Иосиф ХХ века

Иосиф ХХ века

Речь не о Сталине и Бродском,
Которым доставалось крепко,
А о служителе неброском,
Их тёзке скромном – Бондаренко…


Суд

Год шестьдесят второй. Одесса.
Ему по плоти двадцать пять.
Вовсю кликушествует пресса.
А суд даёт за веру "десять",
ещё конкретней: пять и пять!

— Вовлёк в преступность малолетних, —
сказал бессовестно судья.
За это, как известно, светит
двухсот девятая статья.

А на дворе перед заводом,
носящим имя "Октября",
толпу кричащего народа
едва удерживал отряд.

Отряд блюстителей не в силах
сдержать настойчивых атак
людей, узнавших будто сына
принёс на жертвенник "сектант".

Чтоб "воронку" пробиться в гуще
толпы, бурлящей как поток —
был впереди машины пущен
асфальт ровняющий каток.

И вот в тюрьме сидит Иосиф,
считая пройденные дни...
И вдохновенно Бога просит,
чтоб Иисус всегда был с ним!


"Доктор"

Он вспомнил, как трусили вещи,
построив зэков вдоль стены,
и как тупой тюремный фельдшер
вовсю обследовал больных.

Порой он смирным был как агнец,
порой упрямился как вол.
Он ставил сразу же диагноз,
как суд выносит приговор.

— Сядь! Встань! — приказывал сей медик.  —
Поглубже, гнида, подыши!
Теперь руками помаши!
Мы знаем симулянтов этих.
— Здоров! Лети на камыши!

— Я болен, — мямлил заключенный.
Температура у меня...
— Вставай, проклятьем заклеймённый! —
взывал он, голосом гремя.

— Вставай или отправлю в карцер! —
Он раскрывал клыкастый рот...
За то прозвал "американцем"
его концлагерный народ.

Подчас, сменяя гнев на милость,
"от животов" и от "ангин"
давал он, улыбаясь мило,
универсальный анальгин.

Ещё имел в репертуаре
он очистительный пурген...
Он был простой крестьянский парень,
как говорят, "медикамент".

И ночью лишь глаза смыкались,
как призрак грозный тормошил
людей во сне "американец":
— Давай, лети на камыши!


Камыши
"Вышла мадьярка на берег Дуная" (песня)

Вывели зэков на берег Дуная,
чтобы рубить камыши.
Ждёт за труды их награда земная —
есть арестантские щи.

Дунай, Дунай, а ну узнай,
где — чья могила?
И сколько людей и высоких идей
в недрах твоих погибло!

Некогда думать о солнце и небе
в этой холодной воде.
Руки синели и ноги чернели —
норму давай каждый день!

Давай, давай, и ещё давай! —
возгласы бригадира.
Пожалуй, не знаешь и ты, Дунай,
где, чья могила!

Трудно мечтать о каком-нибудь чуде
было в подобных скорбях.
Предпочитали там "вырубить" люди
не камыши, а себя!

"Серу" по венам бедняги пускали,
чтоб угодить в лазарет...
Знают дунайские волны и камни
этот нехитрый секрет!


Секретарь

Арест. Херсонская тюрьма.
Гремят засовы и замок.
Начальник пребольшой весьма
проводит в камере осмотр.

Какой знакомый цепкий взгляд,
горящий злостью и умом?!
Мужчина этот возглавлял
республиканский комсомол.

Иосиф вспомнил Киев вдруг,
лес в свете солнца сентября,
друзей по вере тесный круг
и этого секретаря.

Он слушал проповедь и гимн
про искупительную дверь...
Но время шло. Он стал другим —
И верующих не терпел.

Тот комсомольский секретарь —
так уж случается в судьбе —
"высоким чином" в мире стал,
точней, министром МВД.

В тюрьме он был как господин —
и вылил ненависть свою,
сквозь зубы мрачно процедив:
— Вот здесь тебя я и сгною!


Львиный ров

Тюремщики пообещали:
— Тебе мы создадим уют.
И ввергли в камеру вначале,
где психбольной вопил: "Убьют!"

Он кровожаден был как Ирод,
ладони раздирая в кровь.
Иосиф вспомнил Даниила,
попавшего в подобный ров.

Несчастный был душевно болен,
метался как голодный зверь,
и слушать не хотел о Боге…
Бежать! Куда? Закрыта дверь.

Служитель Богу стал молиться,
чтоб злого духа удалил.
Больного узника в больницу
два конвоира увели...


В камере смертников

Уже он дважды отстрадал —
прошли и Киев и Одесса.
А впереди был Краснодар
с одной из камер номер "десять".

В ней находились те, кому
осталось мало жить на свете,
кого направили в тюрьму
для подготовки к скорой смерти.

Стоял там жуткий стон и вой —
в предощущении расстрела...
Туда отправили его,
чтобы погасла в Бога вера.

В его мозгу, лишённом сна,
воспоминания скользили:
он человека вспоминал —
того в роскошном лимузине.

Был в это время Медунов
секретарём крайкома первым.
Потоком самых грязных слов
он поливал героя веры,

"врагом народа" называл
и "элементом крайне вредным".
В ответ — пророчески — слова:
— Увы, придёт и ваше время!

То время вскорости пришло
и стало видно многим взорам,
как бывший член Политбюро
оттуда изгнан был с позором.

Он был "казнён" как хлебодар
принципиальным фараоном...
Одесса, Киев, Краснодар —
расплата за конфликт с законом.


Клевета

Золотых не сулили гор —
лжесвидетелям дали деньги.
Но за тридцать рублей всего
совесть продали те студенты.

Вот откуда такая желчь!
Клеветали они со страстью,
что сектанты "шли Рим поджечь",
то есть дом с пролетарской властью.

Что кричали они с хулой,
перепортив народный праздник:
— Большевистскую власть – долой!
Свергнем иго драконов красных!

К сожаленью, бывает так,
и в борьбе против Божьей церкви
до сих пор ещё клевета —
у безбожия на прицеле!

Обещает нам Книга книг,
что покончено будет с ложью,
что диавол и клеветник
будет скоро в геенну брошен!


Возмездие

Иосиф в камере проснулся
от слов, горящих как огонь:
— Кто вас коснётся, тот коснулся
зеницы ока Моего!

Шофёр свой тоже бросил камень —
христианину заявил:
— Я собственными бы руками
тебя, сектанта, задавил!

Не знал безумец тот, что завтра —
за совокупность всех обид —
он будет близкими внезапно
в жилище собственном убит.

Не видел предгорисполкома
и лжесвидетель Чичкунов,
что будет вскоре арестован —
за махинации с казной.

Студент, избитый и нетрезвый,
на очной ставке страшно лгал...
В одной из драк он был зарезан
рукою пьяного врага.

Уполномоченный Лиепа
был двухметровым мужиком.
Но, к сожалению, нелепо
распоряжался языком:

— Я красный, — говорил, — дракон!
Суду представил донесенье
он на пятнадцати листах.
Но, не дождавшись за усердье
награды — жить он перестал.

Архиепископ у начальства
пытался милость заслужить,
но неожиданно скончался
свидетель сей... А мог бы жить!

Непреходяще Божье Слово
и безгранична свыше власть!
Ведь в руки Господа живого,
как говорится, страшно впасть!


Золотой юбилей

С деревьев листья бьются оземь.
Часы не повернуть назад.
Вам пятьдесят уже, Иосиф.
Подумать только — пятьдесят!

Остались в прошлом даже узы —
один, второй и третий срок.
Но Вы любили Иисуса —
и вас поддерживал там Бог!

И эта лиственная россыпь
вселяет радостную мысль:
как пятьдесят прошло, Иосиф,
пройдёт и вся земная жизнь!

На голове, как иней, проседь.
Печать страданий на лице.
Да, много лет прошло, Иосиф,
но очевидней стала цель!

Пожалуй, это жизни осень,
Творцу несущая плоды.
Но посмотрите вдаль, Иосиф:
весна блаженства — впереди!

Там, впереди сияет лето
бессмертной радости с Христом —
с благоухающим букетом
неописуемых цветов!

А жизнь нас к вечности уносит,
пока шипы преподнося...
Вам пятьдесят уже, Иосиф!
По воле Божьей — пятьдесят!

И мы, друзья по вере, просим
у Всемогущего Отца —
чтоб дал Вам больше сил, Иосиф,
остаться верным до конца!

1986

(Из авторской книги «Пальма», 1995)