В ожидании нового Грина Вечность И. Царева-41

БЛИКИ ОЧАРОВАННОГО МИРА Вечность И.Царева-41

Качала огрызки волна у причала.
Унылой изменой пропахла перина.
И сказка велась без конца и начала,
Жила в ожидании нового Грина.

И.Царев


А не пора ли нам вернуться к самому началу, к «зеленым стихам» Игоря Царева, так называют друзья его первые стихотворения. Конечно, становится немного тревожно, когда мы уже поднялись до самой вершины, взглянуть вниз и попытаться там  разглядеть, что же было  сотворено в юности поэта, но  риск- благородное дело, а вдруг..

Такие возвращения, как к былым возлюбленным, тревожны порой и часто грозят нам разочарованием, не потому ли из подобных опасений и я долго боялась заглянуть в первые стихотворения. Да и  большинство из них остались  в  первых рукописях, скрытых от сети, а значит и от наших глаз, что тоже останавливало до поры до времени.

Эту рукопись прислала Ирина, когда работала над сборником стихотворений Игоря Царева. И до сих пор испытываю трепет к стихотворениям даже отпечатанным в зеленом тоне…
Тогда все вот так только  начиналось – детские фантазии, романтика на фоне морского пейзажа.

Говорят, то, что мы видим в детстве, остается с нами навсегда, и потом, уже к старости,   вспоминается яснее, чем вчерашний день.

Детские воспоминания Игоря Царева можно было бы назвать: «Это было у моря, где ажурная пена».. И если бы я даже  не знала, как трепетно относился Игорь  к Игорю Северянину, и тогда бы эта строчка стала эпиграфом к «зеленым стихам» любимого поэта.

Но конечно, он был совсем другим, изыски Игоря Северянина у нашего Игоря сменяются реалистическими картинами, и даже  знаменитые темы романтического толка, и отсыл к Александру Грину  в тех самых стихотворениях обретают иное звучание.
Казалось бы, ну почему юноше не  мечтать у моря, не любоваться алыми парусами, не думать о первой любви, что еще может волновать и тревожить его юную душу?

Может быть, потому что это было не теплое Черное море, а суровая природа Дальнего востока, которая в сознании отражается совсем по-другому. Холодное море не располагает  к романтике и расслабленности.
Да и реальность оказалась сурова, иначе не было бы в его судьбе ни Питера, ни Москвы, не вспоминались бы и не снились, а оставались реальностью хабаровские окна и тайга, которую он так любил,  оставшаяся только в памяти и пронзительных стихотворениях…
Но это все позднее, а  перед нами сегодня  «зеленые стихи», и очень хочется вернуться к истокам этой поэтической реки, недаром же именно реку считал Игорь «дорогой к богу».

Ирина спрашивала меня, поразили ли они чем-то,  есть ли там тот Игорь Царев , которого мы знаем сегодня и  так любим?
Да, они  особенные, но именно в них проступают те черты,  позднее  сотворившие  ту поэзию, которую мы  воспринимаем и с восторгом,  и с трепетом. Хотя на страницах поэта в сети они практически не появлялись. Теперь видно, насколько Мастер был строг к собственному творчеству. Но  тем   любопытнее будут картины из прошлого, где отмечено только начало пути. Важно заглянуть в мир детства и юности поэта, мир, который открывается только сейчас, разве это не фантастика
*   *   *

Расплывчатое облако стола
Пересекает лунная дорожка.
По ней под парусами мчится ложка
Туда, где шкафа высится скала.
 И скатерти не глаженной прибой
Ревет и бьется о маяк-подсвечник.
И отразил узоры звезд нездешних
Помятым боком чайник голубой.
 
Как жаль, что у стола нет берегов –   
Их заменяют призрачные тени.
В углу у шкафа притаился веник,
Подстерегая шорохи шагов.
Неверным светом на сухие губы
Ложится привкус нераскрытой тайны,   
И ночь трубит в серебряные трубы,
И кажется, что утро не настанет…

Посмотрите, как чудесно преображается картина комнаты, где в одиночестве остается  маленький мальчик. Все узнаваемо и зримо, наверное, такое было с каждым из нас, когда остаешься один дома и придумываешь для себя какие-то игры: куклы, деревянные солдатики. А тут целая морская стихия, и  полутемная комната стала морским берегом: здесь и прибой, и скала, и  свет нездешних звезд

И сразу почему-то вспоминается знаменитое Лермонтовское: «Белеет парус одинокий»… Сама дивлюсь, насколько это совпадает с мироощущением юного героя стихотворения.

Правда,  все гадают о том накале страстей у юного гения, когда «он мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой». Вот это противоречие натуры – покой- буря-покой и очаровывает читателей, когда мы думаем о Лермонтове.

Здесь у Игоря, буря все-таки в пространстве комнаты, когда обычные предметы обретают иные очертания, и в душе остается «нераскрытая тайна».

И вроде бы все и  мажорно, и  необычно, и только в последней строчке уже проступает  тревога, перерастающая в будущую трагедию.
И кажется, что утро не настанет…

Какие же не детские мысли таятся в душе ребенка, откуда это?
Потом найдется объяснение в стихотворении « Я мог бы»- завеса тайны чуть приоткрывается, но это значительно позднее, а тогда, когда еще были беззаботные дни и детские игры, он уже чувствовал, все знал, угадывал?

Я мог бы...
Игорь Царев

Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом...

Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши;
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы... Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.

Иные галеры - иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером -
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.

Вот уже невольно возникает мысль о том, что все мы родом из детства,  и еще при рождении нам все известно. В сказаниях и мифах разных народов есть  повествование о том, что при рождении ребенка появляются три девы-пряхи, которые стоят рядом с матерью, ждут его появления на свет, и рассказывают о том, что с ним должно случиться в грядущем. Те, кто находятся рядом, слышат эти рассказы, но они никому ничего не должны говорить, да и изменить судьбу не могут, просто принимают все, как должное. Может быть некоторые из нас, а поэты в первую очередь, слышат эти предсказания и все про себя знают?

Вот и еще одно стихотворение из того же цикла повествует примерно о том же самом:

***
Очарованный мир.
Заколдованный шар.
То ли сумерки,
То ли светает.
Каждый миг – словно шаг.
Каждый шаг – словно вдох.
Льдинки эха звенят и не тают.
Тени призрачны, полупрозрачны
Силуэты неявны и зыбки.
Замирающий звук.
То ли смех,
То ли плач,
 То ли песня
  Невидимой скрипки…

Вот то поэтическое пространство – загадочное, немного тревожное, где все и начиналось и образовывалось когда-то – очарованный и заколдованный мир почти сказочный, только все равно немного печальный, потому что смех превращается в плач, а плач в смех… И все это на  фоне песни «невидимой скрипки». Пронзительное стихотворение «Скрипачка»  вырастает из этого ощущения и ранних образов.

Пожалуй впервые здесь появляются и льдинки, которым будет уделено в поэзии Игоря много места позднее, но пока это только «льдинки эха» из того зачарованного мира. Этот холод и рождает минорные нотки в его  зеленых стихотворениях.

Узнав такой вот немного грустный контекст «зеленых стихотворений» пора уже обратить свой взор к  одному из самых, на мой взгляд, важных стихотворений этого периода. Это  посвященное  А.Грину  стихотворение, почти баллада «Приморский город».

Тема  алых парусов, первой любви, морской романтики актуальна всегда и для всех молодых  поэтов. Но  в этом «очарованном и заколдованном мире» Игоря Царева она должна обрести совсем иные черты.
Пока это только предположение, надо обратиться к самому тексту, чтобы убедиться, что это так. И уже первая строчка подтверждает догадку, но что же дальше там, в этом стихотворении?

Приморский город

Посвящается А.Грину

Был сумрачный полдень, а может быть полночь.
В перине продавленной пахло изменой.
В церквах голосили: "Бог в помочь! Бог в помочь!"
И ветер нес с моря прогорклую пену.
В портовой таверне, смакуя сосиски
И мутное пиво хлебая из кружки,
Хмельному святоше хотелось потискать
Сидящую рядом чужую подружку...

И копотью свечи лизали икону,
И губы Мадонны кривились от боли.
Но город, всецело послушный Закону,
Был этим Законом всецело доволен.

Колдуя словами, шепча заговоры,
Закрывшись на ключ, чтоб ни в чем не мешали,
Вы сказочный сон напускали на город,
И алое варево в сердце мешали,
Чтоб с грохотом лопнул жеманный мирок,
И люди, не веря, взревели как звери,
И двери домов с петель посрывало,
Как ханжеское покрывало...

Сбываются сказки иначе, чем в сказке -
Указкой водила не ваша рука.
Кто там у штурвала стоит в полумаске
И в рупор на берег кричит свысока?

Из марева моря поднялись на реях
Рассветные краски, закатная соль.
И каждой Ассоль отломилось по Грею.
И каждому Грею досталась Ассоль.
На алом огне закипали сосиски.
И пенилось пиво в невымытых кружках.
Подвыпившим Греям хотелось потискать
Чужую подружку. Чужую подружку...

Качала огрызки волна у причала.
Унылой изменой пропахла перина.
И сказка велась без конца и начала,
Жила в ожидании нового Грина.

Сначала перед нами суровая реальность, мифический приморский город, где никакой романтикой даже и не пахнет. Он скорее похож на сказочный суровый мир из «Дракона» Е.Шварца, хотя в то время  Игорь вряд ли читал это уникальное творение великого сказочника. Но это тот мир, который  потом явил нам в уникальном своем фильме «Убить дракона»  Марк Захаров.

И в этом мире появляется то ли реальный А.Грин, то ли Сказочник из «Обыкновенного чуда» Шварца, которому очень хочется рассказать о  романтической любви Принцессы и Медведя, чтобы немного развлечь свою любимую, но та самая жизнь вносит свои коррективы в повествование.
Вот и в этом городе происходит нечто подобное, если «губы Мадонны кривятся от боли», глядя на все, что там происходит

И копотью свечи лизали икону,
И губы Мадонны кривились от боли.
Но город, всецело послушный Закону,
Был этим Законом всецело доволен.

Что же делать людям в этом странном мире,  кто его может спасти?  Только сказочник, который должен придумать свою романтическую историю. Но  в этом образе видится не только печальный и мудрый Олег Янковский, а  уже проступают черты Иеронима,  одного из главных героев Игоря Царева, безымянного поэта, обреченного на забвение, потому что никто не пытается его понять « кто б еще его прочел».

Иероним
Игорь Царев

Съели сумерки резьбу, украшавшую избу.
Звезды выступили в небе, как испарина на лбу.
Здесь живет Иероним - и наивен, и раним.
Деревенский сочинитель... Боже, смилуйся над ним!
Бьется строф ночная рать... Сколько силы ни потрать,
Все равно родня отправит на растоп его тетрадь.
Вся награда для творца - синяки на пол-лица,
Но словцо к словцу приладит и на сердце звон-ни-ца...
На печи поет сверчок, у свечи оплыл бочок -
Все детали подмечает деревенский дурачок:
Он своих чернильных пчел прочим пчелам предпочел,
Пишет - будто горьким медом... Кто б еще его прочел.
 
http://stihi.ru/2012/03/23/7623

В одной из рецензий Игорь Царев подчеркивал, что все мы в какой –то мере  Иеронимы, таким вот героем оказался у него и А.Грин,  втиснутый в реальность безымянного приморского города. И что же ему остается делать в этом городе:

Колдуя словами, шепча заговоры,
Закрывшись на ключ, чтоб ни в чем не мешали,
Вы сказочный сон напускали на город,
И алое варево в сердце мешали.

Наверное, это единственное, что может сделать поэт и романтик в этом странном мире.  Ведь если нам не нравится мир, который существует вокруг, то остается только сотворить свой собственный – этим  в первую очередь и занимаются поэты, музыканты и художники - те диковинные птицы, которые порой к нам залетают на миг, чтобы хоть как-то его преобразить.

А  мы уже готовы услышать чудесную и  романтическую историю о влюбленных, которым удалось добраться, дотянуться  друг до друга, но здесь снова  врезается сюжет Шварца, когда едва столкнувшись, узнав друг друга,  принцесса и медведь должны расстаться надолго. Удивляюсь чутью юного поэта, который  все видел примерно так же, как мудрый сказочник, в то время, когда еще не было ни книги, ни фильма, он  понял и почувствовал это сам.

Сбываются сказки иначе, чем в сказке -
Указкой водила не ваша рука.
Кто там у штурвала стоит в полумаске
И в рупор на берег кричит свысока?

Сказочнику мешает кто-то совсем иной, вместо счастливого финала происходит нечто другое. И творит это безумный капитан Корабля призрака, который вмешивается в происходящее в Приморском городе, именно этот герой рассказывает нам о том, что случилось с влюбленными  после свадьбы, в том  мрачном мире, почему порой от светлой и высокой любви ничего не остается.

Почему любовь Ромео и Джульетты осталась такой несокрушимой? Ведь часто задается вопрос: а не погибни герои юными, что осталось бы в этом мире от их чувств? А не разобьётся ли любовная лодка о быт?
На алом огне закипали сосиски.

И пенилось пиво в невымытых кружках.
Подвыпившим Греям хотелось потискать
Чужую подружку. Чужую подружку...


Вот один из финалов повествования Грина после того, когда герои остались вместе после свадьбы и стали просто жить. Недаром сказки всегда, или почти всегда заканчиваются свадьбами, а потом начинается совсем другая история.

Но забегая вперед, могу отметить только одно, очень рано написав это стихотворение,  усвоив разницу между сказкой и реальностью, Игорь Царев всю  оставшуюся жизни творил эту сказку  после свадьбы. Вопреки  всему он остался тем самым Греем, который любил и  через двадцать лет и больше свою Ассоль. Беру на себя смелость это  заявить, Ирина не даст соврать, что ему не хотелось «потискать чужую подружку». Впрочем, подтверждение моим словам можно найти и во многих поздних стихотворениях Мастера. Впрочем, таким же романтиком оставался до конца и главный герой  стихотворения –Александр Грин.  И совершилось еще одно дивное превращение после этого стихотворения – он стал тем новым Александром Грином, которого всегда ждал и ждет этот мир с несокрушимой надеждой, потому что без явления такого вот Грина –романтика и мечтателя, готового продать последнее пальто холодной осенью, чтобы купить любимой букет роз, и от того  быть счастливым, без него этот мир остается настоящий  кошмаром…

Ну а если речь пошла о сказке, такой, какой ее видит и рисует поэт, то у нас остается  еще одно из «зеленых стихотворений» - «Сказочная ночь».
Это сказка наполнена нашими любимыми мифами и духами, потому она отличается от той истории о любви. В этом стихотворении, конечно же, есть отзвуки  цикла В.Высоцкого « О несчастных лесных жителях», только с той лишь разницей, что там они все  уже забыты и бессильны, а у Игоря они полны сил, огня, задора, потому что  это родное, наше, вечное.

Водяные, русалки, Лешие – это хранители духа, и они нас не оставляют даже когда мы их предаем. Прикосновение к такой сказке стирает все темные и мрачные тона и делает этот мир  счастливым
Сказочная ночь

До чего луната ночь,
До чего певуча тишь -
То ли шепот водяных,
То ли шелестит камыш.
Возле озера русалка
На ковре из пряной тины
До утра прядет на прялке
Нить из лунной паутины.
Небо светится над лугом,
Старый конь прядет ушами,
Полон сон его испугом
И летучими мышами.
А где леший захохочет-
Там в земле зарыты клады.
Откопаешь, если хочешь,
А не хочешь - и не надо…
До чего шальная ночь –
В самый раз летать на ступе,
Колобродить в буераках,
Пока утро не наступит.
Дайте, черти, балалайку
Грянуть что-нибудь родное,
Чтобы каждая собака
Подвывала под луною,
Чтобы небо в такт качалось,
Чтоб тоска катилась прочь,
Только чтобы не кончалась
Эта сказочная ночь!..

Пусть не кончается сказочная ночь, как и хотелось Игорю еще  в самом начале его пути. Я же еще раз убеждаюсь, что и в самом начале пути, если в мир приходит настоящий Мастер, в его творениях есть нечто основополагающее, тот фундамент, на основе которого рождается прочное здание, его не сокрушат никакие бури и ураганы…

А мир а середине 20 века дождался своего нового Грина, сегодня мы снова ждем его появления, он всегда необходим…Хорошо, что он у нас был, и пусть он снова появится…