Тонущие острова

Цикл
* * *
Где-то там, в крабовидной туманности,
В гуще сладких и сумрачных недр
Возникают такие слиянности,
Что за нервом взрывается нерв,
И пылают они истерически,
И над вечностью чувствуют власть,
Если красный разряд электрический
Разряжается всласть…


* * *
В таинственных сгущениях космических густот
Роились копошения и высвисты пустот,
Кишели твари серые, зародыши плацент,
И сонные бактерии свивались в сотни лент,
Свет колыхался мертвенный, вселенная ждала
Покуда гул размеренный накатит ей тепла.
И гул, прорвав туманности, проник в глухую донь…
Он не одни сиянности, он нёс в себе – огонь!
Огонь пронзил все клеточки изгибов завитых,
И распрямились веточки созвездий молодых,
Излились влаги терпкие, серебряная слизь…

Пурпурные бактерии сияньем налились.

* * *
Рана,
Открытая рана!..
Звёзды сквозят в эту трещину.
Их рассекли слишком рано,
Мужчину и женщину.

Но попарно века верстая,
Запамятовали палача,
Мужчина – уже зарастая,
Женщина – кровоточа.

Про те времена глухие
Напомнят вдруг странной блажию
Соски у мужчин – сухие,
Женские – влажные.

Кровавы были скрижали.
Выжглись солью истом.
Мужчина – рубец кинжальный.
Женщина – рана. Стон.

Единые млеки урчали
В мареве звёздных груд,
Струилось родством – Изначалье,
Родниками кончается – Грудь.



* * *
Зверь – честно предупреждает.
Тварь подлая – тайно горит.
Шакал выжидает.
Волк говорит.

В горней таинственной области
Иные знанья, ключи.
Бог – безмолвствует.
Дьявол – кричит.

Друг дружке никто на земле не противен,
Просто для каждого своя пора.
Мужчина – уже наивен.
Женщина – еще хитра.


* * *
Время – победа над вечностью.
Временная.
А всё ж,
Тленом объятый и ветхостью,
Полмирозданья пасёшь.

Спутнички обихаживаешь,
Звёздочки в сотни парсек.
Ты для чего их приваживаешь,
Что ты мудришь, человек?

Церкви, объятые водами,
Гул свой разносят едва,
А времена твои – вот они,
Тонущие острова...

Где вы, мужчина и женщина?
Ревность, где жало твоё?
Сладостно было обещано
Целостное бытиё…


* * *
Это запомнилось дело.
В самой неге салонной тоски
Женщиной вдруг засмердело.
Ощерились мужики.

Словно бы сдернули маску
И заревели, как встарь…
Самку учуяли, самку –
Самую чистую тварь!

Тёмные, древние зовы,
Спрятанные в уголки,
Разворотили засовы,
Разгромоздили клыки.

Кто она, шедшая залом,
Скромная, аж истемна?..
Женщин-то в зале – навалом!
Женщиной пахла – одна.

Глаз вечереющих роздымь,
Ночь золотого греха…
Ноздри вздуваются, ноздри,
Трубы горят, потроха!

…молча прошла стороною,
Мельком взглянув на часы,
Сладостно чуя спиною
Клочья смиренной грозы.


* * *
Девушка тяжелого поведения,
Угрызенная совестью, топчется в центре
Крохотной церкви, проклятая деревнею,
Испуганная, очи горе, тяжело беременная,
Подвывает невовремя, как собака на сцене,
Под платочком пряча морщинки,
Молится о мужчинке,
Которому, псу, и надо
Одно – побольше бы самок,
Да побольше где-нибудь замок,
А не халупку в хвощах палисада,
У которого клич сексуальный:
– «С-самки! Р-ровняйсь на кровать!..»,
У которого девиз социальный:
– «Поделитесь! Дайте поворовать!..»,
А девушка тяжелого поведения
Мыслями в мире ином,
А она, как грешна с рождения,
Молится об одном,
Чтобы всем на земле простилась
Непонятная эта сласть,
Чтобы слабость ей отпустилась,
Как невенчанная сдалась,
Чтобы рыцарю её могучему
Бог любовию дни продлил,
Чтобы ангел светлый за тучею
Нежностью его просветлил,
Чтобы разума ей дал, покаяния,
Как сердечком, чует, смутна,
Как виновна она, окаянная,
Виноватая во всем одна…