И. Бродскому

1.
Голуби. Кафе за турникетом.
Дети, крошки птицам и фонтан.
Пицца подается и спагетти,
Булькает «Чинзано» о стакан.

Да не тот стакан граненых судеб,
Что сжимаешь, чувствуя рукой –
Может статься всякое… и будет
То, что хуже. Так, что выпьем, друже
За его нерусский упокой.

За его нерусскую могилу
И такую русскую тоску.
Выпьем, грохнув, что есть силы
Наш стакан о римскую стену…
2.
Руки, словно крылья сложив,
Бросил весла, отдавшись безбрежью Пространства.
Замутило от качки и смен перспектив
Безнадежного поиска и постоянства
Положения во Времени.

Где остановится взор,
Где точка, в которую тупо глядеть приятно?
И никакой не позор
Здесь умирать.
Чтобы продолжить жить
Все-таки нужно вернуться обратно.

И пролететь над Невой,
Спящему городу прогромыхать полуночным трамваем.
Просто вернуться домой,
Сбросить пальто и кашне.
И обогреться на кухне «Казбеком» и чаем.
3.
Предел линии, уходящего вдаль пространства
Ограничен возможностью нетривиального взгляда
К восприятию хрусталиком пляски протуберанцев,
Неприятию свалки кумиров и гениев рядом.

Не при чем здесь ментальность еврейских кровей
К попаданию в сердце прямому снаряда,
К западанию в сердце отсветов и полутеней.
Так оставим, какой он взаправду еврей?
Человек не из стада, не группы, не ряда!
1996