Страшилки. Снегопад

Не верю своим глазам!

Испытывали ли вы хоть раз в жизни такое чувство? Когда смотрите и не верите своим глазам? Вам не то, чтобы страшно, но жутко. Потому что такого не может быть, не может быть никогда! А оно  - вот оно, перед глазами. Сознание медленно ускользает, цепляясь за ваши слабые попытки удержаться на грани разумного. Инстинктивно вы еще трепыхаетесь: нет, нет, этого не может быть! Но оно ЕСТЬ, здесь и сейчас.
Женщины в таких случаях визжат, выдавая такие децибелы – любая сирена позавидует, и хлопаются в обморок. Мужчины… вот не знаю, что делают мужчины. Наверное, выскакивают из этого помещения и крестятся – свят, свят, свят!
Конечно, я не имею в виду что-то мистическое или на самом деле страшное – призраков или привидений, или, не дай Бог, попасть на место преступления.  Нет, другое. Когда смотришь - и не веришь своим глазам.
Со мной такое было, два раза. Интересно, что оба случая связаны с моими детьми. В первом из них они непосредственные участники, во втором  – были напуганы наравне со мной...


Снегопад

Девочки были совсем малышками, два с небольшим и меньше года. Жили мы в то время в коммунальной квартире на Октябрьском Поле. Что такое двое малышей-погодок на одних руках, рассказывать долго не буду. Скажу лишь, что главной и единственной моей мечтой в те времена было выспаться. Муж не мог мне много помогать, потому что работал и учился в вечернем институте. В те времена быт был намного проще, мы не знали, что такое памперсы, например; и стиральные машины-автоматы не были в большом ходу. Все, включая детское питание и одежку, нужно было где-то доставать.  Да и жили мы на одну зарплату мужа-инженера АСУ, почти без материальной помощи со стороны, так что сами понимаете.  Конечно, мы вовсе не голодали и жили не хуже других, со всеми положенными атрибутами совкового быта: цветным теликом, видеомагнитофоном, стенками-коврами-хрусталями, и прочее. Просто физически было тяжело, я очень уставала. С бабушкиным воспитанием и своим собственным перфекционизмом я так себя уходила, что похудела до начальной стадии анорексии и со свистом натягивала на себя джинсы, которые носила в восьмом классе.

Сама себе я не принадлежала. Я принадлежала режиму детской жизни. Девочки просыпались рано, я кормила их завтраком и вела на прогулку. Если я успевала перехватить несколько ложек оставшейся от их завтрака каши – это было хорошо.

В тот летний  день мы нагулялись в парке, поиграли в песочнице, покачались на скрипучих железных качелях. Оставалось только зайти в булочную, которая очень удобно располагалась в соседнем доме. И вот я, мечтая о чашке кофе, затаскиваю прогулочную коляску с Мариной в квартиру, бросаю на диван пакет с белой булкой, сушками и сладкими калорийными булочками (я откусила румяный бок одной из них еще в булочной). Разуваю Сашу, сажаю обеих  на горшки, потом душ (они все изгваздались в песке). Запускаю их в нашу комнату и бегу в ванную. Пять секунд, чтобы помыть руки и умыться самой, снова рысью в комнату (холодильники мы держали каждый на своей территории) и опять на кухню с кастрюлькой супа. Пока он разогревается, девочки побудут одни в комнате. А я быстро ставлю на поднос тарелки, ложки, салфетки. Скорее, скорее, они уже хотят есть. Я грею на газу чайник, прислушиваясь к звукам – не подрались ли, не начали плакать, не упали?
Боже, как я устала.

И вот все готово, я несусь с подносом по коридору. У меня рассчитано каждое движение: пока суп остывает на столе, я успею переодеться и наладить постельки. Поедят – и спать, долгожданная передышка для меня… Правда, я как Золушка, уже наметила в тихий час приготовить ужин и погладить, потом, после полдника, снова гуляем, потом ужин, немного поиграют – и спать. А у меня стирка, посуда, уборка, в общем,  много всего.  И это – моя жизнь…
Что-то сегодня в комнате подозрительно тихо. Это тоже плохо, значит, чего-то шкодят. Я влетаю в комнату и…

…чуть не роняю поднос. Каким-то потусторонним движением я опускаю его  на пол и продолжаю стоять в тупом оцепенении.  Девочки молча и недоуменно смотрят на меня. Обе у ящика с игрушками, Саша стоит, Марина сидит на полу. Что-то в комнате не так. Все плывет перед глазами, и я не падаю в обморок только потому, что краем сознания понимаю: дети испугаются. Я судорожно хватаюсь за дверной косяк и смотрю во все глаза – и не верю.
Все плоскости покрыты снегом. Диван, журнальный столик, кроватки. Пианино. Немного на полу. Пушистый легкий свежевыпавший снег. СНЕГ.

Я поднимаю голову и смотрю на потолок. Потолок нормальный. Трещинка в правом углу. Кажется, стала еще больше. Собирались белить этим летом.  Да, так снег. Не с потолка…
В окне – прекрасный июньский день, солнечный, но прохладный. Тополя во дворе высоченные, ветерок треплет листву. В открытую форточку залетают обычные дворовые звуки. Дом стоит полу-колодцем, и это расположение как-то меняет звучание, усиливает его, отражая от кирпичных серых стен и растрескавшегося асфальта. Удары мяча о стену отдаются звонким эхом…
Голубое небо. Белые облака. Снег в комнате.

Не знаю, сколько длилась немая сцена. Девочки, затаив дыхание, смотрели на меня. У меня в горле что-то пискнуло. Я упала на колени и зачерпнула пригоршню снега…


Это был раскрошенный белый хлеб. Калорийные булочки тоже пошли в дело. Возможно, и сушки – частично. Крошки выглядели такими аккуратными, одинакового размера, захочешь так накрошить – не накрошишь. Как они успели вдвоем за пять минут так разделаться с хлебом, не знаю. И слой получился такой ровненький, будто через сито сыпали… Ну да, я же пакет на диване оставила…
Со мной была истерика, я то хохотала, то рыдала, стоя на полу на коленках. Дети онемели, все-таки они понимали, что набедокурили, но, наверное, не ожидали такой моей реакции. Наконец Саша, старшая, робко приблизилась:
- Мама…  все хорошо, мама?
Да, со мной все просто прекрасно. Ну что им скажешь? Довели мать? Бессовестные? Ой, не могу… И я снова закатывалась, аж до икоты.

Потом позвонила мужу на работу и в ультимативной форме потребовала, чтобы он сегодня отпросился и посидел с девочками. Потому что мне необходимо отдохнуть. Потому что у меня просто поехала крыша…