А я тут и постирушку успела...

Ответ богобоязненной прачке.

Не так давно одна окололитературная дамочка с наклонностями то ли проповедницы церковной морали, то ли искательницы грязного белья в стерильной операционной, обвинила меня именно в этом: Полоскании/мойке грязного белья. Обычный трюк – приписывать оппоненту свои собственные мерзости. Причём делает такие штучки она всегда одинаково: Постно потупившись, де, признавая свою греховность земную, сказать пару нейтральных фраз или даже несколько слов одобрения (лицемерно-иезуитских) и тут же изгадить меня, убого придумав мне очередное пакостное качество. Очень распространённое среди двуногих свойство.
Критические замечания в адрес творчества того или иного писателя поэта -- не есть полоскание грязного белья, уважаемая!
Да и, вообще, мытьё всегда полезно.
Я укажу здесь на того, кто с охотой превеликой как раз этим и занимался. Открыто, на публику,  и без малейшего стеснения.

О грязном белье из прачечной г-на А.С.Пушкина.

Фаддей Булгарин не был другом Пушкина. Писал про него гадости, а Пушкин отвечал тем же.
Целая свара вышла у них из-за того, дворянин ли Пушкин или нет. Пушкин очень кичился своим шестисотлетним дворянством.
Пример:
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Кто ж он в семье своей почтенной?
Он?.. Он в Мещанской дворянин.*
*Улица в Петербурге, известная своими притонами и публичными домами, где Булгарин встретил свою будущую супругу.

Солнце Русской Поэзии отличалось исключительной сексуальной распущенностью. Свою жену, Наталью Гончарову, называл цинично: Моя сто тринадцатая любовь. (А как же иначе, вёл исправно свой дон-жуанский список.)
Африканская сексуальная несдержанность проснулась в нём очень рано. Ещё учась в Лицее послал откровенное «любовное» письмо  жене Карамзина, мол, «пойдём, лягим!»
Охотно матерился и сочинял грязные порнографические стишки и целые поэмы.
Писал отвратительные эпиграммы на женщин, с которыми был интимно близок, и рассылал их всем своим знакомым по-иезуитски прося «не передавать такой-то». (Нет, нет, не путайте, пожалуйста, с «Я помню чудное мгновение...») Ясно, что эпиграммы эти быстро попадали в руки очередной жертвы подлости Пушкина.

Иной имел мою Аглаю
За свой мундир, за чёрный ус,
Другой за деньги – понимаю,
Другой за то, что был француз...

Кто такая была эта Аглая?
Урождённая герцогиня де Граммон, дочь французского эмигранта, жившего вместе с будущим королём Франции Людовиком XVIII в изгнании в Митаве  (сегодня Елгава, в Латвии). Красивая, немного ветреная, вышла замуж за брата Дениса Давыдова  – Александра Давыдова.
Конечно, скучала в этой «дикой России» и всегда, во утешение, была окружена толпой поклонников. Одним из «удачливых» оказался и Пушкин. Написав совершенно гнусную эпиграмму на эту женщину, РАССЫЛАЛ её друзьям, Вяземскому, своему брату и МНОГИМ другим, моля не передавать её Аглае и, заметьте, Денису Давыдову. БОЯЛСЯ, что тот его пристрелит за мерзости в адрес невестки, которую Денис Давыдов уважал!!! Меня мало волнует мораль Аглаи де Граммон-Давыдовой, но поведение Пушкина просто низкое, недостойное  порядочного человека и джентльмена! Настоящий мужчина не болтает направо и налево обо всех своих любовных связях, тем более с замужними женщинами, тем более со всеми мерзкими подробностями, типа «за деньги» и прочее. НИЗОСТЬ!

А его воспоминания о приезде Державина в Лицей..
Что же он помнит? А то, что его друг, барон Антон Дельвиг, спрятался у лестницы,  дабы в одиночестве, когда Державин приедет, поцеловать ему руку. Руку, создавшую «Водопад».
Державин  вошёл в Лицей, и первое,  с чем он обратился к швейцару, было:
«Где, братец, здесь нужник?»
Разочарованный такой прозой жизни Дельвиг, будучи в душе поэтом, тут же решил руку не целовать, и со смехом рассказал об этом эпизоде Пушкину, а тот, мы видим, – всему свету.
Державин был человеком старым, дело было зимой, и опять же, каждый врач знает, прошу прощение за натурализм, что у пожилых мужчин возникают проблемы с простатой, заставляющие их часто, особенно находясь на холоде, пользоваться услугами туалета. Что мальчики с такой проблемой незнакомы, что молодой Пушкин об этом не думал  -  это понятно. Понятно и то, что Дельвиг хотел поцеловать руку, написавшую «Водопад», но затем передумал,  какой уж может быть «водопад» у старого простатника?!
Но, вот, зачем понадобилось взрослому Пушкину вспоминать этот эпизод, выставляя своего кумира в таком непритязательном виде, вот это непонятно, если не предположить, что, как говорил В.И. Ленин, нельзя жить в обществе и быть свободным от него! Или, используя пушкинскую терминологию, нельзя жить в толпе и быть духовно свободным от неё! И Пушкин следовал за толпой. ОХОТНО!
 
О Екатерине Великой стишок – мерзкий.

Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла...
И умерла, садясь на судно.

А ведь писал о Екатерине Великой часто с уважением и весьма комплиментарно! Подлый человек был Александр Сергеевич!

Как он, ШПАК, ни разу не стоявший на бруствере под огнём неприятеля, ни разу не участвовавший ни в одном бою, как подло и грязно он писал о графе Воронцове, смельчаке-военачальнике, человеке умном и
блестящем администраторе, способствовавшем расцвету Крыма и Херсонской губернии (см. мою «Апология графа М.С.Воронцова») Несколько гнусных эпиграмм Пушкина на этого замечательного и незаурядного  человека по сей день печатаются и учатся наизусть во всех школах России.

Может быть Пушкин, хоть и «шпак», был тоже отчаянно смелым бойцом? Как Воронцов – «стоял под пулями, шутил и нюхал табак»???
Куда там, после ареста декабристов трясся мелкой дрожью, ибо знаком был почти со всеми.
И когда получил известие о том, что фельдъегерь Императора приедет к нему, дабы доставить его в Петербург к Императору, лихорадочно начал жечь или прятать все бумаги, так или иначе указывавшие на его связь с декабристами. На счастье Пушкина, губернатор Адеркас, к которому прибыл фельдъегерь, заступился за Пушкина и того повезли в Петербург как свободного человека, не в кандалах и без стражи.
«Я не отправляю к Вам фельдъегеря, который остаётся здесь до  прибытия Вашего, – писал Пушкину 3-го сентября 1826 года псковский  губернатор барон фон Адеркас.  – Прошу Вас поспешить приехать сюда и прибыть ко мне». Это письмо губернатора послано было Пушкину в Михайловское  с нарочным вместе с копией предписания, в которой говорилось: «Г. Пушкин может ехать в своём экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному  генералу Главного штаба его величества»
Николай Первый с ним просто побеседовал и ни в чём не обвинил его.
И стих свой «Во глубине сибирских руд...» Пушкин НЕ посылал декабристам! НИКОГДА!

Зато 3-го апреля 1836 года, меньше чем за год до смерти на дуэли, написал задолизательную верноподданную статью о Радищеве! Приводить её на буду за неимением места. Любой может найти её в собраниях сочинений  весьма запятнавшего  себя «Солнца Русской Поэзии». Конъюнктурная до невозможности, как по зааказу «высочайшему». По стилистике удивительно напоминающая разгромные статьи в советских газетах:
«Мы, простые советские люди, с гневом и возмущением прочитали гнусный поклёп ИМЯРЕК(а) о...»
Или, как один сталевар написал во времена травли Пастернака: «Я Пастернака не читал, но сказать хочу...»

Пушкин во многих своих творениях демонстрировал огромный талант поэта, часто гениальный, но личностью он был преотвратной!

PS. Прочитав эту заметку, один мой хороший знакомый спросил:
Эспри, Вы, будучи хирургом и призваны к умирающему от перитонита Пушкину, Вы бы его прооперировали и тем спасли для будущей жизни, или, сославшись на принятые тогда правила, дали бы ему умереть?
Ответил ему ни секунды не колеблясь: Прооперировал бы немедленно и сделал бы всё для спасения его жизни. Причём не только из-за клятвы Гиппократа, как врач, а чисто как человек, поклонник его дарования, считающий, что такой талант должен жить и творить ещё много-много лет! Ибо талантлив Пушкин необыкновенно.