Додо

ДОДО.(месторождение кварца на приполярном Урале)

Оно же как, коль обещал, приехал,
По – сути, себе больше обещал.
И то, что цель достиг, а не предал,
Оно девизом, что придумал – сделал.

Увидел горы, как растёт хрусталь,
Кидал блесну в прозрачные озёра,
И видел приполярные просторы,
Из – под ладони вглядывался вдаль.

Да и, пожалуй, речь здесь обо всём,
В конечном счёте, что приносит счастье,
И даже вдруг случается ненастье,
То солнце точно высветит потом.

Здесь будут ночи белые как день,
И банный жар, сжигающий колени,
Лекарство будет от противной лени,
И осуждать мы будем эту лень.

Поведаю о скорых поездах,
О придорожных станциях, туманах,
И нанесённых мимоходом ранах,
О том, как кто – то побеждает страх.

Итак: о том, что вырывает душу,
Сдирает с ног со звоном кандалы,
О том когда, на самом деле лучше,
Когда дела велики, иль малы.

Гудел, шумел на ярмарке народ,
Кондёры ныли, кашляли срываясь,
И атмосфера явно надрываясь
Людей гнала, как пчёл из своих сот.

Зажав табачные изделия в руках,
На улицу промяться, отдышаться,
Потом опять туда же наслаждаться,
И разговаривать только о камнях.

Из Полинезий, Африк, северов,
Везут на ярмарки геологи каменья,
Чтоб показать природные творенья,
И предъявить плоды своих трудов.

Мы тоже с другом подались туда,
Где с неба падали огромные снежинки,
А под подошвами хрустели гулко льдинки,
Застывшая, природная вода.

И вот тогда – то сжав моё плечо,
Глядя в глаза, спросил: «а слабовато,
Поехать с нами». – «Жаль далековато,
А, впрочем, едем, дали не причём».

Махнул рукой, конечно, не слабо,
Сказал – отрезал, месяц и не больше,
Неделя плюс, ну две, никак не дольше,
Потом домой, хоть расшибись ты лбом.

Потом весомо договор скрепив,
Пожав друг другу руки, мы расстались,
В июне на вокзале повстречались,
Чуть – чуть, конечно, срок опередив.

И наслаждаясь пивом, шашлыком,
На даче что – то строили, ломали,
Из душ занозы быта вынимали,
Беседой, наслаждаясь вечерком.

И вот настал торжественный тот час,
Такси, вокзал, громоздкие баулы,
И спиннинги, торчащие, как дулы,
Из всех спешащих, выделяли нас.

Ходили мимо люди торопясь,
И кто – то молвил: «вон парашютисты»,
Под рюкзаком, конечно, не казисты,
Но в теле буйно закипала страсть.

… и полетели за окном леса,
Столбы бежали верстовые мимо,
Ходили в тамбур надышаться дымом,
И вновь в купе, встряхнуть, чтоб телеса.

По сантиметру – по закону гор,
Как будто круг шаман свой обозначил,
Веселье крепло, юмор был прозрачен,
Шёл деловой и громкий разговор.

И проводница очень средних лет,
Закрыв проход, как будто амбразуру,
Сказала тихо, козыряя тузом:
«от вас покоя пассажирам нет».

-«да, что Вы, явно, забивая гол:
Там доктора наук и профессура,
У них симпозиум, и спорят о натурах,
И там, конечно, накрывали стол.

На север едут, чтоб решить вопрос:
О таяньи снегов и потепленьи»,
Ещё наврал, конечно, про тюленей,
И показалось, что утёр ей нос.

Когда же выпускала на перрон,
На всех глядела с явным удивленьем,
Вороны дрались, рвали оперенье,
Над нами, где – то, средь еловых крон.

Хвалила тётка громко пирожки,
Их покупали для разнообразья,
Потом у статуй тихо безобразя,
Тянули к бюсту руки мужики.

Приобье встретило загадочностью и
Горластыми таксистами вокзала,
От этого армянского вокала
Противно стало в северной тиши.

Опять по сантиметру за приезд,
Потом за состоянье вертолёта,
Потом за безопасность перелёта,
И даже в чреве не вставая с мест.

Какой планета кажется большой,
Когда в неё упрёшься ты ногами,
А вот когда, ты рядом с облаками,
Земля становится и милой и родной.

А в Саранпауле объятья и галдёж,
И ощущенье, что свалился с неба,
Вот тут – то точно я ни разу не был,
Чего – то так хотелось невтерпёж.

Конечно, вспомнил, позвонить жене,
И рассказать о первых впечатленьях,
Сказать, что вот начало приключенья,
Что жив, здоров, доволен и вполне.

А дальше понеслось, как круговерть,
Когда все в баню, или после бани,
Конечно, удивленье душу ранит,
Но мне сказали: этому не верь.

Кто был тогда, конечно же, поймёт,
А тот, кто не был, посмотри на фото,
Ну ладно я, ещё на стенке кто – то,
Конечно же, и это всё пройдёт.

А завтра устремились корабли,
По Ятрии до Ляпина и в Кемпиш,
А там, куда блесну, ты не залепишь,
Стоят и ждут зубастые они.

И не было привычной темноты,
Но был костёр, уха была и рюмки,

Ершистые тонули в смехе шутки,
Что даже утихали пауты.

А утром снова спиннинги в бою,
Мужицкая, забавная потеха,
Прикрыть на месяц рыбную прореху,
Разнообразить скудное меню.

Потом опять в хозяйский, новый дом,
К улыбчивой, приветливой хозяйке,
На стол всё подавалось без утайки,
Обедали, не торопясь, ладом.

Шесть прокормить здоровых мужиков,
Не просто: завтрак и обед, и ужин,
А тут подход к любому добрый  нужен,
Как доброй мамке, вон их сколько ртов.

Дымили празднично в беседке шашлыки,
Бессменный виночерпий тихо охал,
А чёрный пёс, входивший в роль не плохо,
Слюной давился, но не брал с руки.

Внизу река свой пела вечный гимн,
Шурша прибрежной галькою, спешила,
Вплетая в души нити позитива,
И даже на ночь не снимала грим.

И вечером, и ночью, словно днём,
                А, впрочем, даже не было рассвета,
На приполярье наступало лето,
Палило солнце, жарило огнём.

Геологи, свой непомерный скарб
Грузили в кузов ждущего « Урала»,
Уже битком, а им казалось мало,
Соорудив из досок хлипкий трап

Туда же закатили квадрацикл,
И ящики с посудой, провиантом,
Чтобы работать было им приятно,
Насосы, станции и даже мотоцикл.

« УАЗ», стоящий рядом, тоже полн.,
А, шеф смеялся: «раньше было проще,
Теперь баулы стали вдвое толще,
И техники набрали сколько вон».

И старший бородач из бороды,
Не прячась вовсе, дёргал волосинки,
Шептал заклятья, чтобы в поединке
С рекой, сухими вышли из воды.

Вокруг всё накалялось, каждый миг
Росло и закипало возбужденье,
И только пёс смотрел без осужденья,
Хотя и молод, ко всему привык.

Начальник положения кричал,
Выплёскивая эмоции наружу,
И всем казалось, что разряд здесь нужен,
«поехали», вдруг голос прозвучал.

На речке плавала, купалась детвора,
Светило солнце, грея приполярье,
Мы по Уралу ехали в «Урале»,
Благословляя эти севера.

Ворон крикливых стая, не спеша,
Эскортом чёрным двигалась за нами,
И каркала, когда меж берегами,
Мы брали, броды, выезды круша.

« Уазик» выдохся за первых полчаса,
Тащился за «Уралом» на верёвке,
И если б не хозяйская сноровка,
Давно бы в омут речка унесла.

Скакали зайцы по кустам, в траве,
На соснах совы тихие, как тени,
Оленей не было, на то они олени,
Зато гнездились пауты на голове.

И комары, вкушая реперент,
В отчаянье садились на одежды,
Себя, лишив какой нибудь надежды,
Дырявили штормовочный брезент.

Сверкая белизной, манил Урал,
Светило солнце почему – то справа,
Прозрачный воздух – сущая отрава,
Прокуренные лёгкие снедал.

Наш чёрный пёс по кличке просто Марк,
Горел весь нетерпением подраться,
Он так любил сильнее оказаться
И разогнать собачий зоопарк.

А на привале виночерпий вновь
Доил привычно жидкость из бутылки,
И приговаривал: «что – то пьёте шибко»
Притом, лукаво поднимая бровь.

Закусывали котлетами, водой,
Смеялись громко, почему не помню,
И кровопивцев продолжая бойню,
Руками все махали пред собой.

Ландшафт сменился, очень хилый лес
Остался сзади, въехали мы в горы,
И новый запах, напахнувший фтором
Всеобщий сразу вызвал интерес.

А пахло всем: водою и землёй,
Должно быть, атмосферой пахло тоже,
Все органы дышали, ноздри, кожа,
Как будто наслаждались новизной.

« Урал» карабкался, трещал буксирный трос,
Висело неуклюже напряженье,
Ну вот «Неройка» кончилось движенье,
И первым был отпущен чёрный пёс.

Наши тела, привыкшие трястись,
Ещё лишь привыкали к притяженью,
А Марк уже трепал без сожаленья
Пса рыжего, видать, соскучившись.

Запутавшись, знать, укачало, всё ж,
В азарте цапнул всё – таки хозяйку,
Он не хотел, все северные лайки
Добры, умны, но было невтерпёж.

Он целый год ждал этой встречи, и
Когда настало время, чьи – то ноги,
Их было много на большой дороге,
Не разобрался в эдакой пыли.

«Неройка» встретила прозрачностью небес,
Каким – то высшим умиротвореньем,
Закусывали консервой и вареньем,
И пили чай и с сахаром и без.

Стояла ночь, но было так светло,
Что даже тени прятались куда – то,
Ложится спать, казалось рановато,
А вот к постели всё – таки влекло.

Подушка незнакомо приняла.
Скупая, как чужие все подушки,
И лишней чая оказалась кружка,
Поскольку рано утром подняла.

Висел туман, меняя ощущенья,
Свежайший воздух, разрывая грудь,
Нам проявлял в сравнении всю суть,
Здоровье севера… и нашего горенья.

Метались куропатки по траве,
Беспечно заяц прыгал на поляне,
Ну! Тут же Марк его смертельно ранил,
И спрятал там же, на обед себе.

Журчал внизу невидимый ручей,
Мир просыпался от короткой ночи,
Дышалось как – то и легко, и сочно,
И будто тело делалось мощней.

«Урал» урчал поршнями, коленвалом,
Месил протектором дорогу на Додо,
И появилось обстоятельство одно,
Картина мёртвая передо мной предстала.

Стояли кособокие дома,
С разорванными крышами, без стёкол,
Казалось, слышу стоны из далёка,
А эта была явно не тюрьма.

Скрипели доски, пахли пустотой,
Здесь прошлого иссякли все печали,
Дома давно своё всё откричали
Теперь забыты, брошены судьбой.

Здесь жили люди на краю Земли,
Гуляли бесшабашно злые вьюги,
Как грешников последние потуги
Их в штольни всепрощающе вели.

А над Додо лазурный небосвод
Являл собой начало всей вселенной,
Глаза привыкли, разум постепенно
Воображенья аннулировал плод.

Цвели цветы убогие вокруг,
Рос на камнях упрямый карагатник,
Свистел стыдливо в высоте стервятник,
Звенящей скорби заплутавший друг.

Топилась баня похожая на всё,
Геологи беспечно улыбались,
И даже заразительно смеялись,
Для них знать покатилось колесо.

Энергия вливалась, банный жар.
Рвал в клочья спины, раздирал колени,
Пружинисто хлестал зелёный веник,
Вбивая в тело благодатный пар.

Горели возбуждённые глаза,
А губы охлаждённым смаковали
И по гортани дальше отправляли
Напиток, без которого нельзя.

Курили долго, как в последний раз,
И возвращались снова в преисподнюю,
Устраивали друг другу смачно бойню,
И, как финал, воды холодной таз.

Совсем здесь время по – другому шло,
И было искривление пространства,
Одновременно ощущенье постоянства
И чуждая вибрация его.

А после бани самодельный шнапс,
Настоянный на местном разнотравье,
Поскольку отступлением от правил,
Не следует бахвалиться у нас.

В окно смотрели на Додо в «3Д»,
Озвучивали старинные легенды,
Конечно, были и красивые моменты,
Про бога гор, живущего везде.

Мурашки шлёпали толпой по – позвонку,
Когда рассказывали, про речку и кобылу,
Наверное, на самом деле было,
На карте если есть «Кобыла – Ю.».

Ночь так и не спустилась на Додо,
Хотя она по – честному серела,
А солнце снова над горой горело,
Дотягиваясь теплом до нас с трудом.

Приятен утром кофе аромат,
А, если на крылечке с сигаретой,
Кругом снега, на самом деле лето,
А в купе всё приятнее стократ.

Исчезло небо, необычный свод:
Со льда и камня, ржавчины и кварца,
Как будто в параллельное пространство,
В потусторонний мир был этот вход.

И всё вокруг не напрягало слух,
Фонарь налобный пробивал тоннели,
Глаза искали, словно бы хотели,
Увидеть здесь Земли живущий дух.

Мы были в недрах, прошлое жило,
В давно забытых кем – то вагонетках,
В табличках устрашающих на стенках,
Казалось что, здесь время не текло.

Текла вода, подошвы наших ног
Искали твердь, и, не найдя скользили,
От напряженья все суставы ныли,
А выход к солнцу нам показывал сток.

Геологи смотрели на меня,
Как на пришельца не с другой планеты,
Нас разделяло именно вот это,
Меня, отталкивая, их к себе маня.

Поскольку, в жизни предначертан круг,
И как ты не крутись, а эта сила,
Куда – то вынесет и улыбнётся криво,
Не даст своё в объятья чужих рук.

Тогда мне дали хитрый  инструмент,
Сказали: здесь, коль повезёт, случится,
И я нашёл, в моей руке искрился
Хрусталик грязный, непонятный цвет.

Пошёл к воде, и тёр, и скрёб ногтями,
И, понимая это как Грааль,
Да, я нашёл, да горный, он -  хрусталь,
Не самый лучший, если между нами.

На выход к солнцу, провожая пёс,
Вилял хвостом, и честно поздравляя,
Он словно бы, всё это понимая,
Хотел задать единственный вопрос.

Какого чёрта делаем мы в штольне,
Когда вокруг столь дичи и светло,
А там и холодно, и сыро, и темно,
Однообразно, нечего запомнить.

Развалины оставленных жилищ,
По – прежнему, не радовали взгляда,
Но, видимо, так правильно, так надо,
Выходит, что судьбу не победишь.

Шёл по Додо, и слышал женский крик,
Мужскую брань и завыванье ветра,
Казалось, что ещё полсотни метров
И станет вечностью, увиденный мной миг.

Скрипела дверь противно на петле,
Какая – то пичуга звонко пела,
Шёл печь блины, вся публика хотела
Немного радости на брошенной земле.

А завтра в штольне шёл уже процесс,
Наткнулись на гнездище титанита,
Он сфенами усеивал кварциты,
И нагло так, из недр наружу лез.

Меня водили в штольню, как в музей,
Показывали метровые снежинки,
Они висели, словно паутинки,
Но были тоньше, были красивей.

Из хрупкого, чуть видимого льда,
Их чародей -  природа создавала,
Они могли быть украшеньем бала,
Коль этот бал приехал бы сюда.

Они, лишь от дыханья одного,
Мельчайшей пылью падали в ладони,
Пускай же красоту никто не тронет,
Владеет пусть единственный Додо.

Вершины гор тянулись до небес,
День был в разгаре здесь на приполярье,
А я держал в руках кристалл хрустальный,
И гладил граней безупречный срез.

И думалось о миллионах лет,
О тех событьях проходивших в недрах,
И почему гранёный он во – первых,
И почему прозрачный он на свет.

В обед мы ели жареную щуку,
По – сантиметру пили за сезон,
И мне рассказывали про кварцевый бульон,
Как он кипел, а вообщем про науку.

Потом пришли медведи, не спеша,
                Напротив нас выискивали коренья,
Седая мать – хозяйка положенья,
        А с нею два забавных малыша.

Минут, пожалуй, сорок, пятьдесят,
        Шла это фотосессия, покуда,
Марк не унюхал запахи оттуда,
        Иль невзначай туда свой бросил взгляд.

Подал лишь голос, мамка на дыбы,
И тут же с медвежатами за гору,
Вообще забавно, коллектив был тронут,
Как в зоопарк сходили будто бы.

Врываясь в толщу залежей снегов
И устремляясь по распадку вниз,
Неспешно пел напевы Додовис,
Лаская слух уснувших здесь богов.

Один из нас высокий и прямой,
На третий день пробил -  таки преграду,
И нам представил лаз, как бы награду
К хрустальной друзе, очень дорогой.

Шесть метро снега, по – ступенькам вниз.
Потом ползком, касаясь сталактитов,
Вот тут – то точно было не обжито,
Из досок, брёвен, сделанный карниз.

Вокруг всё было мерзко, лишь глаза,
Моих  друзей – геологов горели,
Они рассказывали, как вытащить хотели
Из штольни друзу, но пока нельзя.

Всё в этой жизни многое не так,
Казалось бы, наружу с подземелья,
Резона нет, есть камень предкновенья,
И ты отступишь, если не чудак.

Конечно, срок мой на Додо истёк,
Была ещё не клёвая рыбалка,
Немного квадрик, время было жалко,
Бесценен вытекающий урок.

Теперь уж осень, опадает лист,
Под первым снегом робкие берёзы,
Как солнце высветит, они роняют слёзы,
Там на Додо замолк уж Додовис.

Там никого, лишь дверь та на петле,
Измаялась, и кажется мне странно,
Её я слышу через всё пространство,
Как горько стонет в приполярной мгле.

Как те же кособокие дома
В промозглой атмосфере ждут кончины,
В конце – концов, сожгли бы их мужчины,
Хотя бы этим принести добра.

Увидел то, что друг мне обещал,
Кидал блесну в прозрачные озёра,
И видел приполярные просторы,
И главное, что клятву не предал.

Спасибо всем, держу в руке хрусталь,
Добытый мною, на Додо в июне,
Уверен точно, долго память будет
Оглядываться в заоблачную даль.

Рукопожатие, автобус – вертолёт,
Прощай Додо и все кто остаётся,
Я побывал, и это мне зачтётся,
То бишь, себе я выставлю зачёт.
       10. 10. 2013.