Душа

         До прибытия поезда оставалось менее получаса. В это субботнее утро Павелецкий вокзал походил на огромный аквариум, изобилие рыб (людей) в котором,  казалось, было больше, чем наполнение его водой. По мере того, как стихал дождь, и многочисленные пёстрые зонты были сложены и убраны в сумки, на перроне становилось свободнее.
Кто-то из отъезжающих пересчитывал свою поклажу, время от времени доставая билет, изучая его, перепроверяя в очередной раз время отбытия и дату;  кто-то из провожающих давал наставления в предстоящем пути, бурно жестикулируя. Молодежная компания неподалёку, по-домашнему расположилась на своих рюкзаках, и под гитару довольно громко пела походные песни. Две ворчливые женщины, сидящие на лавочке рядом с молодёжью, всем своим видом и сердитыми гримасами, выказывали недовольство такому утреннему песнопению.
         Поодаль от всей этой "чемоданной" толпы, облокотившись на невысокое ограждение, стояла девушка, лет девятнадцати – худенькая, маленького росточка, с невероятно добрыми голубыми глазами и не сходящей с лица лучезарной улыбкой. В забавной светло-серой куртке из искусственного меха она была похожа на пушистого котёнка, которого так и хотелось погладить. Открыв свою дорожную сумку, девушка достала небольшой пакет с продуктами, предназначенный для трапезы во время поездки. В пластиковом судочке были котлеты. Взяв одну и поделив на салфетке её на четыре части, девушка радостно направилась к концу ограждения. Там, непонятно для каких целей, очевидно, очень давно был сделан приямок, откуда раздавался негромкий писк. В старом, уже утратившем цвет, вязаном шарфе обнаружился маленький чёрно-белый комочек с блестящими глазками-бусинками. Печально скуля, он с надеждой смотрел на девушку.
– Здравствуй, пёсик! Малыш, какой же ты крошечный! Поешь, и тебе станет теплее, – заботливо сказала девушка, наливая в баночку из-под йогурта молоко, в то время как щенок уже  уплетал  кусочек котлеты, от удовольствия помахивая хвостиком.
В это время молодёжь перестала петь и две ворчливые подруги заскучали, ища глазами новую жертву для своего недовольства.
– Смотри, ещё одна чокнутая! Люди поезда дожидаются, а она все вещи побросала, сидит на корточках,  лыбится,  да ещё и сорит на перроне! – сказала одна из женщин, глядя на свою собеседницу.
– Прикармливает тут всяких блохастых, грязь разводит! Яму эту давно пора засыпать! Не перрон, а помойка какая-то! – громко прокричала вторая женщина и, не заметив щенка, пнула в приямок ногой обломок кирпича, который бесхозно валялся под лавкой.
         Шум приближающегося поезда заглушал надрывные всхлипы  девушки и стонущего у неё на руках  щеночка с окровавленной лапкой, который ещё пять минут назад был сыт и доволен. Вокзал по-прежнему был переполнен. Никому не было дела до горечи и боли двух, уже успевших полюбить друг друга, душ. 
         Двери вагона поезда закрылись, когда девушка, со щенком за пазухой, уже сидела у окна, вытирая носовым платком с лица остатки слёз…