Тает солнце в розоватой дымке...

Тает солнце в розоватой дымке
У безоблачного горизонта.
Не избавиться от маеты мне.
Маеты томительно бездонной.

Сумерки надвинутся сквозь окна.
Тишина неотразимо в уши.
Снова вечер бестолково скомкан,
Снова одиночеством нарушен.

Вот отец по комнате прошлепал,
Грузным телом развалился в кресло.
От волнения срываясь в шепот,
Произнес назойливо и пресно:

«Что грустишь? И где твои девчата?»
И примолк. Но тишину нарушив,
Съежился и с миной виноватой
Кашлянул, как будто равнодушно.

И без продолжения… Отец мой.
В его взгляде прыгает слезинка,
В его пальцах детство, мое детство,
Лепетало бойкою осинкой.

Как давно он неумело нянчил
Беспокойный и живой комочек
С лобиком болезненно горячим,
Разрывавший резким криком ночи.

Но попытки окунуться всуе
В то полузабытое, родное.
Но попытки – складками раздумий
Старческих. И только сердце ноет.

И немой вопрос, когда же внуки
Дом перевернут веселым гвалтом,
В беспорядке размешают звуки,
Обрекут на старости богатым.

Что ответить. Мне хотя бы каплю,
Капельку ее любви, но грустно
На душе. И кажется расплавлен
Властным и волнующим искусом.

Я во власти, каждый день во власти
Неприступно-гордого овала.
Эта власть прекрасна, словно праздник.
Эта власть меня очаровала.

Страшно мне – сейчас, смеясь, исчезнет
Милый сон, и счастье круг опишет.
И молю, чтоб продолжалась вечность.
И опять ее лицо я вижу.

Вновь глаза смеются и ласкают.
Волосы ее мне что-то шепчут.
Губы и зовут, и убегают,
Пряча под собой слепящий жемчуг.

Трепет свой и беззащитность пряча.
И, боясь, что обнаружат трепет,
Дразнятся ухмылкою гулящей
И мечту последнюю теребят.

И мечта не выстрелит к свободе.   
Может, просто сон мой не угадан.
И шаги. Отец уже уходит.
Я опять наедине с закатом.

Звуки спеленают вечер болью,
Вдруг замрут в оцепененье гордом.
И нахлынет в комнату безмолвье,
Свяжет заключительным аккордом.