Как я попал в штрафную роту

Как я попал в штрафную роту?
Таких историй миллион.
Был «особист» такой при Штабе,
Товарищ Краузе Мирон.

В Делах своих он ставил точки
И в этом был его конёк…
Парней вернувшихся «оттуда»,
Ломал он судьбы между строк.

Из окруженья или плена,
То для Мирона – всё одно.
Ему быстрей закрыть бы Дело
И пить с «врачихами» вино.

Под Львовом нам тогда «поддали»
И опрокинули назад.
Из роты двое уцелело,
Я и товарищ мой – Ринат.

Бродили полесу как волки,
С Ринатом мы, день ото дня.
А ночью, чёртовы осколки,
Мы доставали из себя.

В тот раз, мы утром повстречали
В тумане призрачный отряд.
Мы думали что партизаны,
Так как по-русски говорят.

Но мы с Ринатом прогадали,
И поплатились с тем сполна…
Да, к русским мы тогда попали,
К тем, кто с нашивками РОА**.

Рината сразу расстреляли.
Нашли в кармане партбилет.
Меня оставили до срока,
Как говорится – на обед.

Верёвкой, «суки», повязали
И крепко вдарили под дых.
Пытался с ними я «бодаться».
Не смог осилить пятерых.
 
Они «клеймили» коммунистов
И матом «крыли» их сполна.
Рината мёртвого пинали.
Хотели выколоть глаза.

Но тут вмешался некий дядя…
Ни дать, не взять – киногерой.
На нём была с полями шляпа
И плащ из кожи дорогой.

Он им сказал:
     « Ну, что вы, братцы…
Ведь мы не звери, господа!
Зачем над мёртвым издеваться
Солдатам доблестным РОА?».

Поправив фетровую шляпу,
В плаще нашарив портсигар,
Мне сунул в зубы сигарету,
И начался тогда «базар».

Он улыбался мне не скромно,
Пытался «гад», растолковать,
Что не за тех я всё-ж сражался…
Россию надо защищать.

От коммунистов, комиссаров
Очистить Матушку пора.
Вот потому-то и воюем
Мы под знамёнами РОА.

С Ринатом были мы друзьями
И не боялись ни чего.
Я глотку бы порвал зубами
Любому, раньше, за него.

Я помню, как мы воевали…
Был мне татарин тот, как брат.
В боях друг друга прикрывали,
Я и товарищ мой – Ринат.

«Жевал» мне что-то «фраер» в шляпе
Про честь, про Родину, про долг,
Что они русские солдаты,
Что с ними Вермахт***, чёрт и бог.

Он говорил, что комиссары
За всё поплатятся сполна.
А я сказал, что мне татары
Милей,
    чем русская Орда.

Все передёрнули затворы…
Хотели здесь же «порешить».
Я им сказал:
    « Стреляйте, «гады»!
Не буду «фрицам» я служить!».

Опять вмешался «фраер» в шляпе.
Для них он как Наполеон.
Своих вояк-головорезов
Утихомирил быстро он.

Он им сказал:
    «Не торопитесь.
Вы прям как дети, господа.
Как что, так сразу «кипятитесь».
Убить успеем мы всегда.

Нам убедить солдата важно.
Наставить, так сказать, на путь.
А парень он, видать, отважный.
Не «раздолбай» какой-нибудь».

Они вели меня тропою.
Куда?
    Не мог я этот знать.
А в голове крутились мысли,
На тему:
    «Как бы убежать».

Два впереди и трое сзади.
Я был как рыба на крючке.
Как не крути, при том раскладе,
Не убежать от пули мне.

А умирать мне расхотелось.
Как заяц глупо умирать.
Вот если-бы из «шайки» этой
Мне хоть кого-нибудь «забрать».

Тогда совсем другое дело.
Тогда совсем другой финал.
А лучше бы всех этих «гадов»,
Кто друга мёртвого пинал.

Вонзилась мысль мне эта в темя.
Я стал покладист и раним.
Чтоб протянуть подольше время,
Понравился я даже им.

И рассказал мне «фраер в шляпе»,
Как он служил у Колчака.
Держал солдат в «медвежьей лапе»,
Как  командиром был полка.

Как вместе с Каппелем сражался
Он против «красных коммуняк».
На память шрам ему остался
От их бесчисленных атак.

Мол, коммунисты сплошь – евреи,
Которых надо убивать.
Чтоб возродить её скорее,
Россию-маму, его мать.

Я слушал, молча и «охотно»,
В ответ, кивая головой…
Потом сказал,
    что, мол, под Гродно
Служил у «белых» батя мой.

И что в двадцатом расстреляли
«Совдепы» моего отца.
И мать одна меня кормила,
Десятилетнего мальца.

На самом деле, батя родный,
Мой,
    у Будённого служил.
В боях, он, вместе с Первой конной...
КазАков надвое рубил.

Но пуля-дура всё-ж пробила
Лихую голову его.
В степях донских его могила.
Там,
    где не знает уж никто.

Мне «морды» эти улыбались.
Разговорились, чё, кого…
И даже руки развязали…
Видать признали своего.

И «фраер в шляпе» жал мне руку.
«Добро пожаловать в ряды…»
Я думал:
    «Затащить бы «суку»
В те близлежащие кусты

И задавить там как собаку
Завёрнутую в «макинтош»,
Ту «гниду»,
    что под «фрицем» ходит…
«Гнилую «власовскую вошь».

Смеркалось…
    Ветер в кронах леса
«Катюшу» тихо напевал.
Вы скажете, что мне казалось,
Быть может,
    сильно я устал.

Найдя местечко поукромней,
Все разместились на ночлег.
Мне руки связывать не стали.
И я не думал про побег.

Я думал только лишь о мести.
Выискивал, ловил момент.
А «фраер» тот, который в шляпе,
Мне кинул пачку сигарет.

Назначил на ночь караульных,
Снял шляпу,
    лёг на воротник,
Примяв собою ели лапу,
Чуть поворочавшись, затих.

Потом  не много «побазарив»,
Уснули все,
Но лишь один,
Готовясь к службе караульной,
    к “MG”**** готовил магазин.

Я, этим днём опустошенный,
Как будто спал,
     но я не спал.
Кипел мой разум возмущённый,
Варианты мозг перебирал.

Я пролежал, как сноп, пол ночи,
Но бдителен был часовой…
Ну, наконец-то поменялись.
Его сменил потом другой.

Подбросив в костерок дровишки,
Обняв как «бабу» пулемёт,
Достал с кармана он картишки.
Гадал он что-ли?
    Чёрт поймёт…

Ну вот, уж, лес весь осветился.
Роса покрыла их “MG”,
А часовой не шевелился…
Уснул «служака» на заре.

И не секунды не теряя,
Хватаюсь я за пулемёт,
Очередями их «крамсаю»
Я наугад, как повезёт.

Ну, вроде-бы закончил дело.
Дымится мокрая земля.
А этот «фраер»,
    но без шляпы,
Бежит хромая от меня.

Ему вдогонку посылаю
Две очереди из “MG”,
И пулемёт потом бросаю…
Мы выползаем на ж/д.

И там его я настигаю
И головой о рельсы бью.
И там его я добиваю,
За честь, за Родину мою,

И за Рината – коммуниста,
За батю, за родимый дом,
Как «нечисть, мразь»
    и как фашиста,
Давлю я «гада» сапогом.

Уже ничо не понимая,
«Метелю» «суку» по чём зря.
Не вижу даже что дрезина,
По рельсам катит на меня.

Очнулся я, когда с дрезины
Стрелял станкОвый пулемёт.
Запрыгали по рельсам пули.
Мне повезло что недолёт.

Я словно заяц на помойке,
Метнулся с насыпи в кусты.
Ну а за мною пыли струйки.
«Всё!» - думаю,
    теперь «кранты».

Бежал по лесу пригибаясь
Я от стрелков из патруля.
А сердце билось будто птица,
Грудную клетку теребя.

Ну вот,
    окончена охота.
Я ели ноги уволок.
«Пока живём ещё, пехота».
Тогда я шёпотом изрёк.

Я отлежался, отдышался
И даже где-то задремал.
Потом по дебрям пробирался
Не зная сам, куда шагал.

Так я по лесу «прошатался»
Дня два,
    а может быть и три.
Подножным кормом я питался,
Пока не встретились свои.

Меня помыли, накормили,
Послушать дали патефон.
Потом приехал за мной, лично,
Товарищ Краузе Мирон.

Два «вертухая» из охраны
И с пистолетами «ТТ»,
Меня в «полуторку» загнали…
Был начеку НКВД*****.

Я у Мирона в кабинете
Рассказывал, как было всё,
А он и слушать то не слушал.
Заладил «падла»:
    «Всё враньё…».

«Может чайку тебе, родимый?»
Мирон мне наухо шептал.
Такой он был миролюбивый,
Дай волю – на кол бы сажал.

Сказал я, что мне не до чаю.
«Давайте подведем итог…»,
А он сказал мне: «Я кончаю...
В «штрафбат» отправишься, «дружок»!».

Так я попал в штрафную роту.
Таких историй миллион.
Меня сюда, к вам «подцуропил»
Товарищ Краузе Мирон.


*картинка из интернета*      Март 2010 г.

**Русская освободительная армия, РОА — исторически сложившееся название вооружённых сил Комитета Освобождения Народов России (КОНР), воевавших на стороне Третьего рейха против политического строя СССР, а также совокупность большинства русских антисоветских частей и подразделений из русских коллаборационистов в составе Вермахта в 1943—1944 гг., преимущественно использовавшихся на уровне отдельных батальонов и рот, и сформированных различными немецкими военными структурами (штабом Войск СС и т. п.) во время Великой Отечественной войны.

***Вермахт — вооружённые силы нацистской Германии в 1935—1945 гг.

****MG от нем. Maschinengewehr — пулемёт. Серия немецкого автоматического стрелкового вооружения.

*****Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД) — центральный орган государственного управления СССР по борьбе с преступностью и поддержанию общественного порядка в 1934—1946 годах, впоследствии преобразован в МВД СССР.