Поэты Cибири

АНАТОЛИЙ    ПОБАЧЕНКО         

                СИБИРЬЮ  СВЯЗАННЫЕ СУДЬБЫ
   
 Борис Богатков

Решив судьбу стремительной атакой,
сержант ушёл в безумие огня…
И задохнулась, землю очерняя,
своей слюной фашистская собака.

Пройдут года, строка во имя блага
откроется – не время обвинять,
а боль тупую в сердце приунять,
крепить в солдате мужество, отвагу.

На подвиг песня грозная звала,
в бою раскрыв могучие крыла,
взлетела птицей в солнечные выси!

И вскоре он, познав смертельный риск,
пришёл домой, в родной Новосибирск,
снял каску, замер, воин светлолицый.
15.12.1995

            Павел Васильев

Иртыш, зима. На всех ветрах секущих
топорщится пожухлый куст репья.
На берегу – озлобленно стоят
два волка. Гривы – в серебре колючем.

О, этот вой, живое всё гнетущий!
Не вздрогнет кто? Чья не рванёт шлея
через снега в открытые края,
где виден день, спасение несущий?

Зовут кого из тьмы небытия –
глаза? А взоры чьи, вдали виясь,
уходят, словно медленные реки?..

Сибири волк, безумствуй от души!
За это будешь пулею прошит
и не забыт в поэзии вовеки.
30.10.1996
Георгий Вяткин

В горах великого Алтая
песнь родилась хвалить творца,
не изменился лишь с лица
Хан-Бобырган, в тумане тая.

Катунь, горячая, крутая
(найдет ли кто реке ловца?),
рвалась из тайного ларца
в строку, легендой обрастая.

В гортанном клёкоте шамана
нашёл он посвист турухтана,
степной России голоса.

И ветвь раскидистого кедра,
песок золотоносный в недрах –
судьбы счастливой полоса.
25.о1.1997

Геннадий Карпунин

Придя – по мысленному древу –
к великим подвигам славян,
развеял он седой туман
былин и тайн Обиды-Девы.

В душе знаток значений древних
нёс груз преданий, как Боян,
чтил свято «Слово», инь и янь
и в поле колос недозрелый.

А на тунгусском пепелище
готов построить городище,
оставить след заметный свой.

И в русской речи, в тёплых встречах
живёт певец Синильги вечной,
огней сибирских  – костровой.
24.06.1997


Александр-Матиас Кастрен


Томов двенадцать – вот его труды
о самоедах, коттах и марийцах!
И открывались нганасанов лица,
когда в их пользу он творил суды.

Под вьюгу легче высушить зады,
сырая рыба – это вам не пицца.
В сарае дымном пишутся страницы
далекой родины, где скудные сады.

А мужа тянет истина к Саянам,
там руны Калевалы, сны Бояна
вошли в его оснеженный катрен.

И нет ни Рима, славы Иудеи …
Но финну ближе сказы берендеев! –
таков этнограф и лингвист Кастрен.
28.08.1996

   Николай Клюев
               
                1   

Не всем рубаху черную носить,
чесать затылок гребнем редкозубым,
и, выпятив промасленные губы,
под дурачка на улице косить.

До дыр – на крыльцах! – некому сносить
льняную ткань. И выскажусь я грубо:
гудят уже серебряные трубы,
чекист кожанкой новою форсит.
 
Поэт, в объятьях силы ураганной,
под пристальным вниманием нагана,
навечно сгинет средь снегов и льда.

Под Томском где-то, чёрном чемодане,
растут стихи – сибирские баданы,
им светит ярко севера звезда.
02.02.1997
               
                2

Узнать его на Невском мудрено.
И где она, та самая собака,
что в ноги бросится, однако,
и заскулит протяжно и темно?

Придёшь к нему, сказать бы смешно, –
полати,  мох, иконы, свечи... «На-ка,
хлеб аржаной, да не крутись, ломака,
оставишь верно скатерти пятно.

Уважь, присядь…». Расскажет о далёком,
где облака похожи на молоки,
где шубу сроду не снимает зверь.

А в русских печках спрятались поэмы…
Кто и когда – вот таинство дилеммы! –
найдёт их средь утерянных потерь?
18.03.1996


Казимир Лисовский

Сибирь – планета чудная твоя:
простор равнин, льдов толща вековая,
звезда полярная, собачьи лаи,
свист жёстких крыл неистовых – в краях.

Есть добрый знак: воспеть свой «Красный яр»,
снежницу пить, где льдина мировая,
в пургу уйти, пусть юность чумовая
исторгнет стих – его запомню я!

Под звон звезды рванётся Енисей
к тебе, собрат, по синей зимней стуже –
оленей гнать, спасать в снегах друзей,
искать могилу Бегичева-мужа.

Так ты, поэт, где тундры ягель мок,
берёзке милой выдюжить помог.
15.01.1988

          Леонид Мартынов


Забродит кровь, и хмель воспоминаний
вернёт его в наивные мечты:
зажечь снега, реветь до хрипоты
о недостатке опыта и знаний.

От дерзких обезумев начинаний
и тяжести межзвёздной черноты,
возьмёт и тихо всхлипнет у плиты,
устав от звона звукосочетаний.

Ему взбрёдет – никто не остановит! –
и Лету переплыть, чумной в основе –
по мраку тёмно тянущийся сток.

Судьбу свою осилив в многоборье,
он будет, помня берег Лукоморья,
фрегат воздушный править на восток.
28.10.1996


           Анатолий Марченко


Земляк, тобою поле грезит,
оно готово воли дать глоток,
чтобы железной камеры пруток
согнуть, сломать. Но в сердце – рези…

Век узнают - в надпилах, в срезах.
Степь Барабы пронизывает ток.
Здесь кровохлёбки крохотный цветок
усвоил ветра полонезы.   

Светло в околках: поредели.
Но мир возможно переделать
в неравном, но отчаянном строю.

Твой дух свободою прекрасен:
:где жизнь кипит, где неба прасинь,
там ты стоишь у бездны на краю.
12.06.1997

         Дмитрий Олерон

Четыре года каторжных работ
и вечное сочувствие Сибири –
вот чем любовь оплачивают в мире
жирующих на подлости господ.

Других поэту не было забот:
ковать сонеты, странные здесь гири, –
в сырой холодной харьковской квартире …
Нелёгок – Эредиа перевод!

Но полюбил увалы и бураны.
В душе строкой залечивая раны,
он песни вьюги выучил в тайге.

Олимп увидел в сопках Верхоленья
и, маясь в них недугом умиленья,
сонеты пел заиндевелой мге.
19.03.1997


   Александр Плитченко

Холм земляничный опустел:
ноябрь, морозы скоро грянут,
снега в черновики заглянут,
где след чернильный загустел.

Осталось много добрых дел.
И рожь растёт к весне упрямо,
и лист полынный на поляне
от стужи даже посветлел.

Пусть холод гнёт к земле травинку,
и лёгкую, как пух, снежинку,
и заржавелый жёсткий хмель,

согреет душу сентябринка,
с ней под осеннюю сурдинку
стрелою в небо рвётся ель.
10.11.1997


         Николай Рерих


Жить суждено среди ветров и гор былинных,
усталости не знать от жизни полевой
и темперой, растёртой краской луговой,
лик неба превращать в волшебные картины.

Сгори в святом кольце, мир пошлый и рутинный!
Преодолевая барьер языковой,
художник  к людям шел тропою роковой
и радовался тихо трепету светлыни.

                Приняв Вселенной взор родной, голубоокий,
он Гималаи перенес на холст широкий,
путь к миру очищая благостным огнём.

А добрый мальчик, вестник будущего века,
за руку брал и вёл большого человека
в Беловодье – легенды складывать о нём.
04.02.1997


          Леонид Решетников

Закаливал сибирский резкий климат
не только нас – и танки, камни, злак.
Порою лес дождями так-то вымыт,
что ранам легче, веселее шаг.

Пускай закату мы необходимы,
пусть позади огонь войны и зла,
нам горького досталось много дыма,
и юность пеплом в очерки вошла.

Во сне ли? – бьют орудия надсадно,
как будто сваи завтрашнего дня,
и воробьи взрываются над садом,
и речка взбаламутится до  дна …

Наверное, привыкнем к тишине,
но – «не задремлет память!» – не к войне.
19.01.1998


Николай Рубцов

Растут его зелёные цветы
на Вологодчине, в Москве, в Сибири,
где вечер – в охре, полон тайн эфира,
где ткутся на руках ещё холсты.

Под сосен шум наводятся мосты,
меняются отжившие кумиры,
а люди жнут, залатывают дыры
и современные поют хиты.

Цветы печально могут говорить
и светлым чувством душу –  озарить,
как флотскую, сиротскую, шальную,

что настрадалась, рано отошла,
России в дар навечно отнесла
                строку простую, добрую, родную.
09.08.1995


 Александр Смердов

Когда горят зелёные огни
в снегах родного Васюганья,
когда сверкает синей гранью
морозом крепко скованные дни,

когда слипаются глаза от книг,
прочтённых брезжущею ранью,
когда на снежном поле брани
одна гуляет смерть, и не усни! –

он, воин, там,  в Тригорском, возле Гор
чуме коричневой наперекор
спасает славу русской тверди!

Он там – склонился, где нетленный прах, -
забыв на миг себя, войну и страх,
твой рядовой, Россия, – Смердов.
17.01.1998



Елизавета Стюарт

Плывёт ли лодка одиноко
по глади озера – в века,
способно ль сердце извлекать
из глуби духа – зоркость ока,

ты знай, запомнится нам строгость
пера, та твердая рука,
что не устала мир строгать
и править молодость немного.

Расти останется полынь –
на островах, где жар и стынь
и тишиной живёт предместье.

Под шум кипящих берегов
поёт о вечности лугов
её строка, и ей поверьте.
21.12.1995

   Георгий Суворов


Зарылся в землю опалённый взвод.
И тишина. Предчувствие атаки.
И тучи придавили, словно траки,
солдат лежащих – скоро  ли вперёд?

«Сердца на взлёте». Пусть противник прёт
на днём пристреленные смертью знаки!
Сейчас ножи блеснут в ужасном мраке!
И в горле сушь…  И дым его дерёт…

Ракета ночь рванула, и за ней –
скрывается в бушующем огне
бойцов бегущих вал неудержимый…

Взметнётся смерч и кровью изойдет …
Живой оглянется: рассвет грядёт,
и добрый век стоит несокрушимо.
27.11.1995

Василий Федоров

С тобой подняться б на седьмое небо,
в лугах бродить до третьих петухов,
насобирать штаниной лопухов
и сытым быть от марьевского хлеба.

Когда весна, то  не грустила б верба,
что нету рядом рыжих женихов –
подсолнухов. Они для пастухов
незаменимы, солнечные гербы.

Но вот ненастит в окна, и в душе
острее боль от чудо-витражей,
что вставлены в промасленные лужи.

Со всеми радость долгожданных гроз
делил он, слово доброе пронес
к сердцам людей по салаирской стуже.
21.01.1998


 Леонид Чикин


Он был из крепких мужиков,
могущий комель в два обхвата
поднять. С березой суковатой
другой бы сдох среди быков.

Работник этот – не таков!
Рубил, таскал и, кроя матом
земную тяжесть, грозный атом,
тянул наш воз из тьмы веков.
               
И Шукшина берёг от мрази,
когда тот мучился, как Разин,
и честно выполнил свой долг.

В строю остался резким, броским,
душой тоскующим по Сросткам
и жизни – знающим исток.
23.11.1996
         Варлам Шаламов

Когда писатель в лагерной ушанке
на волю вышел, было так светло,
что даже звёзды – вымело метлой! –
горели днём, а солнце плыло шаньгой.

Любил рассвет и рифмы спозаранку.
Бывало, что замызганной ветлой
сор в угол заметал, больным – тепло,
тем самым их закончив перебранку.

Открыта нам колымская тетрадь.
В ней, по привычке, шею лекарь-брат
стянул петлёю белой – полотенцем.

Возненавидев доводы тюрьмы,
он соловьям своим к приходу тьмы
смолой янтарной смазывал коленца.
21.09.1997


Вадим Шершеневич. Барнаул

Когда  устанут шоркать ноги тротуар
и заведёт в тупик негаданный дорога,
я оторвусь на день от милого порога,
куплю к тебе билет на жалкий гонорар.

И вот она, та степь, роскошный будуар,
излейся  строчками в лист чабреца и дрока!
Под утро шершень чувств споёт и мне немного,
открыв по ритму сердца свой репертуар.

Спасибо за приют, любезнейший Алтай!
Остался денди здесь в истоме вечной тени
расходовать тоску, вести свой курултай!

Развеяв над собой слов вымученных чад,
юнцом паду на мхом поросшие ступени –
в слезах свою мечту лелеять и качать.
24.08.1997