Эйфелева башня

В Париже была сильная жара.
Там раскалилась даже Эйфелева башня и улетела в атмосферу,
оставив у подножия растерянных зевак. Произошел конфуз.
Все стали вспоминать: « Что и всегда она стремилась улететь на небо,
была похожа на ракету. И этот ветер, он всегда свистел
и звал ее куда-то. Конечно и жара. Башня стала легкой
и взмыла. Но когда она решилась? Утром рано иль поздно
ночью? Если в темноте, то вместе с нею полетели бы ее огни
и кто-нибудь заметил бы беглянку. Значит рано утром,
когда была закрыта касса. А тот, кто любовался
ночным Парижем только улегся в постель. Но как она
устроила все тихо? Ведь обычно много шума при полетах,
спешат, считают, отдают распоряженья. А она взяла
и полетела, укрывшись полосою трепетной жары.
Может быть, как самая высокая в Европе, решила
разузнать, что происходит наверху, и почему все дни
нещадно солнце палит, и когда пойдет нормальный дождик,
а парижанки раскроют свои зонты - она одна лишь знает,
как они красивы в туманной синеве с вершины ее лет и роста.
Кстати, годы. Может быть, пришла пора ей обсудить
проблему возраста? Ведь скоро юбилей, стыдно
старухою столетнею стоять?» Примерно так народ шумел.
А башне было больно это слушать. Только кто – нибудь
досужий назовет рожденья дату, весь шик ее спадет:
“ Ах! В прошлом веке, ты даешь, старуха, тебе износу нет”.
Здесь таится горькая досада. Вначале флер ненужности
укутывал ее. Но в те годы она действительно была юна.
Теперь - нужна, но возраст! Вот бы не касаться такой
конкретной темы как года. Убрать из текста все четыре
цифры. Но тогда не вспомнят люди то, что перед нею
прогуливался,не спеша, Виктор Гюго, а Мопассан
был непосредственным участником событий,сопровождающих
столь дерзостный проект. Эдит Пиаф, созвучием буквы
и голосом своим была подруга ей. Монтан, старик Монтан
был юным в молодые ее годы. Никому из них столетье
не дано. Зачем же ей нести тяжелый груз времен?
Пусть годы пролетают, словно ветер, звеня в ушах,
не более того. Улетая, думала она, что в небесах, конечно,
сохранился дух Эйфеля. Они поговорят о прочности ажура,
о цвете краски, а затем она задаст ему свой каверзный вопрос
о возрасте. Что скажет старец ей? Быть может, пожурит,
зальется смехом он: “ Подруга! Зачем морочишь голову себе
земными предрассудками. Они лишь там, внизу имеют
значимость, ты выше их. И головы склонять не надо.
Сложен мир людей: переплетение судеб, отношения между
мужчиною и женщиной…   Они, должно быть, потому
и тащатся к тебе, что тянет их возвыситься над миром,
и увидеть сверху возможности иных путей.
Несоизмеримы задачи ваши. Ты должна ежесекундно
помнить, что у человека есть раздел: по горло в музыке
рассвета он, а ниже весь в грязи бытия, с которою
всего трудней бороться. А, поднявшись хоть взором
на твою макушку, он поймет - грязь бытия должна быть
и у нее должны быть четыре твердые ноги как у тебя.
А музыка рассвета сама придет. Куда же двигаться
началу как не к свету, вытягиваясь ниточкой наверх?
Вот весь секрет. Спускайся наземь, заждалась тебя
толпа зевак. Вот шуму подняла, так была дерзка,
что век тебе сойдет за миг. А температура должна
понизиться к концу недели или раньше, трудно угадать.
Знаю лишь, зима прохладней будет. И парижанкам
найдется повод нарядиться в свои забытые меха. Прощай”.

Поезд Брюссель- Москва 21-22 июля 1995 г.