Я. Сейферт. Фиалковый дождь
самый глубокий и длинный,
смыл с моего языка
вязкую горечь лекарства –
и чистый радостный хмель
расплылся в холодной крови,
как согревающий свет.
Лоб охватив руками
с локтями, упертыми в стол,
мечтаю я об объятиях
и поцелуях тех,
с кем сводила меня судьба,
и в то же время думаю:
из мира этого тихого,
ничьей душе не доступного,
кроме моей одной,
никто не прогонит, не вытолкнет!
разве лишь только смерть.
Пал ночью на Петршин снег,
и Махе утром предстал
букет нежно-белых роз
за ласковым флером рассвета.
Вместо сирени из бронзы,
бывшей в его руках,-
розы его возлюбленной,
розы для бедной Лори.
И над нами сгущался дым.
Век наш тоже черно чадил,
И в потемках гремела жизнь,
как в подземке поезд гремит.
Но пение соловьев
было сквозь грохот войн
и зимами падал снег.
Мечтам не положишь конца.
И мне все еще есть дело
до белоснежных цветов,
цветов для очей возлюбленной
и сладостных ее губ.
Цветы эти вскоре растают,
слезами наземь падут.
Со смертью в единоборстве
вцепляюсь я в край стола,
как пассажир Титаника
мертвою хваткой в поручни,
когда пароход тонул.
И как сквозь сон, слышу шорохи
фиалкового дождя.
Свидетельство о публикации №113100405267