Смерть старателя

Есть в горах золотых,
золотая долина,
там, в бараках пустых,
всё кипрей, да малина...,
что-то крикнет желна,
и никто не ответит,
лишь, в речушке, со дна,
будто - золото светит!..

Будто золота свет,
нас срывает куда-то.
- Смотрят матери в след,
обречённо и свято,
и в юдоли земной,
как листва по теченью:
- даст бог, свидимся вновь,
хоть в другом измеренье...

Память спустит лозу!..
- Сердце станет немея.
Я глотаю слезу,
оправдаться не смея.
Мне бы, просто залить
горечь сладкою водкой,
что б смеясь запустить
по кустам самородком...

Время рушит мосты.
Строит новые, всуе...,
заплетает в жгуты,
чужеродные струи.
- Солнце, ветер, волна,
сочиняют романы!..
И вскипают у дна,
- самородки-обманы.

Злой азарт, как недуг!
Но приходит мгновенье:
остановишься, вдруг,
что б взглянУть, в и зумленьи...,
на себя и на блик,
что рукам не давался,
и подумать: старик,
как ты здесь оказался!?
- Я, всё та ж голытьба,
- почерневший от дыма,
нелюдима судьба,
и душа нелюбима,
и скрипит, только тронь,
это тело больное,
- его гложет огонь,
согревает спиртное.
Баламутя слюду,
и всё дальше от мира,
я, маманька, иду,
твой шалун и задира,
никому не родной...,
оклемаюсь..., едва ли...,
наблюдают за мной,
безучастные дали.

А речушка-змея,
меж кустов шевелится,
и рисует струя
позабытые лица...,
- сам я прожил греша,
- нет обид на кого-то...,
чистит перья душа,
прибираясь к отлёту.

Склоны гор золотых,
тронул вечер лилово...,
рябчик свистнул и стих,
- и безмолвие снова.
По отрогам крутым
наползает клоками.
то ли пар, то ли дым,
то ли нечист какая...

Прогорел костерок,
и чифирь остудился.
По теченью лоток,
разбежался, и скрылся...

А в бараках кипрей,
 перепутан с малиной!..
Чур!.. - Старателя тень...
Улыбнулся и сгинул...
Что-то крикнет желна...
И никто не ответит.
Лишь, в речушке, со дна,
будто - золото светит!