Кровавая графиня - Батори Эржебет

Кровавая графиня – Батори.

Тысяча пятисот  - шестидесятый год.
Тогда и родилась Батори.
Был знатным очень её род,
Прославился плохо, который.

Невестой знатною была,
Батори Эржебет – венгерка.
В замке Чезже она жила,
Богатая по,  их, там, меркам.

Дядя, был - Польши, королём.
А Трансильвании – правитель,
Её был брат. С сестрой вдвоём,
Росли. В богатстве и при свите.

В пятнадцать лет замуж пойдёт,
Вернее, как всегда – отдали.
За графа. Знатным  был тот род,
Фамилию возьмёт – Батори.

Долго вела она дневник.
(Да, Эржебет его писала.)
Лет, тридцать пять. Никто не вник.
Сначала. Что, там рассказала.

В нём скрупулёзно, день за днём,
Каждый свой шаг, та, описала.
И всё, что было уже в нём,
Как обвинением, той, стало.

Военным муж, Батори был,
Был он тогда уж полководцем.
Войны особо он любил,
Был злым, без грамма благородства.

Жестокий был он человек,
Пытал врагов своих, он, пленных.
Что-то не ладно в голове,
Было  с рождения, наверно.

Он часто с трупом танцевал,
А головы, им же, убитых,
Как мячик в воздух  вверх кидал,
Была, такой, забава - это.

Жена глядела же на, то,
На все утехи её мужа.
Не отставать решила в том,
Ведь заниматься чем - то нужно.

С детства позволено ей всё,
Всем пользовалась без стесненья.
Скучно жилось в замке совсем,
Нужны её были развлеченья.

Плетью секла всех для забав,
В припадке ярости всем даже,
Лица царапала  аж в кровь,
Над всеми издевалась страшно.

Вид крови её возбуждал.
В восторг вводил садистку эту.
К тому же юную тогда,
Не призывали, ту, к ответу.

Вскоре всё, то, приобрело,
Уж сексуальную окраску.
Распутной по крови была,
А муж не баловал, ту, лаской.

Он, ласкам – войны предпочёл.
Его не трогали объятья.
В другом,  забавы он нашёл,
Не мало их, у высшей знати.

Часто бывала, та, одна,
Вкус извращённый придёт новый.
Забавы новые она,
Введёт. Оргии, уж, с кровью.

Девушки стали пропадать,
Троих «убила», та, графиня,
Под ногти иглы, став втыкать,
Горячим утюгом калила.

Свидетель на суде потом,
Про все забавы рассказала.
Во что, та, превратила дом,
Что, Эржебет, там, вытворяла.

Она при помощи слуги,
И с помощью троих  служанок,
Ещё и карлика, других,
Девушек прятать продолжала.

Красивых девушек, она,
Своих служанок в замке этом,
 Скрывала, чтоб никто не знал,
Всех в подземелье пряча, где-то.

И подвергала пыткам, тех,
Ужасным, даже и кровавым.
Для пыток камеры для  всех,
Там  вытворяла все забавы.

Не только в замке у неё,
Но, и в других её ж поместьях,
Театр боли - там цветёт,
 Даже и смерти. Всё там вместе.

Пытали долго многих тут,
Расправами многих убили,
Железом раскалённым жгут.
Жаждой и голодом морили.

Была жестокость - сверх того:
«Медовой пыткой» называлась.
Мёдом обмажут хоть кого,
К дереву, голою, вязалась.

И оставляли, ту, потом,
Чтоб, насекомые «съедали»,
Уклон садистский, явно, в том,
 Всё в дневнике о том писала.

Служанки молодые – те,
Что, повезло им, там считали.
Разденут догола, затем,
Прислуживать  их заставляли.

Пытки другие, То -  зимой,
Водою многих обливали,
И на мороз потом нагой,
Под смех графини выгоняли.

И наблюдала, та, потом,
Как, те, в статую превращались.
Видела наслажденье, в том,
Вот так, та, в замке развлекалась.

Всё по наследству шло, тут, к ней,
Такой же была её тётка.
В роду мужчины  близки, ей
Жесткость лишь была в охотку.

Эта злодейка Эржебет,
Та, кровожадная графиня,
Красивой, утончённой, в свет
Являлось, словно бы невинной.

Дух нездоровый в том роду,
Жестокость всех и сумасбродство.
Смешение кровей в ходу,
Ради политики, богатства.

Но, вянуть стала красота,
Косметикой, то,  скрыть одеждой,
Пыталась уже  сильно, та,
Морщины ж шли. Гасла надежда.

День роковой как-то настал.
Служанка гребнем уколола.
Ударила её тогда,
Кровью лицо себе залила.

И показалось ей тогда:
«Разгладились её морщины!»
Легенду вспомнила, под стать:
«Что кровь чужая лечит сильно…»

И по приказу с этих пор,
Верные слуги похищали,
Девственниц юных, в её «двор»,
Чтоб их ней кровью исцеляли.

Приспособление её,
Назвали, что – «Железной девой,
На  всех там ужас наведёт,
Очень кровавое, то, дело.

Железный шкаф. И видом, тот,
Напоминал фигуру женщин.
Внутри поверхность «девы», той,
Шипами острыми вся блещет.

Дверь закрывалась за любой,
Шипы в девушку, ту, вонзались.
Страдания тут, кровь и боль,
Вот так, Батори, изощрялась.

Не умирала сразу, та,
А долго  кровью истекала.
Ванну наполнят, и  тогда,
Уже в ней Эржебет купалась.

Жертв,  становилось больше всё,
Трупы вне замка находили.
Невыносимо стало всем,
Слухи об этом уж бродили.

Слухи до мужа всё ж дошли,
Задумал в этом разобраться.
Но, быстро мёртвым,  вдруг, нашли,
Скоропостижно он скончался.

Тут лютеранский пастор жил,
Со страшной  правдой он столкнулся,
Батори иногда служил,
Узнав, всему он ужаснулся.

Прикажет  ему  Эржебет,
Тайком, похоронить, те, трупы.
Решит он, ту, разоблачить,
Нашли внезапно же убитым.

Другой уже святой отец,
Тайно проникнет в этот замок.
В подвал пыточный, наконец,
И к королю  поедет прямо.

И вот  Батори обвинят,
В зверствах кровавых уличили.
На суд её не пригласят,
По политическим причинам.

Сообщники все казнены.
Сама же, за происхожденье,
Пожизненно заключена,
Такое ей, вот наказанье.

Стареющую, всё ж уже,
Но, всё ж  красивую графиню,
В башне замка её – Чезже,
Замуровали – обвинённой.

В каменной кладке для неё,
Отверстие только оставят.
Слуга еду, в то, подаёт,
Питаться  может, та, по праву.

Мрак. Одиночество найдёт,
Эта кровавая графиня.
Ещё три года проживёт,
Злодейка.  Эржебет - той, имя.

И мёртвой там её найдут,
А на лице её – гримасы,
Тоски и  ужаса. Всё, тут
Причины же того не ясны.

Возможно, перед смертью, там,
Её  все жертвы, к ней, явились…
И ужаснулась, может, та,
Содеянному.  Не – простили?