Левый ботинок

Будни смазаны маслом жирным.
Я молчалив.
Неподвижен.

В воскресное утро
в пять часов
не по сигналу будильника
я вскочил с кровати
испытывая непреодолимое желание
сжечь свои стихи.
Потому что я знаю, что самостоятельность это то,
когда ты не знаешь, чем себя занять,
а безделье – порождает творчество.

Дети во время второй мировой войны,
стреляя из палок, представляют,
что убивают фашистов.
Дочка моей бывшей женщины
растет страшной драчуньей.
В кого это она? В маму.

Сегодня утром я напился в мясо,
пока стоял в очереди за булочками.
А вечером просил прощения сам у себя
за все те вещи, что я натворил, но которым
люди почему-то
не придают никакого значения.
Словом, я чувствую себя,
как единственный человек,
который остался
после вознесения.

Одиночество – вторая стадия сумасшествия.

Я готов биться об заклад, что в тот момент, когда все человечество
единовременно моргнет – мир перестанет существовать.
Тот, кто урожден летать,
тут вынужден ползать.

Сначала я пришел, когда меня не ждали.
Потом ушел, когда попросили остаться.
После я не явился, когда меня хотели видеть.
Ну а сегодня я остаюсь, хоть меня и прогоняют.