка ли тебе слава?

Ужель ты думал быть в чести,
На службу эту нанимаясь?
Нет, к славе не найдёшь пути,
В чужое платье наряжаясь.

И сих картин ты не сотрёшь
Из памяти своей духовной,
Покуда трижды не умрёшь
Земною жизнею греховной!...»

И как предсказывал Пророк,
Вторая жизнь того героя
Пришлась в Руси на новый срок.
И снова видим мы такое:

Вновь ветер Западный свистит
И вновь Неву напротив гонит.
Вновь злобный вал её грозит –
И в революции мир тонет.

И предсказание сбылось:
Был Лениным теперь «Евгений»
И вновь сознанье потряслось
От тяжких по Руси видений.

«…И с той поры «безумец бедный,
Куда б стопы не обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжёлым топотом скакал…».
*     *     *
                «Вы, жадною толпой стоящие у трона,
                Свободы, гения и славы палачи…»
                М.Ю. Лермонотов.

                «Прогнило что-то в королевстве Датском».
                В.Шекспир.
Вот незадача! Только мы
Подёргали за хвост удачу,
Прочтя поэмы, как из тьмы
Узрели новую задачу.

Ну хорошо, решили здесь
Что Пушкин – Феб золотокудрый.
И здесь пред нами был он весь –
Бог древний, славный, многомудрый.

Но… та же странная строка:
«В отставке Феб живёт». Не знаю,
Чья ж там поднимется рука
На бога? Правильно ль читаю?

Но рядом с ним – другой поэт,
Который, если мыслить строго –
Не глядя, сколько ему лет,
А сколь велик, – то сам от Бога.

И если это взять в расчёт,
То гневный стих тот станет странным:
Буквально – так ведь он сечёт
Придворных жалких, безымянных.

«Вы – пишет, – жадною толпой
Стоящие У ТРОНА». Что же,
Он полагает, что герой
Не Николаем уничтожен?

Допустим, Бенкендорф силён.
Но – если волю выполняет
Монаршую. И правит он,
Куда монарх ему кивает.

Но если Пушкина травил
Сам царь, без правды и закона,
То значит, это ОН И БЫЛ
Изображён «в толпе у Трона»!

Какой же Трон имел в виду
Поэт, коль царь – «в толпе у трона»?
Власть НЕ ЗЕМНАЯ шлёт беду –
И послан к Фебу Абадонна…
*     *     *
И вслед за Фебом, я смелей
Теперь пущуся вместе с модой,
Дела давно минувших дней
Исследовать его методой.

Феб-Пушкин, судя по всему,
Тому бесценный был свидетель.
И я, доверившись ему,
Строй изложу событий этих,

Используя намёков тьму,
Везде разбросанных поэтом.
И «ложь», подвластная уму,
Из сказки вылетит ракетой.

Да, ТУ описывая «жисть»,
Сюжет свой строго Пушкин строил
И мог намёком обойтись,
Чтоб не кишели в нём герои.

А мне без них никак, увы,
Не обойтись при «дешифровке»
И вам их дать из головы
Я не могу при всей сноровке:

Не мог свидетелем я быть
Тех исторических устоев,
Поэтому и сочинить
Не в силах образ я героев.

И значит, персонажей всех
Займу у тех, кто с Фебом рядом
Терпел нужду и знал успех,
И дал в романах всё, как надо –

Булгаков, Пушкин, А.Толстой,
Стругацкие – вот кто основы
Давал тех звёзд, что в тьме густой
Светили мне в сей сказке новой.

Дубровский старший, что поэт
Дал в развлечение элите,
И Лось, что мчит между планет,
Летя к прекрасной Аэлите,

Телегин, Рощин, что нам дал
Всё тот же Феб в своих романах –
Вот те герои, что я взял
К себе в работу без обмана.