Светлое утро

СВЕТЛОЕ УТРО
(ХАБАРОВ)

Вновь февраль.
И опять революция.
Внутридушевная поллюция
зажелтила собою мораль.
Печально, конечно. Жаль.
Но ты
знай –
ноты
из классической пьесы
цензурно-конституционной
конструкции прессы
всегда звенели претенциозно-протезной
вариацией на тему нравственности,
ампутированной гангренозной
конечности
некогда (а может ещё и никогда)
грациозной бесконечности
духовности.
Новости.
Прости.
Власти надо расти.
Везде вертикаль.
Глаза устремлены вдаль
медно-купоросного
неба,
рот просит хлеба,
а ноги бескостные
делают хромые
круговые
шаги по горизонтали,
крутя спирали,
заступая за горизонт
земной сюрреалистической эмо-эмали
Дали,
и,
вот
в волнах амурских вод
зацепив мысками
старинный пушкинский невод,
запутываются сами.
Спотыкаются.
Борода с усами
на ветру развеваются.
Глаза опускаются.
Рот закрывается.
Расплывшаяся тушью,
опирающаяся на ветхий
кий,
туша
с голодухи распухшего
с торца старца
падает в грязь
плодородного края.
Хрясь!
В разные стороны брызги
карие.

ВискИ, смоченные местным виски,
пронзает боль. И крики: «Арии!
Русские – это арии!»
Повсюду разъярённые хари.
И - снова брызги,
на сей раз крови.
Не сетуй,
брови
не хмурь.
В этом безумном визге
вся смурь и дурь
извращенности
устремленности
к националистской
искаженности
лже-эсхАтоса –
победе нео-царизма.
Посреди хаоса
озябший профессор Осипов,
осипший от холода ещё осенью,
ищет святые афоризмы,
шепчет периодически
о чём-то истинном.
Со стены библиотеки Лосева
косится Иван Ильин,
сквозь монокль
своей ненависти к большевизму
не узревший сути фашизма.
Снова вопль:
«Православие или Смерть!»
Верть. Верть. –
Это колесо истории крутится.
Игроки сутулятся,
следят за шариком,
делают ставки.
Девки теряют девство.
А я вспоминаю детство:
сижу на лавке
со своим другом,
который потом стал нариком
и умер от передоза,
мне повезло в другом –
я стал страдать неврозами,
но это проза,
а поэзия
в том, что ни он, ни я –
не были тогда ещё взрослыми,
и даже не хотели ими стать!
О, если бы люди умалили стать
своего горделивого духа,
Бог бы давно преклонил своё ухо
и молитвы наши услышал опять!
Мы и впрямь перестали бы умирать…
каждый год.
Снег. Лёд.
Дожить до весны!
До зелёной листвы!
Сны…
В мире так много злости.
Кто-то метает кости.
Много костей!
Хруст. Хруст.
Дом молитвы битком, но пуст.
Познер думает, что он Пруст
и с его уст
слетает вопрос о Боге…
Ответ: «Иисус
не бес двурогой,
а пастырь любящий,
хоть и строгой,
поэтому следуй зо Ним дорогой
смиренной любви
и твори плоды
покоянья. Борись со злобой».

И поняли эти слова вот так:
Христос нас ведёт в огонь атак,
и мы со злобой должны врага
наотмашь мечом рубить.
А посему - наша вера крепка,
дорога просторна и далека,
и мы не жалея людей живота
должны те плоды добыть!

Но сила и слава русского ли,
или какого угодно другого оружия, блин –
обратится однажды против нас самих,
если мы не обратимся своими душами
к Тому, кто безоружный победил смерть,
к Тому, кто учил всех нас смотреть
на мир чистыми очами,
и себя и его освещая
плачущими свечами
Любви,
и всё прощая,
согревать стужу…
 
Ну же!
Простри
молитв
и рук ветви свои
к Небесному твоему Отцу!
Кружево зари узри.
Сваи узких мостов
через разлив
рек Грехов,
Разлук и Мук
укрепи
и пройди по ним
к Безначальному своему Творцу!

Но прежде –
посмотрим ещё с тобой
на протестное…
Пример такой –
кореец в чёрной одежде
по имени Виктор Цой – 
фигура довольно известная!
Многие видят, что он боец,
панк-анархист, герой,
последний из могикан,
наконец.
И снова рискуют попасть в капкан,
который на род людской
поставлен в глубинах разбитых сердец
губителем их – сатаной.
Ты спросишь меня – в чём тут изъян?
Кто он такой тогда?
А я отвечу – поэт, певец,
кот, обращенный в щенка.
Метафора эта на вес, как свинец,
хоть словно вОлос тонка,
но то, в чём люди зрели протест –
лишь по Христу тоска.

И думаю я, чему бы Он
сейчас уподобил в притче
Царство Небесное и эсхатон,
чтоб понял и принц и нищий?..

Вот окружили со всех сторон
сферу животворящей клетки
тысячи тысяч семян-зоон,
головами прижались к стенке.
Молят, кричат, чтоб впустили их
внутрь в Святых Святая,
чтобы на пир их забрал Жених
из этого тёмного края...
Вдруг отворилось одно ушко,
и восхищен был чуждый той склоке.

- Избранный? Званный?
- Легко? Нелегко?

Светает мгла на Востоке,
масло течёт, таланты, мирр,
светильников белый саван,
Шалом, Ирини, Любовь и Мир,
грядущая Жизнь во Славу…

И слышен голос, поёт Ник Кейв
песню свою: «New Morning».
За шаром лучащимся тянется шлейф
в Небесный Город Господень.

****

(октябрь 2013)