Я живу на одной улице с ван гогом

Казалось бы, что может быть проще, чем быть человеком.
Что может быть легче, чем являться тем, кем ты являешься,
но в то же самое время, как трудно и невозможно являться им.
Как тяжко жить, как тяжко сознавать, мыслить, творить,
следовать своим желаниям и воле разума.
Нет в мире тяжелее задачи, и нет тяжелее бремя, чем быть человеком.

Я сижу сейчас здесь на заправленной кровати,
обняв руками согнутые в коленях ноги, и не вижу смысла в своих действиях.
Не вижу смысла в действиях, которые я когда-либо совершал, и,
быть может, собираюсь совершить в будущем.
Все мои действия ни к чему не ведут, ни чему не способствуют,
не имеют под собой никого логического основания, чтобы,
руководствуясь ими, можно было бы их совершать.
Я потерял уверенность в том, что все, что я делаю – правильно и верно.
И та картина,
что созерцаю я сейчас: эта обстановка, интерьер и мебель –
все это составляет, чуть ли не три четверти
моего созерцательного образа жизни в последний месяц.

Я нахожусь в небольшом номере большого отеля в районе Краснодарского края.
За окном слышно шум волн, крик чаек,
что кружат над морем в поисках пищи и неразборчивые реплики детей,
играющих на площадке прямо под моим балконом. За дверью слышен топот.
Чувствуется, что в коридоре, да и во всем отеле жизнь бьет ключом –
они собираются на завтрак. Я на завтрак не собираюсь.

Я был наивен, когда думал, что смена обстановки поможет мне прийти в норму.
Все-таки горы, море, свежий воздух, солнце – казалось бы, чего еще желать?
В девять часов утра позавтракай, погуляй по берегу моря, насобирай ракушек,
попускай блины по водной глади, а затем искупайся. Отобедай в отеле,
поспи часок в номере, потом прогуляйся в горы, залезь в какую-нибудь пещеру,
в лесу покорми белочку с рук. Вечером прогуляйся по городу, пей местное вино,
ведь оно так славится своим терпким вкусом, так мягко и плавно ударяет тебе в голову, что ты этого даже не замечаешь, а потом РАЗ: и все невзгоды, как рукой снимает.
Но нет.
Нет мне покоя.
Я нелюдим, я замкнут, я самоубийца!
Я вещи выкинул бы в окно, если б были они не казенные!
Я стал заложником себя же.
Стук в дверь.
– Кто там?
= Уборка номера.
– Нет, спасибо.
= Так положено. Откройте дверь, пожалуйста.
– Но ведь я предупреждал, что уборка номера мне не требуется.
= Ее нужно проводить хотя бы раз в полмесяца. Откройте дверь, пожалуйста.
Я проиграл. Встал. Отворил дверь и увидел женщину. Ужасно некрасивую женщину.
Мне пришлось выйти из номера. Я не хотел находиться с ней подле.
Влился в сонм людской, и он унес меня в столовую. Завтрак.
Шведский стол. Тучные женщины мечутся в руках с подносами,
с которых валится еда прямо на кафельный пол. Я прижался к стене,
но быстро отошел от нее – она была холодная.
Заметил свободный столик, двинулся к нему. Сел и стал гладить шею.
Звон посуды, ножей, стаканов, музыка из динамиков – чуждо.
Я поднял глаза и поймал на себе взгляд одной из тучных женщин,
которая сидела за столом в окружении себе подобных напротив меня.
Они обо мне судачили. Я не слышал этого, но был уверен.
Не в силах больше находиться темой для разговора – встал,
и направился к шведскому столу, сам не ведая зачем.
Наполнил стакан минералкой. Пью и смотрю в окно.
Какой прекрасный вид, какая панорама. И я подумал – отчего бы и нет?
Вышел из отеля и спустился вниз к пляжу.
Голос твердил мне: «Топись!» И я ответил: «От чего бы и нет?»
И я заступал по пирсу, который являлся обычным волнорезом,
и слушал, как волны разбиваются об этот механизм.
Дорога до конца пирса не длилась вечность – как это любят
описывать в книгах мечтатели.
Солнце вышло из-за туч. И я посмотрел на морскую гладь.
Такой, кажется, я видел ее впервые. И тут я ясно осознал,
каким образом Ван Гог нарисовал свое небо в «звездную ночь».
– Топись!
= Нет уж!
Я почувствовал истому, и как из груди что-то вывалилось. Я не стал поднимать,
потому что понял, что оно – лишнее. Набрав воздуха, пробил водную гладь
склеенными ладонями рук и так в одежде и поплыл.
– Прости, – сказал мне он, – что я порезал свое ухо! Ведь теперь ты меня понимаешь?
= Да, – пробурчал я на глубине, = Теперь я тебя понимаю! – воскликнул я, вынырнув.