Cуфийские рубаи

Дорогой Сабит, журавлиное небо для меня открывалось, главным образом, в Михайловском. Небо там было, пожалуй, самым главным. И каждый день, когда ходил по той земле, я смотрел на перемещение Солнца, а вместе с ним теней в парковых аллеях. И лента Сороти от озера Кучане, где Пушкинская усадьба, до Тригорского тянулась как магнитная стрелка, но не с юга на север, а с востока на запад. С запада чаще всего дули ветра, словно их кто-то протягивал по невидимой верёвке над Соротью. И вдоль этой же невидимой верёвки с октября тянулись на запад журавли и гуси. В полёте они часто пели, а летели и пели даже ночью (или поздним вечером, но уже после заката?) Нередко ночью я приходил к трём соснам над старицей Сороти или на Савкину горку, чтобы смотреть на звёздное небо и слушать голоса улетающих из России птиц. Мне и сегодня удивительно, что эти деревья, это всхолмье, камни помнят меня вот уже полвека, как они помнят Пушкина, попа Савву, Стефана Батория. А на другой стороне Сороти, напротив Тригорского и Воронича, крохотный и заброшенный погост Дериглазово. Ни одного креста не сохранилось, ни одного надгробия, только бугорочки, поросшие травой, в окружении высоких деревьев, заменяющих кладбищенскую изгородь. Не знаю ни одного человека из тех, кто здесь похоронен, но стараюсь ежедневно молиться за их упокой (Ты же, Господи, веси их имена). Длинная ниточка печали от руки на закат.

Игорь Стешенко   09.12.2015 13:27   •   Заявить о нарушении