Сэллинджер

В семнадцать,
как будто орал материк,
мой слух,
до крови разодрав, настиг
отчаянный крик,
с книжной полки
крик
кошмарной,
           чудовищной давности.

Сэллинджер,
ты хоть волком
завой,
мы
не поймём, тебя
всей общиной
растопчем.
Что с того,
что у ребёнка каждого
свой
мир,
а у взрослых мир –
один на всех,
общий?

Сэллинджер,
что меняется,
что?
Скажи.
Нет, постой,
лучше
напиши-ка
прописью.
Неужели,
чтобы находиться в какой-то ржи,
нужно быть
не где-нибудь,
а именно
           над пропастью?!

Что роднит,
различает что
детей и взрослых? –
Неужели, из тигрёнка всегда выходит тигр? –
Любопытство?
Интерес?
Умение задавать вопросы?
Может, все различия
просто
        в правилах игр?

Одни понарошку,
другие – иначе,
другие способны
 пить и пить,
не слезая с диванчика.
А ребёнок,
хоть чаще и чище плачет,
он, ведь, тоже хлебает вино,
но
    из
        одуванчиков.

Может, вышла ошибка?
Может, рожь не при чём?
Может, пропасть во лжи,
и поэтому
каждый здесь
бдителен, чуток.
Побеждает здесь тот,
кто прекрасно владеет мечом
и мастерски
целится в уток.

Страшно,
что не возможно
обнаружить грань,
где начинаются
плана иного
танцы.
Страшно,
вдруг,
если шкуру содрать,
окажется,
дрянь –
это
      ребёнок прячется в панцирь.

Вы думаете,
мир детский
станет, мол, чист,
если, взяв тряпку,
в него наплюёте?
   Сэллинджер,
хватит,
  лучше молчи,
старься на полке
в цветном переплёте!