Моя Дашутка...

Как лилия, невинна и свежа,
ведёт к ужу колючего ежа,
смеясь обворожительно и жутко,
моя Дашутка, мрак моих очей,
подружка соек, сов, грачей, сычей
на рубеже безумья и рассудка.

На загодя проложенной меже
в продуманном до нитки неглиже
играя в мяч живою головою,
она скучала, я лежал во ржи
и насмехался: “За уши держи,
не то твой мяч укатится в Савойю!”

Мы с ней не сразу в тесноте сошлись,
сводил нас закулисный окулист,
сплетенье ног сведенью рук спасенье,
из судорог, конвульсий и битья
о литосферу, страсть растёт, сметя
метрической системы опасенья.

Чем день короче, тем любовь длинней,
семь чад на свет препроводил Линней,
для шведов свет отпущен экономно,
прижимистый конклав кладовщиков
рассчётливо в степи для ямщиков
в полозья санок продевает брёвна.

А не мотайся, саблезубый кафр
под полостью, едва дыша в рукав
полынною настойкой на горчице,
будь на печи, хоть выпью там кричи,
жуй калачи, палачествуй, молчи,
не то моя Дашутка огорчится. 

Пшеницы ворох не её живот,
в её пупке опешенность живёт
и спешивает всадника мгновенно,
стой на земле, за ось свою держась,
что наша жизнь, шипение ужа
и кровью переполненная вена.

Ужасен лик бесстрастья и зимы,
эмоциональный облик Колымы
у Кельвина нулём пустым зияет,
что в Ларгсе знал викторианский лорд
о мимике оледеневших морд,
но Дарьин взгляд искрится и сияет.

Исчадья сов, насупленных сычей,
посмертно недоеденных врачей,
всех окулистов и антиподистов,
умеющих стоять на головах
непостижимо как, увы и ах,
нас окружают, жарок и неистов

Дашуткин гнев, когда в окне снега,
и даже репродукция Дега
как будто ждёт, что мы отсюда съедем,
но, к счастью, юг отходчив, скор и щедр,
не доводя до сотрясенья недр,
он удлиняет день и жизнь соседям.


Soundtrack: Tiger Lillies, Punch And Judy.