Певчая птица печали

Дорогой Сабит, вот потихоньку я и дошёл до последнего твоего текста. Напишу и здесь несколько строк, и это иллюзорное общение с тобой остановится, может быть, надолго. Ты ведь не раз бывал у метро "Домодедовская", когда отправлялся в аэропорт или прилетал в Москву. До самого этого перекрёстка, а в старину и дальше, до Царицыно (Чёрной грязи) тянулся огромный, многокилометровый овраг. Я ещё застал часть этого оврага; и, когда впервые, летом 78-го года, спустился в него, прошёл по не вытоптанным тропинкам, вдоль которых благоухало разнотравье выше человеческого роста, увидел светлый ручей (а там есть ещё и ключи), познакомился с деревьями, из поколения в поколение жившими в этом овраге, вернее, лощине, как в волшебном царстве, казалось, навсегда защищённом от тревог надовражного мiра, я подумал: вот так чудо! хоть на выселках Москвы, но как же сюда, прямо в черту города, вливается Русская природа, настоящая живая жизнь земли. Этот овраг во время оно назывался Царским хмельным оврагом. Отсюда брали хмель для стола московских князей и царей. Хмеля я уже не нашёл. А вот кое-где наверху оврага лежало то одно, то другое крохотное льняное поле. Когда лён всходил, поле, как и полагается, напоминало зеркальце-озерцо, залитое расплавленным лунным камнем. Через год, когда вышел фильм Тарковского, я стал называть мои блуждания по лощине "сталкерством". А весной все деревья, кусты заняты соловьями. Это были не отдельные голоса, не птичьи колонии, а бескрайние соловьиные вольницы. И в мае соловьиное пение иногда хотелось назвать "ором". Тогда на ночь я ещё широко распахивал окно и спал под этот "клёкот", слышал его и сквозь сон, он входил в мои сновидения, я спал и просыпался с чувством невыразимой радости и совершенной силы и бодрости. Однажды, уже уйдя из пресловутого редакционного мiра в не менее тягостный телевизионный, я позвонил как-то своему режиссёру; он услышал в телефонную трубку моих соловьёв, не поверил своим ушам, думал: у меня пластинка или магнитофон с записью... И я думал: так будет длиться вечно, как и наша человеческая жизнь (то есть будет, разумеется, и старость, и смерть, но они где-то там, на том конце бесконечности). Не так уж много времени пожили ещё, порадовались - овраг стали засыпать (словом, "Прощание с Матёрой" повсеместно и универсально). И следа не осталось от этого чудесного, редкостного, многие века существовавшего мiра. Соловьи улетели ещё раньше, как только стали вырубать деревья, скрести землю бульдозерными ковшами. Теперь над этими могильниками живой жизни натыканы гешефт-центры, едальни - "комфортная инфраструктура", которой кичутся лужковы-сабянины.
Заживо погребённый родничок
где-то там пульсирует в глубине земли,
где-то там дробится его тёмный ток,
где-то там, куда от меня ушли
ваши руки, хранившие теплоту июльского дня,
ваши глаза с грустинкой заката в окне,
ваши голоса, приглушённые, как во сне,
в котором вы проходите мимо меня...
Это так просто: приехал мужичок,
бульдозером отутюжил перелески, холмы...
Выполз с перепугу из норки жучок -
а уже другое небо, земля и все мы...
Апокалипсис - это весьма обыденная вещь,
это когда жить уже невозможно и рано ещё умирать,
это когда от сожжённого дома не остаётся даже печь,
потому что и хлеба разучились выпекать,
потому что нет нужды в родниковой воде,
потому что Пушкина пустили в распыл,
потому что и церковь как этнографический тыл
для не имущих сраму туристических б***ей...
Шествует по России жидовский Вий,
требует, чтоб подняли веки ему,
а вокруг визжит и вьётся попсовый вихрь,
навевает кафешантанная свита пёстренькую тьму...
И только голубая жилка бьётся на виске,
кажется, только в ней и сосредоточилась жизнь,
и все наши слова и дела словно дом на песке,
под которым мироточат останки русских могил...

Игорь Стешенко   15.12.2015 19:23   •   Заявить о нарушении