Ко второму февралю две тысячи двенадцатого года

Не без чувства стыда вспоминаю я тот вечер. То был морозный четверг.
Я колел на улице, ожидая, пока Л. окончит рабочую смену.
Грел руки в карманах, теребил там холодную мелочь, зевал.
После того, как Л. вышел, мы перешли через дорогу, и зашли в гости
к матери нашего общего товарища, который недавно укатил в столицу.
Мы с Л. хотели просто скоротать время, ибо до литературного вечера
было еще два часа. Но, как это обычно бывает, нас накормили ужином
и напоили чаем. Мы почувствовали сытость, и утратили желание
идти куда-либо. Пока я игрался с приветливым мопсом, Л. вносил какие-то
корректировки в свои стихи. Когда настало время выдвигаться, я сказал Л.,
что не хочу выступать, на что он ответил мне тем же, но мы все же
решили двинуться, ибо задерживаться в гостях было неудобно.

Если ты обычный зритель, плати сто рублей, если выступаешь,
то проходи бесплатно – такова была политика литературного вечера.
Мы вписали свои имена в список, в котором были в первых рядах.
Я спросил: «Вызывают по порядку списка?» Мне ответили, что нет.
Мы прошли и заняли столик в центре зала, который был еще пуст.
Я тогда еще имел привычку часто выпивать, и налил себе виски из фляги в стакан,
который взял в баре, и пытался расслабиться,
пока Л. все еще вносил поправки, что-то черкая ручкой.

Когда на сцену поднялся первый поэт, народу прилично прибавилось,
а я уже успел немного окосеть, от того, наверное, и похлопал первопроходцу
после выступления, чего Л. не сделал. Мне стало некомфортно, захотелось уйти.
Я сказал Л.: «Может, уйдем? Ведь все равно прошли бесплатно».
Но не успел он мне ответить, как его вызвали на сцену.
Отчего-то я тогда перепугался и выпил добрую половину фляги.
Л. читал старые стихи.
Жидкие хлопки после окончания чтения Л. были лишь подтверждением того,
что народ еще трезвый и не разогретый. Я сделал такой вывод после того,
как вышел на сцену сам. Но обо всем по порядку.

Передо мной выступило уже человек девять, посему народ успел
напиться разбавленным пивом из бара и отойти от мороза.
Я поднялся на сцену и посмотрел в лица публике. Свет, направленный на меня,
мешал мне, я даже не видел Л., но те, кого я смог разглядеть, повергли меня в ужас.
Эти перекошенные от алкоголя лица и жаждущие зрелища, а не поэзии, глаза,
заставили меня трухнуть. После того, как представился, я попросту начал орать
свои стихи, которые едва ли не шепотом нужно произносить, а лучше – читать про себя.
Мне стало невыносимо противно от того, что сам выпимший,
и вложил в чтение столько экспрессии, что вряд ли когда-то еще
повторял подобное. Я не узнавал свой голос. И вот он,
кульминационный момент, после которого, я был уверен,
зал начнет неистовствовать. Я произношу последнюю строчку
это примитивнейшего до смеха стиха: «Вот ****ь», после чего
зал начинает смеяться и лупить в ладоши, как на спектакле.
Я слышал, как кто-то даже крикнул «браво», после чего
решил заканчивать эту клоунаду и проорал последний стих
и ушел со сцены, под возглас какой-то дамочки:
«Красавчик, от души!» Я даже не посмотрел в ее сторону.

Когда я сел обратно за стол к Л., он сказал мне: «Ты странно читал стихи»,
я ответил ему, что знаю. Больше нас в этом затхлом конвейере
графоманов и до зрелища охотной публики ничего не держало.
Но мы решили подождать конца, чтобы узнать, кого из этого сброда
жюри посмеет выделить. И вот называют пять-шесть имен,
и последним оказываюсь я. Мы с Л. даже не стали это как-то комментировать.
«Тех, кого мы назвали, подойдите к сцене, вам полагается приз».
Л. сказал, что пойдет в туалет, а я в это время решил узнать, что же за приз такой
вручают тем, кто поднимается на этот литературный эшафот
и с него читает свои творения. «Жидкий приз. Кружка пива» – сказали мне.

Наверное, тут сказался тот факт, что я всегда ценю то, что зарабатывается
трудом – пускай и таким скверным, как в данном случае – и пошел к бару.
Я давился разбавленным пивом, ожидая Л., когда ко мне подошел один из тех,
кто выступал сегодня. Он сказал, что ему нравится то, как я читаю стихи,
но не слова об их содержании. Он позвал меня к себе на квартирник,
и будучи человеком воспитанным я не смел отказать. Он ушел.
Пришел Л, спросил, зачем я купил себе пива, я ему ответил,
что такие вот нынче награждения современным поэтам.
Не без труда я допил, после чего мы ушли оттуда с таким ощущением,
будто только что искупались в грязи, причем сами того не желая.

В моей памяти надолго отныне тот привкус водосточной воды в пиве,
и чувство стыда за то,
что читал стихи под пристальным взглядом убийц поэзии!