Я понял это поздно и не вдруг...
Я понял это поздно и не вдруг,
а лишь когда в дому закрылись ставни:
благодаря Елене Николавне,
был Омск чуть-чуть похож на Петербург.
Скажу иначе: ей благодаря, –
на лике Омска проступали блики
эпох и лиц, прекрасных и великих…
И ощущали мы, что мы – не зря.
И город не казался – как изъян
на карте мира, звёздами богатой.
Вплывали в Омск воздушные фрегаты,
и нам махал рукою Капитан,
и сразу в Вечность день переходил,
и пред душою был открыт шлагбаум
в Михайловское, в Ораниенбаум…
И Пушкин нехрестоматийным был.
Неправда то, что «горе – не беда».
Беда! Беда, которая не канет.
К исходу век. Куда ж вы, могикане?..
Посмертный сборник… Тот, что навсегда.
Душа, запечатлев себя в стихах,
уходит из партера на галёрку.
И на душе – томительно и горько.
Как привкус «Беломора» на губах.
Но знаю, – если вдруг замкнётся круг,
себя спасу я мыслью стародавней:
благодаря Елене Николавне,
был Омск чуть-чуть похож на Петербург.
И брошу взор в кошмар грядущих дней,
построю планы, обозначу сроки…
А в сердце бьются злотинские строки:
«Но что мне делать с памятью моей?..»
Свидетельство о публикации №113101202317