Henry Lawson. Русский марш

ГЕНРИ ЛОУСОН
(1867 – 1922, Австралия)

THE RUSSIAN MARCH
РУССКИЙ МАРШ

Русский мрак, туман и холод русских трактов и путей,
Русский мат и громкий топот русских взнузданных коней.
Продвигаются обозы через гать и бурелом -
Там, где пушки полевые месят грязь и чернозём.
Непрерывный скрип и скрежет, лязг и посвисты кнутов,
Перестук колёс тележных день и ночь под рёв быков.
Стон осей, дроги и шворня вмсесте с частью ходовой
С тяжеленною поклажей – смертоносной и стальной.

Тут и там скота мычанье в дождь, туман и мокрый снег,
Лошадей гружёных ржанье, поступь сотен человек,
И приказ – короткий, резкий, как погонщиков рабов,
Нескончаемые вздохи точно гул морских валов
В час, когда утихнет буря и накроет волны ночь,
Где сверкают вспышки молний – так во тьму уходит прочь
Это призрачное войско... То на марше наш Иван!
Эта армия скрутила в рог бараний басурман.

«Стой!» Натянуты поводья – звук постромок и цепей,
Точно возчики пригнали в лагерь тыщу лошадей;
Стуки ящиков в подводах, закрепленных меж собой,
И весёлый, оголтелый лай собаки полковой!
Звон кастрюль, горшков и вёдер; и при кухне в стороне
Богохульства кашевара так что тошно сатане.
Дым, туман, луны сиянье, – вечер в саван облачён,
И костров ночных мерцанье под нависшей сенью крон.
Раздаются звуки смеха, и кругом такой покой!
И табак пахучий, крепкий! – «Эй, Иван, а ну-ка спой!»

«Я – Иван пришёл из мрака, из тумана, из болот,
Из заснеженной России – там, где «тьма» и «вечный гнёт»,
Где зима, с тех пор как начал христианский путь Иван...
Вы же все под властью турка, вы легли под басурман...»

Вновь рассвет пришёл в Европу да с восточной стороны.
Слышишь, звук победных горнов! Так проходим маршем мы!
Пусть взойдёт звезда над миром, вспыхнет алая заря!
Мы за Мир и Справедливость! За Россию и царя!
--

The Russian March

Russian mist, and cold, and darkness, on the weary Russian roads;
And the sound of Russian swear-words, and the whack of Russian goads;
There’s the jerk of tightened traces and of taughtened bullock-chains—
’Tis the siege guns and the field guns, and the ammunition trains.
There’s the grind of tires unceasing, where the metal caps the clay;
And the “clock,” “clock,” “clock” of axles going on all night and day.
And the groaning undercarriage and the king pin and the wheel,
And the rear wheels, which are fore wheels, with their murd’rous loads of steel.

Here and there the sound of cattle in the mist and in the sleet,
And the scrambling start of horses, and the ceaseless splosh of feet.
There’s the short, sharp, sudden order such as drivers give to slaves,
And a ceaseless, soughing, sighing, like the sound of sea-worn caves
When a gale is slowly dying and the darkness hides the waves,
And the ghostly phosphorescence flashes past the rocky arch
Like the wraiths of vanished armies. . . . It is Ivan on the march!
’Tis an army that is marching over other armies’ graves.

“Halt!”
Clamp of bits and gathering silence—here and there a horse’s stamp;
Sounds of chains relaxed, and harness, like the teamsters come to camp.
Sounds of boxes moved in waggons, and of axes on a log—
And the wild and joyous barking of the regimental dog!
Sounds of pots and pans and buckets, and the clink of chain and hook—
And the blasphemous complaining of the Universal Cook.
Mist and mist and mellowed moonlight—night in more than ghostly robes;
And the lanterns and the camp fires like dim lights in frosted globes.
Silence deep of satisfaction. Sounds of laughter murmuring—
And the fragrance of tobacco! Are you Ivan? Ivan! Sing!

“I am Ivan! Yes, I’m Ivan, from the mist and from the mirk;
From the night of “Darkest Russia” where Oppression used to lurk—
And it’s many weary winters since I started Christian work;
But you feared the power of Ivan, and you nursed the rotten Turk...”
.
Daybreak on the world of Europe! Daybreak from the Eastern arch;
Hear the startling sound of bugles! Load and limber up and march!
On! for Ivan and his children, Peace and Rest and Morning Star!
On for Truth and Right and Justice. On for Russia and the Czar!