Святогор, нам всем посылает помощь и дружбу!

Да, гордость женщины, купающейся в волнах неподдельного восхищения мужчины И уже совсем по-другому зазвучал ее голос, когда она с плохо скрытым умыслом спросила:
- Неужели ты нашел во мне что-то хорошее? Старый колдун ни разу не сказал мне ласкового слова. Он требовал только одно - указать ему очередной клад.
- А зачем ты ему повиновалась?
- Мальчик! Прости меня, что я тебя так назвала. Но ты действительно наивен, как мальчик! Нас принуждают повиноваться. Ты этого не знал?
- Откуда мне знать.
- Я была маленькой, совсем неопытной, когда он подманил меня, играя на своей флейте. А когда я подошла к нему совсем близко, могучими чарами в мгновение ока приковал меня навеки к флейте, вернее, к той мелодии, которую ты играл; я раба твоей флейты. Где бы я ни была, я должна лететь на ее зов.
- А если не полетишь?
- Тогда мне больно. Каждый звук впивается в мое тело и жалит, жалит... - И моя игра тоже причинила тебе боль?
- Да, особенно, когда ты играл второй и третий раз. Точно тысячи игл вонзились в меня.
- Прости, прости меня, Дулма, я не знал, что терзаю тебя! - я бросился вперед, схватил ее руки и стал осыпать их поцелуями. Они были теплы, нежны и трепетны. Казалось, из них исходил ток, свойства которого описать не берусь, - он наполнил меня томлением...
Она высвободила руки, глянула на меня своими бездонными глазами и после краткого молчания произнесла:
- Освободи меня.
- Каким образом?
- Сожги флейту, ноты - все, все.
- Только-то? Да я...-и тут же стал озираться в поисках материала для костра.
Дулма пристально за мной наблюдала. Тонкая улыбка блуждала у рта. Поодаль кое-где валялись серые обломки сучьев, куски полусгнившей коры, прошлогодние шишки - материал, в общем, неважный. Но когда я собрал его в кучу, оказалось, что у меня нет спичек, и я беспомощно взглянул на Дулму.
- Ничего, - она улыбнулась, - огонь везде. Нагнувшись над сложенной мною кучей, она подула на нее раз, другой - и язычок пламени лизнул дрова...
Когда костер разгорелся во всю силу, я схватил флейту вместе с нотными листиками, чтобы бросить в пылающее пламя. В этот момент что-то изменилось в лице Дулмы, что-то дрогнуло, и она быстро перехватила мою уже занесенную над костром руку.
- Подожди, хорошо ли ты понимаешь, что ты делаешь и что теряешь? Как только флейту охватит пламенем, я исчезну, и никогда больше ты не увидишь меня.

- Дулма, зато ты будешь свободна и счастлива!
- И ты ничего не требуешь взамен?
- Дулма... - я запнулся и замолк, отчаянно борясь с самим собою: сказать или не сказать ей, что она мне безумно дорога, что ее появление как бы взорвало, высвободив во мне долго лежавшее и хорошо упрятанное чувство неудовлетворенной любви; что она есть воплощение того образа женщины, который смутно вставал в моих юношеских грезах, -образа нездешнего, того, о котором сказал Александр Блок:
"Шел я на север безлиственный,
Шел я в морозной пыли:
Слышал твой голос таинственный -
Ты серебрилась вдали..."
- Дулма, - сказал я, и спазма перехватила мне горло, - Дулма, любовь ничего не покупает, не торгуется и не ставит условий.
- Разве любовь... - тихо прошептала она и жалостливо поглядела на меня. - Бедный! Любить фею...
5
- Ты мне нравишься - я могла бы полюбить тебя, но наше счастье было бы очень коротким: у нас свои законы. И зачем тебе это, когда по земле ходит та, единственная, которая может стать твоим настоящим счастьем?
- Я не знаю такой, и почему она - единственная?
- Когда-то вы с ней были одно, а потом стали двумя. Ты встретишься с нею - я тебе помогу.
- Но как я узнаю, что это именно она? Дулма протянула к самому моему лицу свои смуглые пальчики - из них струился нежный аромат жасмина.
- По запаху моих рук ты узнаешь ее - я буду рядом. Феи не бывают неблагодарными.
Я бросил свои колдовские инструменты в пламя. Огонь яростно набросился на них.
Дулма встала между мной и костром и, неожиданно ласково мне улыбнувшись, исчезла...
Костер догорал. Налетел легкий ветерок, пошевелил веточки и как бы прошептал: уш-шла... Да... из моей жизни ушла сотканная из солнечных лучей и лесных запахов сказка... Была - и нет ее!.. А существуют ли, вообще, сказки? Может быть, все они - быль?
Настала зима. Опять служебная надобность несла меня в захолустье Приуралья - на этот раз в старинное село Ш. Автобусы ходили туда крайне редко. Выйдя на железнодорожной станции, я пристроился в сани к возвращающемуся в то же село колхознику.
Белый-пребелый снег искрился под полуденным солнцем, а изредка попадающиеся бугры отбрасывали голубые тени. Кругом безлюдье, голубая чаша неба над головой и ни души. Часа через два езды возница сказал:
- Вон за тем холмом (он показал кнутовищем) наше село. Скоро дома будем. Да никак (тут он приставил ладонь козырьком к глазам) покойника везут.

Я взглянул в указанном направлении и увидел вдали холм с одинокой елью на вершине. Из-за холма змейкой выползла похоронная процессия из нескольких подвод. Взгляд мой задержался на обитом красным кумачом гробу на передних санях.
Гроб грубо вторгался в белое безмолвие снегов, нарушая его. Рядом с гробом, обхватив, левой рукой крышку, сидела молодая женщина, а позади нее - что-то закутанное в старый плед: когда мы подъехали ближе, это "что-то" оказалось курносенькой девочкой.
Мой возница, почтительно освобождая дорогу, свернул под гору в нетронутый снег, остановил лошадь и, сняв шапку, перекрестился. Но тут произошло нечто неожиданное: поравнявшись с нами, сани с гробом заскользили боком, как это бывает зимою на так называемых раскатах. И со стуком ударились о наши сани. Гроб удержался на месте, но женщина слетела со своего места и повалилась мне прямо на руки, которые я едва успел подставить. От испуга ее большие серые глаза еще больше расширились, но лицо не выражало никаких эмоций - она была совершенно пьяна. Больше я ничего не успел заметить - я был ошеломлен совсем другим: от нее хлынула на меня волна нежного аромата жасмина...
... Жасмин зимой... Дулма и ее предсказание... Значит, Дулма подает мне знак, что эта пьяная баба с ребенком и есть царевна моей мечты, моя половина!
В оцепенении глядя на нее, я так и продолжал держать ее в руках, пока она сама не заговорила, едва ворочая языком:
- Пусти, чего держишь!
И вдруг, жеманно улыбаясь, с пьяной улыбкой добавила:
- Ишь обрадовался, щелкунчик, что я сама ему на руки пришла, - и перелезла обратно в своя сани.
- Пропадет баба - зальется, - сказал мой возница и тронул лошадь.
- А какая хорошая девка была! Недотрога. Спиртного в рот не брала. Стихи сочиняла и в клубе читала! Да вот...
- Ну что - "да вот"?
- Гармонист в селе был, гуляка... Сегодня его и хоронят. Не давалась ему Марьюшка. Он подружек подговорил, те напоили ее, и тут гармонист ее обгулял. Хотела Марьюшкина мать в милицию, в суд подать, да родители гармониста у нее в ногах валялись, упрашивали не губить парня и ЗАГСом прикрыть. Выдали.
- А как жили?
- Жили плохо. У мужа научилась вино пить. Тут острая жалость стегнула меня по сердцу. Бойтесь жалости к женщине, потому что никто не знает, где кончается жалость и начинается любовь.
Возница замолчал. Мы уже подъезжали к дому. Я договорился с ним, что буду жить у него, пока не закончу всех своих дел.
Ужинали картошкой с солеными грибами, запивали крепким чаем со сливками. Хозяева старались поддерживать со мной разговор, но у меня все время стояла перед глазами пьяная ухмылка молодой женщины, а за ней чудился скорбный лик затоптанной, изломанной жизни, - я отвечал невпопад. Ночью снились мне сумбурные сны.
Волнуется, как море, огромная толпа. Все кудато спешат, толкутся друг о друга. Там же, среди толпы, ищу одно бесконечно дорогое мне лицо.
Вот мелькнуло оно, вот уже засиявшие от радости глаза улыбнулись мне и руки потянулись навстречу, как оно вдруг исчезло в круговерти нахлынувшей толпы. Раздался отчаянный крик, и кто-то рядом со мной совершенно равнодушно, точно речь шла о брошенном на землю и растоптанном окурке, сказал: "Девушку раздавили".
От тоски и жалости просыпаюсь и тут же снова засыпаю. Вижу: громадный черный кот с зелеными глазами играет с пойманной полуживой мышью. Отпустит, даст ей отбежать немного и снова накроет лапой. Мышь роняет маленькие бисеринки крови, попискивает. Мне так хочется, чтобы ей удалось убежать, но чей-то безжалостный голос у самого моего уха произносит: "Никуда она уже не уйдет".

Владислав Стадольник   27.01.2014 06:34   •   Заявить о нарушении