Изиль

               Мнение автора может не совпадать с мнением героев этого рассказа.
               
               
      
         - Наши либералы – дерьмо!–крикнул старый актёр Овечкин, вскочив со  скамейки, где сидели его приятели: бывший комик Сердюк и бывший редактор Панов – жильцы Дома ветеранов сцены -- в его парке они грелись на скупом осеннем  солнце.
   Овечкин ткнул пальцем в «Комсомольскую правду» и прочёл текст, набранный  большими буквами на первой странице:
         - «Муж Тины Канделаки бросил её ради бывшей жены Диброва!» Почему о блуде  этой гламурной публики должна знать вся страна?
   У Овечкина больно кольнуло в левом боку и, зажав боль ладонью, он стал  похож на вождя мирового пролетариата и даже за грассировал по ленински:
         - Стоило ради такой свободы  выпускать  наших  либералов  из  железной  клетки  Советской  власти…
         - Так  живи  они  до  сих  пор  в  этой  клетке, мы  бы  так  и  не узнали,  кто  кого  трахнул! – сказал  Слава Сердюк. – И  читал  бы  ты  щас  в  «Комсомолке»,  как  доярка  Тина  Канделаки  и  тракторист  Дибров,  претворяют  в  жизнь  решения  очередного  съезда  КПСС.
    Овечкин  нетерпеливо  затопал  ножками.
          - Беги  уже  в  кусты, а  то  ноги  ошпаришь! – подсказал  ему  Сердюк.
    Овечкин  резво  засеменил  в  кусты. Банальная  аденома  простаты – бич  многих  стареющих  мужчин – вынуждала  его  мочиться  в  самые  неподходящие  моменты. Вот  и  сейчас  добежать  до  туалета  в  доме  он  бы  не  успел, и  Овечкин  робко  зажурчал  в  зарослях  золотых  осенних  кустов.   
     Панов  хотел  пристыдить  Овечкина. Но  он и  сам  обладал пышным  букетом  старческих  недугов. И  вздохнув, сказал:
          - Кажется,  «вождь»  опять  развязал?   
          - Да, пусть  расслабится! – заступился  за  «вождя»  Сердюк,  любитель  таких  же  развязок. – Представьте,  Юрий  Демьяныч,  наш  Овечкин  был  одним  из  лучших  исполнителей  Ленина!   Жаль,  что  вы  не  видели  его  в  этой  роли…
          - Не  видел, но  «представляю», – в  тон  ему  ответил  Панов, глянув  на карман  Сердюка,  откуда  торчала  открытая  бутылка  портвейна.
    Осеннее  солнышко  припекало. Панов  достал  белую  кепочку  и  прикрыл  ею  лысину. Работая  главным  редактором  на  телестудии  он,  бывало, свысока  поглядывал  на  актёров. Но  бездетная  старость  и  одиночество – Панов  схоронил  недавно  жену – позвали  его  в  ДВС, где  он  и  доживал  свой  век  с  актёрами, учась  у  них  давно  забытой  им  коммунальной  жизни.
                2

    А  Слава  Сердюк  завершил  карьеру  заслуженным  артистом  одной  из  автономных  республик, где  звания  актёрам  давали  чаще, чем  повышали  им  зарплату. Ещё  Слава  был  зримым  воплощением  известной  мысли  Шекспира  о  том, что  актёры – краткая  летопись  своего  века.
      Вот  и  сейчас  Панов  был  готов  услышать  от  Сердюка  очередную  байку  из  неприхотливой,  но  затейливой  актёрской  жизни.
         - В  70-тых  годах, – начал  Слава, – в  Горножуйске  народ  не  ходил  в  местный  драмтеатр. И  чтоб  завлечь  туда  публику, отцы  города  решили  продавать  пиво  по  вечерам  – только   в  театре!  Народ  мигом потянулся  к  искусству!  Но, дефицитный  в  те  времена  напиток,  собирал  народу  в  театральном  буфете  больше, чем  в  зрительном  зале. И  тогда  главный  режиссёр   театра,  Маламуд,  решил  поставить  «Гамлета»…      
     Слава,  предвкушая  удивление  Панова,  набрал  в  прокуренные  легкие  больше  воздуха  и  выдохнул:
         - Принца  доверили  играть  мне!
         - Не  может  быть? –  сыграл  удивление  Панов. – Ты  же  комик…
         - Да, никто  и  не  ожидал  от  меня  такого  драматического  звучания! – Сердюк  зарумянился.  –  Но  когда  я  играл  Гамлета,  то  буфет  пустовал,  а  в  зрительном  зале  был  – аншлаг!  Многие  звонили  в  театр, и  даже  алкаши – узнавали  в  какие  дни  я  буду  играть  «Гамлета»?
         - Все  хотели  на  тебя  посмотреть? – прищурился  Панов.
         - Да-а…  нет, – скромно  сказал  Слава. – Когда  я  играл  принца, то  в  этот  день  не  надо  было  завлекать  публику  в  театр  пивом,  и  вечером  его  продавали  по  всему  городу…
          - На  радость  говножуйских  алкашей!  –  подвёл  итог  Панов.
          - Ты  специально  оговорился, – обиделся  Сердюк. – Потому  что  не  веришь  мне...
          - Не  верю, как  Станиславский! – рассмеялся  Панов. – Потому, что  эту  пивную  историю  ты  мне  уже  рассказывал,  только  про  театр  из  Улан-Удэ.
          - Неужели? – удивился  Сердюк, – Но, там  была  другая  история.
    Он  глянул  в  сторону  кустов  и  крикнул  Овечкину:
          - Изиль!  Расскажи   Панову, как  ты  играл  в  Улан-Удэ  Ленина?
          - Сейчас… – пробурчал  из  кустов  Овечкин.
          - Он  еврей? – тихо  спросил  Панов. – Имя  у  него  библейское.   
          - Да  нет, – зашептал  Сердюк, – Его  так  назвал  папаша,  неистовый ленинец!  Изиль  означает:  Исполняю  Заветы  Ильича. А  его  сестру  папаша  назвал – Марксена!
        - У  тебя,  Слава,  внуки  есть? – хитро  спросил  Панов. –  Назвал  бы  сейчас  внука:  Баксом,  а  внучку  –  Инфляция!
        - У  меня  сын  мудак! – вздохнул  Сердюк. – Уехал  в  Америку  и  там  строгает  им  белых  америкашек...  А  в  Сибири  и  на  Дальнем  Востоке,  китайцы  работают  уже  и  на  железных  дорогах – а  это  военные  объекты!

                3

        - Чем  тебе  не  нравятся  китайцы? – удивился  Панов. – Настоящие  коммунисты  и  хорошие  работники! Ты - то  жил  в  Харбине  и  знаешь…
          - Я  там  родился,  –  сузил  глазки  под  китайца  Слава. – При  Чан Кайши  нас  пальцем  не  трогали.  Но  когда  к  власти  пришёл  Мао - Цзедун,  то  русских  стали  изгонять  из  Харбина!
         - Вы  там  все  были  белоэмигрантами, – пояснил  Панов. – Вот  Сталин  и  позвонил  другу  Мао,  мол,  пора  разорить  это  осиное  гнездо?  Вот  вас  и турнули!  Всё   в  духе  того  времени…
          - Наступит  время,  они  нас  турнут  из  Сибири…  до  Урала! – понизил  голос  Сердюк. – Вдоль  нашей  границы  со  стороны  Китая  проживают  200  млн. китайцев,  готовых  перейти  границу  и  обживать  пустующие  земли  России. У  нас  рождаемость  на  нуле, а  в  метро  онанизм  рекламируют!
          - Да, – скривился  Панов, – пить  тебе  на  сегодня  уже  хватит!
          - Клянусь! – обиделся  Сердюк. –  Я  видел,  как  школьники  ржали  в метро  над  рекламой  журнала «Cosmopolitan», где  на  обложке  полуголая  баба  и  под  ней  надпись: «Сама  с  собой. – Секс  без  партнёра». Ну,  когда  сама  с  собой  – это  же  онанизм?
    Сердюк  отпил  портвейна:
         - И  ещё  была  сверху  надпись: «Азбука  сладкой жизни». Молодёжь  этой  азбуке  научится – рожать  не  будет!  И кто  же  будет  кормить  нас –  пенсионеров?
           - А  чего  сын-то  твой   рожает  детей  в  Америке,  а  не  в  России?
           - Так,  в  Америке  моему  сыну  платят  в  несколько  раз  больше, чем  в  России! Вот  такая  у  них  азбука  сладкой  жизни, – развёл  Слава  руками.
           - США  имеют  долг  в  17  триллионов  долларов! Что  ж  им  не  платить  такие  зарплаты! Большими  деньгами  они  сманивают  наши  таланты, –  гордо  произнес  Панов. – Силиконовая  долина – это  же  сотни  тысяч    выпускников  российских  вузов! Сами-то  США  уже   не  обеспечивают  воспроизводство  умных  людей. По  той  же  причине  и  Евросоюз  сманивает  наших  учёных  большими  зарплатами!
    Панов  снисходительно  глянул  на  Сердюка:
          - Полагаю, актёры  знакомы  с «Закатом  Европы» Шпенглера? Этот  учёный  муж  утверждает,  что  будущее  в  этом  мире  за  Россией!
          - Все  мы  такие   умные  на  закате, – вздохнул  Слава, – а  в  питерских  роддомах,  врачи  не  могут  общаться  с  роженицами  по-русски! Поскольку  там, почти  все  мамочки  из  Средней  Азии  и  по – русски  ни  бум-бум…
          - Приживутся  в  Питере  и  язык  выучат! – успокоил  его  Панов
          - И  церкви  заменят  мечетями,  пока  наши  учёные  трудятся  в  Силиконовых  долинах, – ворчал  Слава. – Зато  в  России  активно  размножаются  чиновники! И  все  сосут  взятку,  как  телёнок – матку!
          - Какой  я  раньше  грибник  был! – вдруг  вспомнил Панов. – Бывало, идёшь  в  лесу  под  Москвой,  а  рядом  все  поля  засеяны  пшеницей,  овсом…
                4

Нынче  же  на  тех  полях  растут  только  дворцы  и  коттеджи  чиновников! Ох, как  мы  пососём  лапу, когда  Запад  нам  кран  продовольственный  перекроет…
          - За  что  перекроет-то? – спросил  Слава. – И  так  все  наши  бабки  от  нефти  и  газа,  идут  в  США  под  жалкие  проценты! Да  ещё  попробуй  их  вернуть  оттуда.  Поднимаем, так  сказать, российскими  деньгами  -  американскую  экономику!  При  Советах  им  бы…   
         - Соскучился  по  Советам?
         - А  мы  в  Доме  ветеранов  с  ними  не  расставались. У  нас  тут  ещё  развитой  социализм! – махнул  рукой  Слава. – Заповедник  «Советский  Союз» -- кормят,  одевают  и  лечат  бесплатно. Тут  даже   есть  своё  политбюро – Совет  ветеранов! Выбранный  его  председателем – мадам   Мальченко, для  себя.
         - А  разве  не  общим  собранием? – удивился  Панов.
         - Кого  выберет  собрание  больных  и  уже  выживающих  из  ума  стариков,  нищих  провинциальных  актёров? С  не  до игранными  ролями, с  не  до  траханными   телами! –  Слава  отпил  портвейна. – А  мадам  Мальченко  ещё  хорошо  соображает  и  режиссирует  это  собрание   стариков…
         - В  основном  старушек, – уточнил  Панов. – Бабье  царство!
         - Это  глуховатое  царство, голосует   за    нужных  для  мадам  людей. А  когда  к  нам  приходит  гуманитарная  и  всякая  другая  помощь, то  сливки  с  неё  снимает  верное  ей  «политбюро»!
         -  Сливки – награда  активу  за  преданность, – согласился  бывалый  в  начальниках  Панов. – То-то  я  смотрю, как  тут  хорошо  одеты  некоторые  ветеранки.
         - Не  стыдно  и  в  Куршавель  их  отправлять, – отпил  портвейна  Слава.
         - Ну, там  требуются  б**яди  помоложе, – засмеялся  Панов.
         
     Мимо  скамейки  спешила  озабоченная  старушка  Умкина. с  бананом  в  жёлтом  кулачке.
        - О! Наша  Жанна  де  Арк  рванула  на  кухню, –  сказал  ей  вслед  Сердюк. –  Если  щас  в  банане  не  хватит  весу, то  замордует  Умкина  всех поваров!  Ей  90 лет,  и  четверть  века  она  живёт  в  ДВС. Терпеть  не  может  Совет  ветеранов  и  Советскую  власть...
        - Ну, нынче  интеллигенты  уснуть  не  могут - не  пнув  Советскую  власть...
        - Родилась  Умкина  в  Западной  Украине, - продолжал  Слава. -  И  хвастала  нашим  старушкам,  что  в  юности  любила  Степана  Бандеру,  и  даже  была  когда-то  пионервожатой  у  бывшего  Президента  Украины  Ющенко. Тут  она  стучит  в  Союз  театральных  деятелей, лично  г - ну Калягину  на  всех, от  дворника  до  директора.…
     Перечислив  старушкины  «заслуги»,  Слава  перевёл  дух.
          - Молоко  тебе  надо  давать  за  вредность! –  сказал  Панов. – В « 12 - ти стульях »  у  Ильфа  и  Петрова,  заведующий  Альхен  обкрадывал   старушек. А  тут  ваши  старушки  крутят  начальством!
           - Ну,  начальство  не  даст  себя  в  обиду! – успокоил  его  Слава.

                5

          - Наш  директор,  полковник  Конский, как  снегоочиститель  всё  под  себя  гребёт. Недавно  он  принял  единолично  от  Умкиной  её  деньги  на  хранение. Хотя  согласно  правилам - это  должна  делать  комиссия. Но, хитрожопый  полковник  сказал, что  Совет  ветеранов  будто  бы  не  захотел  общаться  с  Умкиной  и  её 100  тысяч  рублей  он  принял  лично! 
          - 100  тысяч? Что - то  мало  за  20  лет  жизни  Умкиной? – заметил  Панов.
          - Как  говорила  моя  бабка:  "Самое  лёгкое  писаться  в  бане  и  считать  чужие  деньги".  Умкина  -  не  курит, не  пьёт, и  в  долг  не  даёт. – глотнул  вина  Сердюк. – И  родственников  у  ней  нет. Да, она  за  год  получала  пенсии  больше  чем  100 тысяч! А  тут  за  20  лет  столько  же!
          - Лукавит  полковник, – пересел  в  тень  Панов.
          - Его  секретарша  Маша  говорят, что  Умкина  завещала  свои  денежки  ей! Но  без  нотариуса,  её  завещание  филькина  грамота! Поэтому  Конский,  секретаршу  Машу  к  Умкиной  и  не  подпускает.
     Сердюк  глянул  на  крышу  Дома  ветеранов  и  зашептал:
           - Как - то  во  время  чистки  снега  нам  телеантенну  оторвали. И  мне  её  восстановили  бесплатно, а  с  ветеранки  Молотовой - моей  соседки - Конский  слупил  4  тысячи  рублей  себе  в  карман. Та  обратилась  к  председателю  Совета  ветеранов. Мальченко  потребовала  вернуть  деньги  Молотовой. И  полковник  Конский  два   месяца  возвращал  ей  деньги.
           - Ну, потратился  директор! – улыбнулся  Панов. -  Дело  житейское.
           - Один  из  ремонтёров  антенны, был  сын  директора. – Слава  оглянулся. - У Конского  и  дочка  есть. Он  и  её  хотел  взять  на  работу  в  ДВС, но  председатель  Совета  была  против:«Воровать  всей  семьёй  будете!» – намекала  ему  Мальченко. «Так  везде  же  воруют!» – возражал  ей  полковник, не  моргнув  глазом. А  его  зять  уже  работал  у  нас  юристом, и  сынок  внештатно  занимался  тут  ремонтом. После  его  умелых  рук  всё  ломалось. Но, сынок  вновь  делал  ремонт  и  поток  денег  из  кассы  ДВС  в  карман  сыночка  не  иссякал! Наш  Конский  -  это  золотой  фонд  российской  коррупции!
     Слава  хитро  подмигнул  Панову:
          - Ты  же  когда  главным  редактором  был,  небось  тоже  ловил  рыбку  в  мутной  воде?  И  телевизионщиков  своих  дрючил  за  то, что  не  гнули  линию  партии? А  когда  мамка  Партия  загибалась, то  сыновья  стали  жечь  партбилеты  по  ТВ. Шли  в  партию  ради  карьеры, и  выходя  жгли  партбилеты  тоже  ради  карьеры, оборотни   столичные!
    Панов  тяжело  задышал, сунул  валидол  под  язык,  и  цыкнул  на  Сердюка:
          - Партию  гробили  вы  - Геростраты   периферийные! Слетелись  в  Москву:  «Процесс – это  главное  начать!»  Начали,  прорабы  грёбанные!  Что  тогда  несли  с  трибун    большие  начальники: «облЕгчить»,  «прИнять», «углУбить»,  «как  хочите»…

                6

        - Это  было  новое  мышление, –  и  Слава  спел  под  Горбачёва:
                Бабы  бегают,  судачат,
                И  не  знают, как  им  быть:
                Михаил  умеет  нАчать,
                Но  не  может  углубить!

      - Веселитесь! – появилась, как  из  под  земли  старушка  Умкина, –  А  Овечкин  в  кустах  писает? Я  Калягину  всё  про  вас  напишу! Он  покажет  вам  Кузькину  мать…
       - Пошла  отсюдова,  мать  Кузьмы! – гаркнули  на  старушку  приятели.
    Покрутив  пальцем  у  виска,  Умкина  исчезла.
       - Говорят, что  грехи  под  старость  лет  обостряются? – сказал  Слава,  глядя  ей  вслед.
       - А  ты  выдавливай  из  себя  раба  – не  обострятся! – сказал  с  пафосом  Панов  и, развернув  газету, прочёл: Учёные  утверждают, что  ежедневное  10   минутное  созерцания  женской  груди, заменяет  мужчинам  полчаса  занятий  спортом! Достаточно  дважды  в  день  глянуть  на  женскую  грудь, и  риск  инсульта  снижается  в  два  раза!
        - Эх, когда  нам  по  утрам  давление  измеряют,  то  показали  бы  в  медпункте пару  девок  с  голыми  сиськами, – помечтал  Сердюк. – На  весь  день  бы  снизили  риск  инсульта…
        - Зайди  к  Умкиной – вместе,  и  снизите…
     Из  кустов  появился  Овечкин.
         - Куда  ты  пропал? – спросил  его  Сердюк.
         - Гулял  по  берегу.  Голова  трещит,  а  там  хорошо,  свежо…
         - Умкина  обещала  стукнуть  на  тебя  Калягину, что  ты  в  кустах  пописал! – радостно  сообщил  Слава.
     Овечкин  сел  на  скамейку  и  проворчал:
         – Вчера  в  час  ночи  ко  мне  стук  в  дверь.  Открыл  -  стоит  Умкина! Зубы  вставные  в  стакане  забыла.  Шамкает «Есть  у  вас  соломинка  для  отсасывания  сока?»  Бред  какой - то! Халат  на  голое  тело. Сиськи  висят,  как  сухие  лепёшки.
     Панов  и  Сердюк  рассмеялись,  а   Слава  сказал:
         - Она  своими  сиськами  делала  тебе  профилактику  от  инсульта!
         - Придёт  вот  такая  смерть, как  Умкина, – вздохнул  Изиль.
         - Это  будет  самая  нелепая  смерть! – перекрестился  Сердюк.
         - На  чём  я  давеча  остановился? – спросил  Овечкин.   
         - На  свободе  для  либералов  сверх  всякой  меры, – напомнил  Слава.
         - Да, вот  и  обо  всём  пиши,  и  ставь  что  хочешь... –  подхватил  Овечкин.
         - Что  хочешь? – перебил  его  Панов. – Император  Николай  Павлович  после  просмотра  комедии «Ревизор»  в  Александринском  театре  сказал: «Досталось  тут  всем, а  мне больше  всех!»  И  подарил  Гоголю  перстень!  Представь  сегодня  ситуацию  с  такой  пьеской?  Чем  она  кончится?
          - Вот  интересно, – сказал  Сердюк, – послушать  мнение  Императора  Николая  Павловича  после  его  просмотра  «Дом 2» с  Ксенией  Собчак  или  «Комеди Клаб»?

                7
 
 
         - Да, вот  такими  зрелищами  кормят  нас  либералы! – затоковал  Изиль, как  глухарь,  уже  никого  не  слыша. – Выйдя  из  клетки  советской  власти,  либералы, настрочили  нам  столько  мерзостей  родного  бытия, как  будто  по  всей  России  рвануло  канализацию, и  потоки  дерьма  залили  всю  страну! А  главный  либерал  Миша,  даже  Нобелевскую  премию  мира  получил!
          - Премия  эта  шибко  политизирована, – заметил  Панов. – Кто  бы  её  дал  тому  же  Солженицыну,  не  поливай  он  страну  своим  ГУЛАГом…
          - А  после  давал  советы, как  её  обустроить! – философски  заметил  Слава  Сердюк. –  Чем  Исаич  удивил? Что  коммунисты  дрянь! А  вышедшие  из  их  же  рядов  демократы  чем  лучше?  Чем  их  приватизация,  лучше  экспроприации? Чем  их  бизнес  лучше  спекуляции? Или  киллер  лучше  убийцы, а  путана  лучше  проститутки?  Попса, эти  бойцы  идеологического  фронта  капитализма,  уже  и  песни  про  них  слагает: «Путана, путана, пута-а-на…» – пропел  Сердюк  известный  мотив.
           - И  мы  были  бойцами  идеологического  фронта  социализма, но он  был  хоть  с  человеческим  лицом, –  взгрустнул  Овечкин. – А  у  нашего  капитализма  лица  нет – только  морда! И  некоторых  наших  попсовых  бойцов  Америка  не  пускает, к  себе, как  мафию...  Когда  Горбачёв  начал  перестройку, мы  же  ему  так  верили!  А  он  социализм   завалил!  Да, пусть  бы  две  системы  мирно  сосуществовали…
          - Мирно  не  смогут, – сказал  Панов. – Сытый  голодного  не  разумеет.  И  деньги,  как  наркотик  -  богатые  от  их  передоза  – кайфуют!
          - У  апостола  Иакова  сказано: «как  зной  иссушает  траву  и  исчезает  красота  вида  её; так  увядает  и  богатый  в  путях  своих», –  процитировал  Библию  Овечкин.
          - Вот  не  будь  Третьяков  богатым, и  не  было  бы  у  нас  Третьяковской  галереи? – ехидно  заметил  Сердюк.   
     Овечкин  вытер  лоб  платком  и  возразил:
          - Христос  тоже  мог  быть  богатым,  исцеляя  больных.  Но  он  не  ходил  с  набитыми  карманами,  и  не  водил  за  собой  осла,  с  мешками  денег!  У  него  была  великая  идея,  а  у  нас  её  нет…
          - А  была, –  пробурчал  Слава. – Коммунизм,  светлое  будущее  человечества. Неплохая  была  пьеска,  но  провалили  её  наши  державные  режиссёры. И  нынешний  Китай  её  уже  не  так  играет…
         - Кто  лучше  сыграет  «Гамлета»? – спросил  Овечкин. – Профессиональный  театр? Или  драмкружок  паровозного  депо?
          - Конечно,  профессионалы! – пожал  плечами  Сердюк.
          - А  нашу  пьесу  «Коммунизм»  играл   драмкружок  рабочих  и  крестьян, – вздохнул  Изиль. – И  пока  режиссёры  были  такие  орлы,  как  Ленин  и  Сталин,  да  ещё  и  с кнутом – пьеса  игралась!  А  серые  воробушки  типа  Хрущёва  и  Горбачёва  развалили  спектакль.
                8

          - Кстати,  пьеску  «Коммунизм»  написали  в  Английском  Королевстве! - заметил  Панов. -  Но  играть  её  у  себя  не  стали?
          - Выбрали  страну,  которую  не  жалко! – сказал  Сердюк. –  Мне  отец  когда-то  говорил,  что  слово  «Русь»  на  древнем  санскритском  языке  означает:  опытное  поле  Сатаны!
           - После  революции  17 года, – вновь  заграссировал  под  вождя  Овечкин, – Россия  предложила  миру  новый  путь. Он  был  гуманный  и  справедливый  к  слабым,  и  отставшим. Путь  презрения  к  деньгам,  и  к роскоши.  Культ  образования  и  творчества.  Культ  общих  интересов,  которые  выше  личных!  Культ  равноправия  и  братства  народов…
            - И  культ  личности  вождей! – вставил  Слава. – Гладко  было  на  бумаге,  да  забыли  про  овраги…
            - И  всё  же,  –  поддержал  Овечкина  Панов,  –  новые  социальные  идеи,  во  многом  были  реализованы  в  первые  десятилетия  советской  России. Они  дали  большой   толчок  к  демократизации  Западного  капитализма! Советское  искусство  20-х  годов  в  огромной  степени  повлияло  на  всё  человечество.  А  культ  царей  и  вождей  был   всегда.
    Овечкин  достал  из  кармана  записную  книжечку.  Начал  листать  её.
            - Блокнот  агитатора?  –  спросил  Сердюк.
            - Кроме  Советской  России, – зачитал  Овечкин  из  книжки, – женщины  во  всём  мире,  в  начале  20-го  века  не  обладали  выборными  правами. Англия,  глядя  на  нас,  только  в  1918 году  допустила  своих  баб,  старше  30  лет  к  выборам!  Голландия  –  в  1919-ом.  Американки  получили  права  голосовать  в  20-ом  году! А  в  1928 году  на  всей  территории  Британской  империи,  в  избирательном  праве  женщины  сравнялись  с  мужчинами!
    Простатит  Овечкина  вновь  напомнил  о  себе и, бросив  «семинар»  он  поковылял  в  кусты,  оглядываясь,  нет  ли  поблизости  Умкиной.
         - Изиль  сегодня  похож  на  Зюганова, –  удивился  Сердюк.
         - Парадокс  в  том, – заметил  Панов, – что  нынешнее  благоденствие  в  США  и  в  Европе,  было  построено  благодаря  жёсткой  конкуренции  с  коммунистическими  идеями  из  России!  Демократия  Запада,  которой  удальцово  лижут  жопу  наши  навальные  либералы – это  во  многом  результат  усилий  бывшей  Советской  власти! Её  былые  успехи,  интеллектуалы  типа  Бернарда  Шоу  или  Фейхтвангера,  ставили  на  вид  своим  правительствам…
         - Когда  я  гостил  у  сына  в  Нью-Йорке, – вспомнил  Сердюк, – то  наблюдал  бывших  наших  граждан,  скучающих  там  без  Советской  власти.
         - А  у  «совков»  в  Америке  два пути, – зевнул  Панов. – Либо  ассимиляция  и  ты  исчезнешь, как  русский. Либо  постройка  там  своей  России,  но  ещё, как  бы  и  американской…
         - Шампунь  и  ополаскиватель  в  одном  флаконе.  Как  на  Брайтон  Бич! – ввернул  Слава.
         - Там  их  Россия  похожа  на  индейские  резервации, - возразил  Панов.
                9

         - Зато – свободные  резервации! – воскликнул  Сердюк.
         - В  чужой  руке,  всегда  толще, – проворчал  Панов. – Много свободы,  тоже  плохо!
    И  глянув  на  припекавшее  солнце, назидательно  изрёк:
         - Близко  к  солнцу – сгоришь,  далеко  от  него  – холодно.  Надо  где-то  посерединке. Ты  видел,  что  в  Америке,  толстых  людей  больше  всех  в  мире. Это  они  своей  свободой  обожрались!
        - Зато  у  нас  все  на  диете! –  хмыкнул  Слава.
        - Ни  все, Слава,  ни  все.  Мы  уже  Америку  по  миллиардерам  догоняем – на  2-ом  месте, глядишь  и  по  обжорству  догоним! Ни  это  главное, – улыбнулся  Панов. – Уж,  какой  был  миллионер   Рокфеллер!  А  похоронили  в  одних  штанах! У  гроба  карманов  нет.
    Панов  глянул  на  Сердюка.  Тот  докончи   бутылку  с  портвейном.
         - И  как  ты  пьёшь  эту  гадость?
         - По  таланту,  –  ответил  Сердюк  и  чтоб  ослабить  запах  от  портвейна, передвинулся  от  Панова  на  край  скамейки. – Слава  Богу,  что  живу  тут! А  то  пока  мы  с  нашей  пенсией  Америку  по  обжорству  догоним,  на  воле  ножки  протянешь!
       - Ты  же  в  сериалах  снимаешься? –  заметил  Панов
       - В  бандитских  сериалах,  нужны  молодые  актёры, – вздохнул  Сердюк. – У  нас  других - то  сериалов  нынче  нет.  Когда  из  всех  искусств,  для  нас   важнейшим  являлося  кино,  я  играл  и  сталеваров,  и  кочегаров. А  нынче  играть  дилеров  и  киллеров,  я  уже  стар!
         - Может  уже  хватит  пить - то  сегодня? – попросил  его  Панов.
         - Пьянство – мой  робкий  бунт  против  государства! И  со  мной  бунтует  пол  России, –  хвастал  Сердюк. – Алкоголь  примиряет  с  действительностью!
     Он  шарил  в  баульчике  и,  не  найдя  вина,  напустился  на  подошедшего  из  кустов  Овечкина:
          - Ты  в  Свердловском  театре  играл  Ленина,  и  секретарь  обкома  Ельцин  видел  тебя! – Слава  ткнул  пальцем  в  Овечкина. – Своей  проникновенной  игрой  ты,  как  бы  давал  советы  коммунисту  Ельцину!
          - Советы  ему   давал  Вашингтонский  обком  партии, – проворчал  Панов. – От  них  и  слово  «ваучер».  Это  большое  искусство  без  гражданской  войны  поделить  страну  через  ваучеры!
         - А  зачем  война? – глянул  Овечкин  на  Панова. –  И  без  военных  действий  Россия  вымирает  со  скоростью  в  две  тысячи  человек  в  сутки.  Сталин  со  своими  лагерями – отдыхает…
       - Про  него  не  будем! – погрозил  пальцем  Панов. –  Черчилль  не  зря  сказал  про  Сталина: «Принял  Россию  с  сохой,  а  оставил  её  с  ядерной  бомбой». Хоть  и  говорят  про  него,  что  был  кровавый  диктатор, но  иного  выхода  не  было.  Иначе  бы  и  России  не  было. Как  говорил  Пётр  Первый: "Россию  иль  на  дыбы,  или  на  дыбу!" Сталин  как-то  перед  смертью  сказал:" Когда  я  помру, на  мою  могилу  нанесут  много  грязи  и  мусора. Но, со  временем  ветер  истории  очистит  её" 

                10

    Ветераны  замолкли,  глядя  на  золотые  клёны.  Их  листья,  тихонько  шурша  падали  вниз,  утепляя  землю  для  грядущих  холодов.
        - Вау! – вскрикнул  Сердюк. – Это  ж  от  слова  «ваучер»   молодёжь  взяла  три  буквы,  чтобы  выражать  удивление  или  радость?
         - Молодыми  мы  восхищались  на  другие  три  буквы! –  буркнул  Овечкин
         - Изиль,  –  заулыбался  Сердюк,  –  расскажи  Панову,  сколько  раз  поминал  ты  эти  три  буквы,  играя  Ленина  в  Улан-Удэ?
         - Вау! – передразнил  его  Овечкин  и  сел  на  лавочку.
         - На  100 -летие  вождя  играли  там  пьесу  про  ссылку  Ленина  в  селе Шушенском, – стал  рассказывать  Сердюк. – Всё  село  «блуждало  во  тьме»,  и  только  Ильич  знал,  куда  надо  идти!  А  пьеса  и  своим  названием  подсказывала  -  идти  надо  «Сквозь  грозы!»
          - Помню, – улыбнулся  Овечкин, – на  премьеру  собралось  начальство  из  Обкома  партии.  Я  в  роли  Ленина  волнуюсь,  жду  занавеса.  На  сцене  озеро  в  камышах,  шалашик  на  берегу. И  лес  вокруг,  как  у  Шишкина! Помреж  перепроверяет  кряканье  уток,  электрики – волны  озера  на  заднике. С  открытием  занавеса,  из  шалаша  должен  выйти  заспанный  егерь.  К  нему  подходил  мой  Ленин  с  ружьём,  и  утками  в  руке,  и  бодро  спрашивал:  «Спите, Кузьмич?  А  я  уже  пять  уточек   настрелял!»
           - Как  тебя  этими  утками  подкалывали? – перебил  его  Сердюк.
           - Хорошо  с  тобой,  Слава,  говно  есть! – ответил  Овечкин. – Ты,  всё  раньше  партнёра  норовишь...
           - Извини,  Изиль, – веселился  Сердюк, – но  это  моё  самое  светлое  тоталитарное  воспоминание! Егеря  играл  хороший  артист  Лёня  Панков,  работал  когда-то  в  Москве  у  Таирова  в  Камерном  театре…
           - Пришёл  Лёня  на  премьеру  чуть  под  градусом, – продолжал  Овечкин. – Сделал  грим,  одел  костюм. Добавил  ещё  водочки,  и  залез  в  шалаш,  минут  за  30 до  начала,  чтоб  его  не  видели   поддатым. Дали  третий  звонок. Помреж  ещё  раз   убедилась,  что  егерь  в  шалаше   и  открыла  занавес.  Музыка  пошла.  Аплодисменты   художнику  за  оформление!  Я  уж  готов  выйти  с  утками,  а  Кузьмич  не  вылезает  из  шалаша? – Панков  там  уснул,  стервец! Рабочие  из-за  кулис  растолкали  его  в  зад  шестом!  Но, поднять-то  подняли,  а  разбудить – не  разбудили.  Вылез  Лёня  из  шалаша  сонный.  Утки  крякают,  рассвет  над  озером  занимается,  вода  тихонько  колышется…
           - А  Лёня  был  заядлый  рыбак! – пояснил  Сердюк. – И  с  бодуна-то  решил,  что  он  на  обычной  рыбалке.  Пошёл  к  камышам,  что  подальше  от  воды...
            - Но  ближе  к  зрителям, –  уточнил  Изиль. –  Расстегнул  ширинку  и  начал  писать! – заржал  Сердюк. – Зрители  от  такого  режиссёрского  хода  замерли, а  потом  бурно  захлопали! Лёня  после  рассказывал: «Когда  я  врубился,  что  писаю  на  сцене, со  мной  будто  столбняк!  Ноги  и  руки  одеревенели,  не  могу  остановиться,  стою  и  писаю…»

                11
            
         - Мой  Ленин,  ещё  не  появился, – продолжал  Овечкин, – но,  слышу   -  зал  уж   аплодирует!  Думаю,  отчего  бы  такой  успех  у  Панкова?  Пошёл  быстро  вдоль   камышей.  Народ  видит  над  камышами  голову  моего  Ильича,  а  я  вижу  только  голову  Кузьмича.  Из-за  камышей-то  не  видно, что  он  там  внизу  делает? Подхожу  к  нему  сзади,  поднял  руку  с  утками  и  хочу  сказать: «Спите,  Кузьмич!»  И  вижу  его  струю  на  зрителей!  Меня  так  заклинило, что  я  только  и  смог  выдавить:  «С-с-сыте, Кузьмич!» Тут  весь  зал  взорвался  аплодисментами!
           - Конечно, – ржал  Сердюк, – там  где  вождь –  всегда  фанфары  и  знамёна,  а  тут  Ленин  свой  в  доску  парень: «С-с-сыте, Кузьмич!»
    Ветераны  хохотали,  откинувшись  на  спинку  скамейки.  Панов,  вытирая  слезы,  спросил  Овечкина:
           - И  как  обкомовское  начальство?
           - Как-как! – закатывался  Сердюк. – Выдвинули  нас  на  Ленинскую премию…
           - Они  тоже  люди, –  пояснил  Овечкин. – Хоть  и  говорят,  что   у  власти  юмора  нет, но  Обком  всё  понял, Лёню, в  назидание  другим,  из  театра  уволили!  А  после  «подшили»  и  тихонько  вернули  обратно.
    Овечкин  помолчал, а  потом  сказал:
           - Позже  я  общался  с  секретарь  обкома  партии  по  идеологии,  и  он  говорил  мне: «Обыватели   жаждут  низвести  вождя  до  себя, а  вы  им  в  этом  подыгрываете!»  Отвечаю  ему, что  я  играю, а  не  подыгрываю, мол, «себя  под Лениным  чищу, чтобы  плыть  в  революцию  дальше!» Тогда  он  спрашивает, а  почему  ваш  Ильич  сказал: «ссыте»? И  зачем  выходить  на  сцену, видя, что  там  мой  партнёр  писает?
       - А  ты,  правда,  не  видел? – спросил  Панов.
       - Откуда? – устало  ответил  Овечкин. – Тогда  главный  художник  Коля  Быстров  на  сцене  такой  соцреализм  устроил!  Лёня   уверял  всех  на  партсобрании, что  он  даже  чувствовал  запах  водорослей  из  озера…
        - Это  запах, говорил  Лёня,  притупил  мою  классовую  бдительность –  ржал  Сердюк. – Тогда  парторг  Машка  Чернова  спросила: «Зачем  ты  пьёшь  водку,  Лёня?»  Он  молчит,  а  Машка, как  смола  прилипла  к  нему: «Нет, ты  ответь  нам – зачем  её  пьёшь?»  Ну,  Лёня  и  ответил  ей: «Была  б  твёрдая,  я  бы  её  грыз!»
         - Кстати, – обратился  ко  всем  Овечкин, – кончать  нам  надо  с  этой  выпивкой. Деньги  на  свои  похороны  пора  собирать.
         - Разве  Дом  ветеранов  нас  не  похоронит? – удивился  Сердюк.
         - Замдиректора  Пикаев  обратился  в  Совет  ветеранов,  чтобы  они  попросили  наших  старичков   подождать  со  смертью, – сказал  всерьёз  Изиль  и  закурил. – Дешёвые  места  в  старом  колумбарии  кончились. А  новый  ещё  только  строят. Чиновники  отдали  кладбища  акционерам. Те  вздрючили  такие  цены,  что  захоронить  урну  с  пеплом  в  землю  стало  для  Дома  ветеранов  дороговато!

                12

     А  теперь  ещё  и  ежегодно  платить  нужно  за  содержание  урны  на  кладбище! У  ДВС  таких  денег  нет!  Ветеранка  Турина  уже  месяц,  как  умерла, а  её  урна  с  прахом  до  сих  пор  хранится  в  бухгалтерии.
         - Это  назидательно, – грустно  сказал  Панов. – В  бухгалтерии  урна  будет  напоминать  им,  что  воровать  надо  меньше…
     Неожиданно  солнце  скрылось  за  тучей. С  Невы  подул  сырой  и  холодный ветер.  Накрапывал   дождик,  и  ветераны  неохотно  побрели  в  своё  убежище  – так  когда-то  называла  их  дом  великая  русская  артистка  Мария  Савина.
      В  комнате  Овечкина  было  чисто. На  шкафу  стояли  засохшие  цветы  в  вазе. Парочка  томов  Ленина  с  закладками  между  страниц  лежала  на  полочке. На  стене  висела  репродукция  картины  Айвазовского «Девятый  вал»  и  фото  Овечкина  в  разных  ролях. Главным  было  фото  в  большой  золочёной  раме, где  Изиль  красовался  в  роли Ленина.
    Вещей  в  комнате  было  мало. Изиль  считал, что  вещи  забирают  силы  у  человека  и  заставляют  его  работать  для  них. А  Изиль  работал  для  людей,  и  свои  потребности  сводил  к  самому  необходимому.
     Он  прилёг  на  тахту  и  задумался:  почему  общественная  гармония  в  стране  бывала  такой  редкой  гостей?  Может  от  того,  что  страна,  народ  и  государство  в  Отечестве  никогда  не  сливались  в  единое  целое?  «Народ  и  партия  едины,  но  только  разное  едим  мы!» – вспомнил  он  старую  советскую  шутку, и  задремал..
     В  открытую  форточку  влетела  оса. Уныло  жужжа, она  облетела  всю  комнату  и  исчезла. Воцарилась  тишина, но  Изиль  уже  не  спал. Мысль  о  том,  что  умри  он  сейчас, и  его  урна  с  прахом  будет  долго  стоять  в  бухгалтерии,  пока  у  ДВС  не  появятся  деньги – расстроила  его.
    Актёрам  в  родном  Отечестве  всегда  было  ЖИТЬ  не  сладко,  думал  Овечкин,  а  нынче  вот,  и  умереть  проблема.   
           - Умереть  пустячок, а  вот  похоронить  вас,  батенька,  проблема! –  ответил  на  его  мысли  чей-то  знакомый  голос.
           - Кто  здесь? –  удивлённо  спросил  Овечкин.
           - Ты  и  я,  фотографией  на  белой  стене, – ответил  Ленин   из  фото  в  золоченой  раме. – Не  думай  о  похоронах, Изиль.  Меня  уже  почти  век  не  придают  земле,  ничего,  валяюсь  в  Мавзолее.  Не  по-христиански  это,  но  я  во  Христа  не  верил.  А  в  аттестационную  комиссию  верить  надо.
          - Что  за  комиссия,  создатель? –  удивился  цитатой  Овечкин.
          - Из  Улан-Удэнского  Обкома  партии  сообщили,  что  ты  описался  на  сцене  играя  роль  Ленина?
          - Это  мой  партнёр, а  не  я, – обиделся   Овечкин.
          - Не  волнуйся, Изиль, это  дело  житейское, – улыбнулся  Ильич. –  В  Министерстве  культуры,  к  моему  100 летнему  юбилею  решили  аттестовать  всех  актёров,  исполняющих  роль  Ленина   в  театре,  и  в  кино.  Кастинг! – выражаясь  вашим  прозападным  новоязом! Чтоб  в  наших   рядах  не  было  случайных  Лениных!  Лежать  в  гробу  грешно,  «когда  маляр  негодный  мне  пачкает  Мадонну  Рафаэля»! –  ввернул  Ильич  из  Пушкина.

                13

     Вдруг  дверь  комнаты  распахнулась.  Вбежал  задерганный   человек  и, подскочив  к  Изилю, затараторил:
           - Боже  мой,  Овечкин!  Подошла   ваша  очередь  на  кастинг, а  вы  не  одеты.  Вот  вам  личный  номер  и  ступайте  скорей!  Комиссия  вас  ждёт…
    Он  схватил  со  стула  пиджак,  и  накинул  на  Овечкина.  Достав  из  папки  листок  с  цифрой  13, человек  пристегнул  его  булавкой  к  пиджаку  Овечкина.
           - Это  ваш  номер. Проверьте  грим.  С этим  очень  строго! – сказал  человек  и  исчез.
    «Это  во  сне?» – подумал  Изиль.  Но, глянув  в  зеркало  шкафа,  ахнул!  Оттуда  на  него  смотрел  мудрый,  и  немного  уставший  вождь.
           -Такого  точного  грима  у  меня  не  было! – удивился  Овечкин.  Но, № 13  его  озадачил.  Ленин  со  стены  махнул  ему  рукой  из  рамы:
           - Иди  и  не  трусь!
    «Сон?»  – вновь  подумал  Овечкин  и  вышел  из  своей  комнаты  в  Доме  ветеранов. Изиль  даже  не  удивился, что  когда  захлопнув  свою  дверь,  он  сразу  оказался   в  павильоне  «Мосфильма»!  Всюду  ходили  или  сидели  актёры  в  гриме  Ленина! В  чёрных  одинаковых  костюмах, они  были  как  костяшки  в  домино. Правда, если  смотреть  внимательней,  то  различия  имелись. Одни  Ильичи  были  повыше – другие  пониже. Были  плотней,  и  пожиже. Некоторые  Ильичи   знакомились  между  собой,  и   поправляли  друг  другу  галстуки. Один  даже  рисовал  гримом  белый  горошек  на  чёрном  галстуке  другого  Ильича…
       - Овечкин,  ну  где  вы  гуляете? – подбежал  к  нему  тот  же  задёрганный  человек. – Вместо  вас  уже  пошёл  14-й  номер. Вот  теперь  ждите! Пока  пейте  чай  или  кофе? И  не  стесняйтесь –  всё  оплачено!
     Овечкин  подошёл  к  столу  с  большим  кипящим  самоваром.  Там  горкой  стояли  чашки  и  стаканы  в  металлических  подстаканниках. На  тарелках  лежали  пирожки  и  плюшки, сахар  кусками. Чай  и  кофе  в  пакетиках…
         - Для  органики  и  правды  жизни! – грассировал   у  самовара  Ильич  под  № 101. Он  колол  щипчиками  сахар,  и  кидал  маленькие  кусочки  в  свой  чай.
    Увидев  у  Овечкина  13-й  номер,  101-ый  Ильич,  посасывая  сахар, заулыбался:
           - Батенька,  не  завидую  я  вам  с  13-ым  номером...
           - От  сахара  жопа  не  слипнется? – грубо  оборвал  его  Изиль. – А  вдруг  не  сдашь  экзамен  на  Ленина? И  сошлют  тебя,  батенька,  на  101-й  километр,  согласно  номеру! – сострил  Изиль   и  пошёл  по  коридору.

                14

     На  встречу  ему   шёл  тувинский  Ленин – Максим  Мунзук.  Народного артиста  из  Тувы,  Изиль  узнал  сразу  –  как-то  снимался  с  Мунзуком  в  двух   фильмах: "Дерсу  Узала"  и  "Последняя  охота".
     Они  обнялись.  Мунзук  тут  же  предложил  выпить  портвейна:
           - Он,  как  Ленин,  всегда  со  мной! – шепнул  Максим,  доставая  из  кармана  тёмную  бутылку  с  тремя  семёрками  на  этикетке.
    Пить  Изиль  отказался,  но  спросил  у  Максима:
           - Почему  ты  без  номера?
           - Я  уже  показал  своего  Ильича. В  комиссии  все  упали, однако! –  Максим  поморщился,  проглатывая  портвейн. – Рассказал  им  на  тувинском  всё, что  о  них  думаю, приврал,  что  это  монолог из  «Кремлёвских  курантов».  Они  же  по - тувински   ни  бельмеса! – Сиял  пьяненький  Максим.
          - А  кто  в  комиссии? – волновался  Овечкин.
          - Не  бзди,  Изилька! Там  все  артисты,  игравшие  Ленина:  Ульянов, Каюров,  Калягин  и  Смоктуновский, и  ещё   пара  чиновников  из  Министерства  культуры…
          - Овечкин,  ваша  очередь! – подбежал  к  ним  задёрганный  человек  и  потащил  Изиля  к  двери  зала,  где  заседала  комиссия.
    Высокая  дверь  открылась, и  оттуда  вышел  бочком  14-ый  Ленин.  В  нём  Овечкин  узнал  иркутского  артиста  Туродина.
           - Александр! – обнял  его  Изиль. – Что  тебе  сказала  комиссия?
           - Они  удивились,  почему  я  до  сих  пор  не  Народный  артист!
           - Поздравляю! – Изиль  обнял  его  ещё  раз. –  Тебя  московский  критик   Многочиневская  очень  хвалила   за  роль  Дон  Жуана!
    Томившиеся  в  очереди  Ильичи  под  номерами  15  и  16,  заторопили  их:
          - Быстрей,  мужики. У  нас  ещё  вечером  самолёт  на  Сахалин! – и  втолкнули  Овечкина   в  зал.
     Изиль  споткнулся  о  порог  двери  и,  не  удержавшись,  растянулся  перед  столом  комиссии. Сидевший  с  краю  артист  Смоктуновский,  легко  вскочил  и  помог  Овечкину  подняться.
          - Спасибо, Иннокентий  Михалыч, – поблагодарил  Изиль  и  стал  топтаться  на  месте,  разглядывая  комиссию.
    За  их  спинами  висел  плакат,  где  Ильич  в  кепочке,  улыбаясь,  махал  ручкой,  а  внизу  надпись: «Верной  дорогой  идёте  товарищи!»
    Овечкин  подумал: Почему  в  комиссии  нет  Кирилла  Лаврова?  Он  ведь  тоже  играл  Ленина  в  БДТ.
          - Не  положено, – шепнул  ему  Ильич  с  плаката. – Кирилл  пошёл  не  той  дорогой  -  после  Ленина,  захотел  сыграть  царя  Николашку  в  фильме  «Агония».  Партия  ему  запретила,  но  Кирюша  сходил  в  ЦеКа  к  товарищу  Шауро. Умолял, чтобы  тот  разрешил. Говорил, что играя  только  Ленина, он  деградирует  как  актёр!
                15

 Каков  стервец! – засмеялся  Ильич. –  Играя  меня – деградирует! Вот  и  нет  Лаврова  в  комиссии.
     Ильич  замолк,  и  Овечкин  услышал  мягкий  голос  Смоктуновского:
          - Не  волнуйтесь,  коллега,  пусть  вас  не  смущает  13-ый  номер. Вы  похож  на  Ленина  -  безупречно!
          - Не  полноват? – шепнул  сидящий  в  центре  Калягин  на  ухо  Ульянову
          - Саша, – ответил  Ульянов, – это  ты,  был  полноват,  когда  играл  Ленина  в  спектакле  МХАТа  «Так  победим!»
      Калягин  посмотрел  в  бумаги, записал  что-то  и  спросил  Изиля:
          - Какой  город  вы  сейчас  радуете  исполнением  роли  Ленина?
      Изиль  немного  растерялся,  но  подумав,  ответил:
           - Вообще-то, радости  там  мало.  Вспомните,  в  какой  город  вы  ехали  на  такси,  в  финале  фильма  «Прохиндеада»?
           - В  Улан-Удэ, – удивился  Калягин. – Стало  быть, там  служите?
           - Да,  в  русском  драматическом  театре…
           - Там  в  местном  институте  культуры  ещё  работает  бывший  студент  Миша  Швыдкой?
           - Да,  преподает  театроведение, –  ответил  Изиль.
           - Славный  мальчик, –  ласково  сказал  Калягин. – У  Миши  будет  большое  будущее,  очень  большое…
    Вдруг  в  зал  влетела  оса  и  агрессивно  закружила  над  комиссией. «Это  же  оса  из  Дома  ветеранов  сцены», – подумал  Овечкин  и…  проснулся.
    Он  встал,  закрыл  окно.  Сел  за  стол  и  стал  разглядывать  на  стенах  комнаты  свои  фото.  С  них  равнодушно  смотрели  на  Изиля  давно  сыгранные  им  герои. И  только  вождь  на  фото  улыбнулся  ему:   
           - Устал,  батенька?  Помирать  пора.
           - Да  уж  скорей  бы!  Помру,  и  выкинут  этот  хлам  на  помойку…
           - Думаю,  ваша  Мальченко,  возьмёт  всё  в  музей?
           - Простите,  Владимир  Ильич, их  только  заботит – оставил  ли  я  деньги? А  все  разговоры  про  то,  что  театр  это  Храм,  где  обитает  святой  дух – всё  чушь!  Это  пристанище  муз,  можно  с  тем  же  успехом  назвать  и  публичным  домом!  И  кладбищем  талантов. В  театре  я  был,  как  раб…  Аплодисменты,  цветы, успех  у  женщин – всё  это  тот  же  наркотик.  Своего  рода,  плата  за  рабство!  Поэтому  и   хорошо  нам  только  тогда,  когда  на  сцену  выходим!  Помните  у  Вознесенского:
                Ведь  нам  актёрам,  жить  не  с  потомками
                А  режиссёры  одни  подонки…
           - Только  не  цитируйте  этого  поэта! – скривился  Ильич. – Он   когда-то  призывал: «Я  не  знаю,  как  это  сделать,  но товарищи  из  ЦеКа,  уберите  Ленина  с  денег – так  цена  его  велика!»
     Ильич  звонко  плюнул  на  пол:
           - Врали  ренегаты! Оказалась – не  велика  цена,  если  променяли  меня   на  зелёненькие   портреты  американских  президентов! А  ведь  как  начинал  Вознесенский:  «Ленин,  как  рентген  просвечивает  нас».


                16
 
           - Говорят,  и  вы   делали  революцию  за  зелёненькие?
           - Было  больше  легенд,  чем  денег, – вздохнул  Ильич. – Этот  проститутка  Троцкий,  что-то  получал  от  своих  родственников  из  Америки!  Но  ведь  русского  мужика  так  просто  не  купишь! Не  случайно  нашу  молодую  советскую   власть  охраняли  латышские  стрелки. Я  слышал,  что  их  внуки  хотят  слупить  миллиарды  долларов  за  советскую  оккупацию  Латвии?
     Ильич  вдруг  весело  рассмеялся:
         - Как  сказал  мой  тёзка: получат  они  от  мёртвого  осла  уши!  Решают  всё  не  деньги, а  общенациональный  запас  человеческой  энергии  и  идеи  понятные  массам. Плюс  способность  таких  личностей,  как  я  –  увлекать  за  собой  массы  для  великих  свершений! В  начале  20  века  Россия  из  всех  вариантов   выбрала  вариант  с  Лениным!  Не  будь  меня, – Ильич  ткнул  себя  пальцем. – То  и  Советской  России  бы  не  было! Так  что  не  в  деньгах  дело! Мы  были  бессребреники. И  у  вас  есть  такая   ветеранка  Умкина!  Смотрите,  как  она  суетится  во  всех  сферах  вашей  ветеранской  жизни  и  всё  даром…
          - Сравнили – хрен  с  пальцем! – засмеялся  Овечкин.
          - Своим  пальцем  она  в  молодости  указывала  нам  на  врагов  Советской  власти!
          - Умкина  не  любит  советскую  власть, – возмутился  Овечкин. – И  на  каждом  углу  говорит  об  этом!
             - Дуркует  ваша  Умкина, – улыбнулся  вождь. – Ругать  бывшую  власть  не страшно. Хитроватая  старушка  прекрасно  знает, что  если  бы  не  советская  власть, её  бы  и  не  взяли  в  столичный  Дом  ветеранов сцены? При  нынешней-то  власти, она  бы  в  своём  Мухосранском  театре   не  нашла  столько  денег,  чтобы  поселиться  в  ДВС…
    В  окно  влетела  оса.  Ленин  в  рамочке  замолчал,  и  оса,  сделав  круг  по
комнате,  села  на  крутой  ленинский  лоб!
    Овечкин  свернул  трубкой  газету  «Правда»  и  вопросительно  глянул  на  вождя.
          - Бейте,  батенька,  смелее! –  хитро  прищурился  он.
    Изиль  замахнулся  газетой  и   хлопнул  Ильича  по  лбу!
    Бедная  оса   упала  на  паркет  и  затихла. Овечкин  разгладил  газету…
           - Не  любят  «Правду»! –  мстительно  сказал  Ильич,  почёсывая  лоб.
           - А  вы,  любите? – осторожно  спросил  вождя  Овечкин.
           - Суровой  правде,  мы  всегда  смотрели  в  лицо!
           - А  в  чем,  правда?  В  том,  что  большевики - атеисты,  придя  к  власти,  стали  разрушать  храмы  и  убивать  священников…   
           - Ой,  батенька, а  я - то  думал, что вы  атеист?  «Не  убий», – залился  Ильич  смехом, –  мы  этому   у  христиан  учились! Вспомните,  как  они  крестили  языческую  Русь?  Как  сжигали  тысячами  волхвов?  А  после  кричали: «Языческие  боги  приняли  христианство!» Хотя  почти  всех  этих  богов  сожгли,  а  оставшихся  сунули  в  православие  в  качестве  чертей  и  демонов.

                17

    Ильич  опёрся  на  золочёную  раму  и  звонко  плюнул  на  паркет:
            - Мне  надоело  сотни  раз  объяснять  очевидное:  Христианство – религия  для  рабов,  причём  весьма  агрессивных! Вспомните,  какие  христианские  лозунги  фашисты  вывешивали  на  воротах  своих  лагерей  смерти?
           - Фашисты  выродки! – пёр  на  вождя  Овечкин. – Ни  о  них  речь.  Будьте  милосердны,  религия  это  костыли  для  людей  слабых  на  ноги.
            - Рабов  слабых  на  голову, – поправил  его  Ильич. –  Советская  власть  сделала  их  –  сильными! «Дала  им  руки-крылья,  а  вместо  сердца  пламенный  мотор!» А  вы  им  религию – опиум  для  народа,  наркотик!
           - Да,  с  наркоманами   у  нас  нынче  полный  пи****дец!
           - А  где  же  ваша  церковь? Она  бессильна  заблудших  направить  на  путь  истинный! –  сощурил  глаза  Ильич. –  И  удивительно,  церквей  у  вас  открывается  всё  больше  и  больше,  а  духовность  всё  меньше?  И  всё  потому,  что  Бога  нет!   
     Ильич  ткнул  пальцем  на  образа,  висевшие  в  углу  комнаты:
           - Этих,  я  там  не  встречал,  хотя  был  в  «святых»  почти  век! А  вот  с  исполнителями  Ленина  иногда  там  беседую. Они  сказки  Андерсена  мне  рассказывают  о  ткачах  из  «Голого  короля», что  те   ткали  ткань  видимую  только  умным. Вот, мол, и  Бог  есть  только  для  тех,  кто  верит  в  него!
      Ильич  задумчиво  посмотрел  на  иконки:
           - Может  и  мне, как  Мишке  Горбачёву, под  старость  лет  поверить   в  Бога?
           - У  нас  Президент  молодой,  а  верующий, – гордо  сказал  Овечкин.
           - Тёзка  был  разведчиком  на  территории  верующего  врага. Чтобы  успешно  бороться  с  врагом,  он  мимикрировал  и  увлёкся!  Или  может  учил  Закон  Божий  в  разведшколе?  Бывало  в  эмиграции,  мы  тоже   учились  конспирации!  И  были  почти  незаметными  среди  капиталистов,  оставаясь  при  этом  атеистами… Мы,  волчью  натуру  капиталистов  знали…
    Ильич  криво  посмотрел  на  иконы  и  вздохнул:
           - Не  понимаю  тёзку – зачем  снова  строить  в  России  капитализм? Китайские  коммунисты  не  скурвились  и  где  теперь  Китай,  и  где  теперь  Россия?   Верующий  мой  тёзка  должен  бы  помнить  из  Библии, что  легче  верблюду  пролезть  в  игольное  ушко, чем  капиталисту  попасть  в  царствие  небесное?
           - В  Библии  сказано: «богатому», – поправил  вождя  Овечкин.
           - Какая  разница! – отмахнулся  Ильич. – Вот  кухарок   к  власти  нельзя  было  допускать. Тут  я  исторически  виноват. Никаких  рабочих  и  особенно  крестьян!


                18

Пусть  перестройкой  балуются   у  себя  в  деревне! Сколько  же   вы   наплодили  образованных  дураков.  Образованцы – засранцы!
     Ильич  снова  плюнул  из  рамы  на  пол:
           - От  этих  болтунов,  страна  уже  без  штанов!
           - Да, вы,  загляните  в  наши  магазины, – удивился  Овечкин. – Там  ведь  всего  навалом! Как  в  дореволюционной  России…
           - Это  сделано  не  руками  наших  рабочих!  Кончится  ваша  нефть  и  газ – останетесь  вы  у  разбитого  корыта.  Уже  и  продовольствие  для  себя  разучились  производить,  а  ведь  когда-то  Россия –  Европу  кормила!
           - У  нас  мощный  Стабилизационный  фонд? – похвастал  Овечкин.
           - Проедите  мигом. Если  американские  империалисты   вам  его  отдадут?  А  отнять  фонд  у  них – у  вас  кишка  тонка! – сказал  Ильич  и  вдруг  очутился  на  тахте.  Склонившись  к  Изилю,  он  зашептал:
           - Плохо,  что  у  вас  не  играют  пьесы  о  Ленине. Хотя  и  Сталин  бы вам  не  помешал. Ох,  пугнул  бы  он  вашу  коррупцию!  Однако, – вздохнул  Ильич, – ваш  полковник  Конский   и  Кобу  воровать  научит…
      Ильич  взял  с  тумбочки  таблетки  Изиля,  высыпал  их  себе  в  рот,  и  запив  водой,  проглотил.  Потом  подошёл  к  окну  и,  открыв  раму,  глубоко  вдохнул  в  себя  запахи  осеннего  сада. Прохлада  с  реки  Невки защекотала  Ильичу  ноздри.
           - Молодец  Мария  Гавриловна,  что  выпросила  эту  землю  у  царя  Николашки! Так  ведь  умыкнут  эту  землю  москвичи. Уже  пытался  этот  толстячок, что  играл  меня  в  «Так  победим!»
           - Не  победил – питерцы  её  уже  перехватили! - успокоил  вождя  Изиль
           - Вы  посмотрите  на  Овечкина, –  вдруг  раздался  за  окном  голос  Умкиной. – Эта  пьянь  ходит  по  комнате  в  гриме  Ленина!
    Ветеранка,  кряхтя,  влезла  на  лавочку,  чтобы  лучше  рассмотреть   кто  ещё  в  комнате  у  Изиля. Но  Ильич  задёрнул  штору.
           - Она  меня  за  вас  приняла, – засмеялся  он. – Чудная  старушка!  Ох, и облапошит  её  ваш  полковник  Конский.
           - Обычная,  выжившая  из  ума  старушка, – пожал  плечами  Изиль. – Недавно,  чуть  дом  не  спалила  электроплиткой.  Из-за  таких   могут  отобрать  наш  дом  бизнесмены. Скажут,  а  не  жирно  ли  живут  тут  старушки  -  Альцгеймера  подружки? Заселим - ка  мы  сюда  молодых  б****дей…
           - Захотят,  и  так  отберут...  Не  грустно  вам, кончать  жизнь  в  Доме  ветеранов? – прищурился  Ильич.
           - У  нас  тут,  Владимир  Ильич,  режим  свободнее,  чем  был  у  вас  в  Горках.  Да  и  помирать-то  нет  разницы,  в  каком  доме.
     У  Изиля  тупо  кольнуло  в  груди. Он  осторожно  прилёг  на  тахту,  и  хотел  взять  таблетки,  но  в  коробочках  было  пусто!
           - Ильич  все  выпил?  –  удивился  Изиль.
     Сон,  как  девятый  вал  с  репродукции  Айвазовского,  навалился  на  Овечкина,  и  накрыл  его   зелёной  волной…

     Утром  горничная  постучала  к  Изилю. Из-за  двери  доносился  какой-то  странный  звук. Толкнув  дверь, она  вошла  в  комнату. На  паркете  валялись  таблетки  и  темнели   пятна,  похожие  на  плевки.  В  кресле,  уронив  голову  на  грудь,  остывал  один  из  лучших  исполнителей  вождя  в  провинции  –  Изиль  Овечкин,  а  в  оконное  стекло,  уныло  жужжа,  билась  оса…