Осенний блюз

 
Ветер сыпал в лохань головы, как щепки
сухого укропа, сухие мысли
о прошлом, которое вообще-то
таким не желает казаться. Скисли
лица здешних по осени, скисло mleko
у поляка, а тут – молоко в кувшине
земляка. И я понял: чем тоньше веко,
тем делимее миг и пространство шире.

Даже порознь бывший подсолнух скормим
одному воробью.  Ну, подумай, мы ли
не слова одного и того же корня,
до поры обреченные шляться в мире.
Тьма вещей и событий, кровь носом нужных
языку, ибо, что же ему означить,
как не их, а они на порядок уже
без названия, голые, ждут и плачут.

К воспаленной сетчатке прилипла лямбда
ножек встречной красавицы. Молоточек
вразнобой отбивает ре фа ми ля до,
приносимые ветром из разных точек.
Окна белых коробок покрыты мелкой
сетью капель, что пиво в недавнем баре,
над  которым радушней баварца -  welcome
синеет, как в поле
убитый барин.

Помню светлую комнатку – Alma Mater?
полотенце с русалкой – подобье тоги.
Я ладонь, словно новенький медиатор
между струн, помещал изумленно в ноги.
Ты краснела от смеха, ругалась матом
крайне редко, но в точку; трясла часами:
мол, пора; восклицала прочь, а сама то
и дело шептала мой самый-самый…

Отвернувшись от зеркала, понимаешь,
что уже не вернуться к каким-то окнам;
а какие-то улицы не поймаешь
подходящим для всех остальных биноклем.
Осень дольше, чем лето: до середины
декабря продолжаешь маячить в парке.
Местный репин допишет, и на картине
ты  присутствуешь выверенной помаркой.

Я с востока заполз в шерстяное ухо
сивки, долго петляя, держал на запад.
Я прошёл этот город в местах, где сухо,
и где ливни, сходясь, источают запах
мокрых лилий. Я слово сжимал как капу
и не падал на головы бывшим с неба,
и, пожалуй, прослыл бы монахом,
кабы
счел пощечину справа за милость слева.