Cи-бемоль минор

Как облако, колеблется
Дыхание у входа,
И мраморная лестница
Полным полна народа,

Во всех углах - неясный гул
И хор многоголосый,
Благоухает вестибюль
Духами и морозом,

Окутан паром гардероб,
Фойе бурлит, как кратер,
И напряжённо морщит лоб
В окне администратор,

Повсюду топот, шум и звон,
Партер гудит, как улей,
И только люстры вдоль колонн
Застыли в карауле.

Ещё мгновенье суеты,
Закрылись  двери зала,
Вот три звонка.. Вот шум затих.
И вот уже начало.

Галёрка ловит каждый звук,
Все шеи вытянулись вдруг,
Чтоб хоть чуть-чуть поближе!
Оркестра чёрный полукруг
На сцене неподвижен...

И как в загадочную даль
Глаза устремлены туда,
Где полный вдохновенья,
Молчит таинственный рояль
Последние мгновенья.

Как вечность - пауза. И вдруг -
Две тыщи глаз, две тыщи рук
В безудержном восторге
Слились в единый орган,

И тенью безответной
Под крики, шум и ропот
На сцену незаметно
Скользнул проворный кто-то,

Прошёл бочком, неслышно.
Присел. И поднял крышку.
И, как перед дорогой,
Задумался немного...

И грянул пальцев ураган!
Рояль взорвался, как орган,
Вознёсся звук лавинный
Затих, растаял, как туман
И тотчас, будто океан,
Обрушился с вершины.
 
Хрустальным многоточьем
Разбившись на кусочки,
Он снова устремился ввысь
И рухнул в пене новых  брызг,
Был громом и рыданьем...
Безжалостно, как механизм,
Смычки ходили вверх и вниз,
Раскачивая зданье,

Но был неумолим Старик!
Гудел звенящий маховик!
И ширились просторы,
И раздавался трубный клик!
И отражался Божий лик
В кларнетах и валторнах!

К ответу близилась душа.
Она внимала, не дыша,
Словам верховных судей,
A  где-то далеко внизу,
Как дети в страшную грозу,
Не шевелились люди.

И были истины близки,
И бесконечно далеки...
Аккорды, стройны и легки,
Кружили над оркестром,

Порхали, будто мотыльки,
И рвали сердце на куски
По мановению руки
Великого Маэстро...

Бежало время вспять и прочь!
Был то ли вечер, то ли ночь...
Потом, как из орудий,
Ударил в зал последний звук.
Остановились взмахи рук.
Свершилось правосудье!

И разом кончился концерт...
С печатью чуда на лице,
Под эхо клавиш, труб и струн,
В мороз, как в летнюю жару,

С трудом ушли из зала все мы,
Опустошённы, слепы, немы...
Всё  было просто и непросто,
Иным огнём горели звёзды,

И неба чёрная безбрежность
Кромешной тьмою не страшила:
Она была другой, чем прежде,
В ней что-то двигалось и жило,

Там затихали отголоски
Былой стихии исполинской,
А в них - колонны, люстры, блёстки
Чайковский, Рихтер и Мравинский...