Память

    Удивительная вещь – человеческая память…Я не помню, куда положила ключи пять минут назад, но безошибочно нашла бы место на пустыре, где – ох, сколько лет назад – закопала свой «секретик». Вы знаете, что такое «секретик»? Девочки выкапывали маленькую ямку, выстилали её красивым фантиком от конфеты, выкладывали цветочек, разноцветные камушки и птичьи пёрышки (всё, что найдётся интересного), сверху закрывали стёклышком и засыпали песком…За нашим домом был пустырь, заросший кустарником, где мы любили играть, строили шалаши и закапывали эти «секретики». Почему-то ясно помнятся эти тайные места и наши игры на круглой солнечной поляне. И вообще детство вспоминается только солнечным, как будто никогда не было дождей и ненастья…
    Вот даже не знаю, сколько лет было моей прабабушке Дуне, которую помню очень хорошо! Родилась она в девятнадцатом веке, а умерла в 1977 году. При рождении священник записал новорожденную Евдокию в церковную книгу, а в 1917 году сожгли те книги…Пережила она все войны двадцатого века, гибель сына на Великой Отечественной войне, изведала  тяготы крестьянского быта, а доживала свой век у дочери – ослепшая, а в остальном полностью здоровая! Даже карточки не было в поликлинике. Ясно помню, как она начинала искать свою плюшевую кацавейку, которую ей справили в качестве приданого, и которую она лично убрала в зелёный сундук. Все уговоры и доводы, что было это шестьдесят с лишечком лет назад и нет давно ни того дома, ни того сундука, на неё не действовали. И кацавейку помнила, и одеяло лоскутное… Но не помнила, какой сегодня день и что ела на обед.
    К чему я всё это веду? Бытует мнение, что наше поколение не должно писать о Великой Отечественной войне ни в поэзии, ни в прозе. Не можем мы этого знать и, следовательно, наши слова вторичны и с чужого голоса. А ведь эта война не так далека, как кажется! Слава Богу, жива моя мама, которой на начало войны было 6 лет – а детская память, как мы уже говорили, самая крепкая. Среди моих знакомых есть люди, которые были значительно старше моей мамы. Один мой друг рассказывал, что до сих пор ясно видит картину, как их с мамой эвакуируют по Волге на барже, а над рекой летают немецкие самолёты и расстреливают эти баржи.
    Есть расхожая фраза, что все мы родом из детства…Оттуда растут наши страхи, наши привычки и комплексы, наше отношение к окружающему миру. Мои впечатления о войне тоже оттуда, хотя родилась я много-много лет спустя. Три года воевал мой дед, заработав серьёзное ранение и полную грудь орденов. Я его помню старым - таким он казался пятилетней девочке, а было ему всего-то к шестидесяти годам! Я пользовалась его безграничной ко мне любовью и часто просила забрать меня из садика после обеда, до ненавистного тихого часа. Он приходил, распахивал объятья со словами: «Золотой мой, золотой!» и я выбегала из группы, переполненная чувством свободы! Маршрут у нас был один: ресторан «Волга», где на первом этаже была пивная с вечно липкими белыми пластиковыми столиками. Там нас радостно встречали друзья деда и мы подходили к одной из компаний. Ясно вижу белую тарелочку с зелёной надписью «Общепит» и на ней песочное пирожное за 22 копейки, с которого я сначала съедала бело-розовую глазурь с шоколадными разводами. На стол выставлялись коричневые бутылки пива «Жигулёвское», гранёные стаканы и маленькая бутылка водки с зелёной наклейкой. Меня тогда смешило слово «чекушка», представлялось что-то плюшевое и мягкое…
    Бутылка пустела, оседала пена от пива, крошилось пирожное на тарелке, над столиком клубился папиросный дым, от которого у меня першило в горле…Разговоры мужчин становились всё громче, и были они, конечно, о войне. Не такие гладкие, как рассказываются пионерам в школе, с полным набором крепких солдатских выражений и страшными подробностями боёв и солдатского быта. Были эти рассказы со слезами на глазах, с криками и повторами, срывающимся голосом говорили о тех, кто был с ними рядом да так и остался на самых разных полях самых разных стран, о том, как их самих убивали-убивали, да вот не убили…Скажете, что пьяные слёзы немногого стоят? Спорить не буду, но навсегда усвоила, что каждый человек, хоть один день воевавший (не важно на какой войне),  заслуживает уважения за его мужество. До сих пор мучает иногда: «А я бы пошла добровольцем на фронт?» И теплится трусливая мыслишка: «Ни за что! Лучше в тылу, на заводе у станка две смены отстоять! Но в безопасности…»
    Что я понимала в этих разговорах? Да и не пыталась ни слушать, ни понимать. Но эти откровенные рассказы воспитывали больше, чем лекции и нотации в школе. А потом была довольно долгая дорога домой по тёмной улице, едва освещаемой тусклыми жёлтыми лампочками под ржавыми колпаками на покосившихся столбах. Дед шёл и пел военные песни, которые я до сих пор помню наизусть, и крепко держал меня за руку. А навстречу нам уже бежала разгневанная бабушка, на крыльце ждали мои родители в твёрдой уверенности, что рано или поздно дед меня забудет в пивной или потеряет по дороге…или, придя в детсад, я выложу весь запас слов, услышанных в пивной…не знаю точно, какие еще страхи терзали маму и папу. Но дед меня ни разу не потерял и до сих пор я не употребляю бранные слова ни при каких обстоятельствах. Видимо, осталось в подсознании, что эти слова принадлежат взрослым дядям, прошедшим войну…только они и имеют на них право, а девочкам, девушкам, женщинам это просто не идёт. Смешно, наверно? Но это еще один урок, который я получила от деда.
    Память, память…Чем дальше события, тем ярче картины из прошлого, тем ближе мне дед-фронтовик. Война не так далеко, как кажется…Всего-то два поколения!